Глеб Пакулов - Глубинка
Гошка отказался, наговаривая ей на ухо, что скоро связь с базой, а там надо идти на участок. Все так же прижимаясь к нему, она молча кивала головой.
— Мне страшно, Гоша. Что-то творится вокруг, или только мне, дуре, кажется, я не понимаю… Вот и с тобой тоже. Ушел ты ночью от меня, и все, кольнуло в сердце: «Больше не придет. Ничего у тебя, Томка, хорошего в жизни не было и никогда не будет». Скажи, что это неправда.
— Неправда. — Он сжал ее руку. — Ты так больше не думай.
— Хорошо. — Она пальцами свободной руки промокнула глаза. — Не думать — не буду… Ты что там за красотку вылепил? — Мокрыми глазами ревниво вгляделась в его лицо. — Какую такую мамзель изображал?
— Ну, Тому-уся! — Гошка отстранил ее от себя. — Женщина имя ее. Пусть народ смотрит, помнит о прекрасном, вечном, чтоб не зверел, не опускался на четвереньки, не рычал.
— Ла-адно тебе, — она шлепнула его. — Все же отвечай, как зовут ее, вечную и прекрасную?
Гошка схватил ее, поцеловал.
— Подлиза! — Тамара запустила пальцы в его вихры. — Все равно ты не как все, ты странный… нет, не то слово. В общем, я Верке ни на сколечко не поверила, что ты ее вылепил.
— Во-о-он оно что! — Гошка рассмеялся, вспомнив, как повариха копировала позу статуи. — Нет, не ее, хотя стоило бы. Одна за всех трудится.
Тамара оттолкнула его, капризно надула губы:
— Лучше бы аппаратурой занялся, приборы проэталонировал, графики составил. Фон на снегу отличный.
— Не выйдет. — Гошка виновато потерся ухом о плечо. — Я батареи из приборов вынул для рации.
— Как думаешь, оставят нас на этом участке ждать до победы или перевезут на другой?
— Пока дело темное.
— Хорошо бы переехать. Рабочие грозятся уйти на базу пешком, ты знаешь? — Тамара хрустнула пальцами. — Это же опасно, как не понимают.
— Понимают, только им Хохлов мозги запудривает.
— Ужасный этот Хохлов… А они как дети наивные. — Тамара потрогала носки резиновых сапог. — Носки шерстяные надела, портянку навернула, а все ноги мерзнут… Понять рабочих можно, Гошенька, люди заработать хотели.
— Понять можно, — согласился Гошка. — Но уходить им из лагеря не можно! С тайгой шутки шутить нельзя.
— Но может быть, семьи, дети? Махнут на все рукой — и пойдут.
— Не пойдут, — сквозь зубы процедил Гошка. — Пешком попрут — крестом на пути лягу, вот так.
Тамара сбоку удивленно взглянула на него.
— Ты что-о такое говоришь?
— Я им на базе заработок обещал, а тут вон что! — закипая, продолжал Гошка. — Ведь копали же прошлый год в эту пору! Вовсю копали!
— Год на год не сходится, — возразила Тамара, ресницы ее испуганно вздрагивали. — Позавчера какой буран был, что творилось. Я раньше такое только в кино про полярников видела.
— Ведь не врал же я! И они мне поверили, — не слушая ее, выговаривался Гошка. — А чем теперь мне их веру поддержать? Я вроде козла-провокатора оказался. А что на базе предупреждал о снеге, этого не помнят. — Он вдруг выругался. — Говоришь, на все махнут рукой и пойдут? Да понимаешь ли, что это они на меня махнут, мол, грош тебе цена, трепачу веселому?
Тамара задумчиво покивала, поднялась.
— Я тебя, Гоша, понимаю, — сказала она. — Кажется, понимаю. Я пойду.
Он взял у нее аптечку, помог выбраться вверх, сам остался у входа.
— Нет, ты иди-ка сюда, — Тамара протянула ему руку. Гошка вылез из ямы. Тамара лукавыми глазами показала на статую, у ног которой сидел на корточках Женька и что-то увлеченно лепил. Гошка удивленно присвистнул.
— В соавторы лезешь? — надвигаясь на студента, выкрикнул он.
Женька вскинул на него ясные глаза, весело заскалился.
— Недокомплект же! — со смехом объяснил он.
В ногах статуи лежал вылепленный из снега ребенок.
— Зачем ей подкидыш? К тому же слепой. Она символ, девственница!
— Сейчас прозреет! — весело защищался студент. — Я специально сливины припас! — Он ловко вставил две сизые сливы вместо глаз. — Пожалуйста! Какой же он подкидыш, он ее, кровненький!
Тамара слушала их перебранку, улыбалась. Она понимала, что весь этот суматошный крик — не больше чем обычный их балдеж, пустой, всем надоевший. Крик этот привлек рабочих. Они вышли из своей палатки, подошли и, став полукругом, молча разглядывали статую.
— Не извращай композицию! — наступал Георгий.
— С дитем разлучать не дам! — не сдавался студент.
Хохлов перевел насмешливые глаза со статуи на Гошку.
— Баб лепит, — сказал он и повернулся к Тамаре. — Мало ему тебя, он еще снежную завел.
— Повариху и туё охмурили, — вынимая из рукавов телогрейки бледные руки, подсказал Васька.
Тамара отступила от тяжелых глаз Хохлова и, проваливаясь в рыхлом теперь насте, побежала к своей палатке. Начес желтым клубом вился над ее головой.
— И-эх! — криком подстегнул ее Хохлов.
— Но ты-ы! — Гошка быстро сгреб его за грудь, рванул на себя. — Ты-ы!
— Сопля-а! — удивленно ахнул Хохлов и страшно, так, что затрещали отвороты Гошкиной телогрейки, сжал на ней обветренные кулаки. Наклонив головы, лоб в лоб, они затоптались у статуи.
— Ребенка растопчете! — закричал Женька.
Хохлов и Гошка замерли, посмотрели под ноги и, оттолкнув друг друга, расступились.
— Памятники лепят! — сипло прокричал Васька Чифирист. — Тут хоть пропадай, а имя куклу жалко! — Он замахнулся на Женьку.
— Цыц! — Хохлов поддел ему ногой под зад. Васька отлетел в сторону, вмялся лицом в наст.
— Тоже мне драчун, — усмехнулся Хохлов. Он гребанул согнутой в локте рукой, и рабочие, как привязанные, потянулись за ним в палатку.
— Та-ак, — поднимаясь на колени, зашлепал разбитыми губами Васька. — Значит, кровь начали пущать? — Он поднял глаза от испачканной ладони, дурно посмотрел на парней.
— Ты снегу приложь, — посочувствовал ему Женька. — А то во как разбарабанит.
— Пойдем залепим лейкопластырем. — Гошка взял его за рукав, но Васька, все так же глядя вслед Хохлову, выдернул руку и решительно пошел за рабочими.
— Его жалеют, а он выкобенивается, — сказал Женька. — Пижон!
Васька крутнулся, зло приузил глаза на Женьку и, медленно отведя руку от губ, с силой запустил в него снежком. Студент увернулся, и снежок, просвистев у него над ухом, попал в статую.
Харлампий лежал на раскладушке, прислушивался к крикам, но тревоги, что терзала его в последнее время, не чувствовал. Наоборот, покой высветлил лицо, стер горестные морщины. Довольные глаза нет-нет да поворачивались в сторону стола, на котором лежал листок приказа о временной замене его на посту начальника отряда. То, что дело с заменой было им обдумано заранее, Харлампия не тяготило. Он раз, и накрепко, приказал себе поверить в болезнь, а отсюда и законное оформление приказа о замене.
Скоро крики стихли, и в палатку вернулись мрачные Гошка с Женькой. Они молча уселись перед рацией, и Гошка включился на прием. База молчала. В наушниках стыла зловещая немота, изредка простреливаемая чужой морзянкой. Постепенно ее очереди отдалились и заглохли совсем.
— Ко-нец, — тихо проговорил Гошка, стягивая с лохматой головы резиновые чашки наушников. — Они не вышли на связь, им это не обязательно, а я сжег последние батареи.
— На леченой кобыле далеко не уедешь, — глядя на еле светящийся глазок индикатора, изрек студент.
— Брось, не мучайся, — Харлампий шевельнул бледной рукой. — Телеграмму они вчера получили, значит, в курсе дела, брось.
Гошка потянулся к выключателю, но Женька отвел его руку. Так они сидели перед рацией до тех пор, пока совсем не пропала накальная нить лампы. В этот момент они так были похожи друг на друга, что показались Харлампию двойниками. Он даже захлопал глазами, чтобы сморгнуть привидевшееся.
— Кто мы? — спросил Женька, глядя на умерший глаз индикатора, и голос его странно дрогнул. — Мы чей-то бред, бре-ед. Сидим здесь всегда, тысячи лет, мы с другой планеты, но не помним с какой, а за нами не возвращаются. Мы придумали базу, похожих на нас людей, пытаемся войти с ними в контакт, а их попросту нету. Ни-че-го нету!
— Ай-яй-яй, а еще студент, — водя глазами за Женькой, робко пристыдил Харлампий. — Как это, ничего нету? И база есть, и начальство, рядом Байкало-Амурскую магистраль строят наши люди. Ты приляг, отдохни, уймись.
— И верно — уймись! — Гошка дернул за шнур, и штепсель вылетел из гнезда. С мрачным видом смотал шнур на наушники и все это забросил в дальний угол палатки.
— Правильно, — одобрил Харлампий. — Меньше нервотрепки. Погляди на себя, почернел весь.
Гошка не ответил. Оттолкнув с дороги Женьку, прошел к противоположным нарам, вытащил вторую пару снегоступов, начал одеваться.
— Бежишь? — нажимая на щипящие, спросил студент.
— Собирайся, вместе сходим на участок, — грубо предложил Гошка, подпоясывая ремнем телогрейку. — Тебе надо провентилироваться. Воздух на верхотуре всякий бред выдует.
