Арчил Сулакаури - Белый конь
Лицо Левана осветилось странной улыбкой, он рукавом вытер глаза.
— Нана… — Леван не смог договорить и грудью прижался к окошку.
— Учитель алгебры спросил, почему я плачу, я рассказала ему все это. Он вызвал меня к доске, заставил отвечать урок и… поставил двойку.
На чердаке стало совсем тихо.
Дождь стучал по черепице.
Нана на цыпочках подошла к Левану и осторожно дотронулась до его плеча.
— А ты не думал, что так может случиться?
— Нет. Я все время пытаюсь представить себе, как убили брата, о чем он думал перед смертью и успел ли подумать?..
Леван чувствовал на плече маленькую, легкую и теплую руку и радовался. Эта маленькая легкая рука была как надежда.
Нана молчала.
— Дождь, — сказал Леван.
— Да, дождь.
— Какая, интересно, будет погода в следующее воскресенье?
— Наверно, хорошая.
— Много времени до следующего воскресенья — целая неделя. Я хочу, чтобы она прошла скорее.
Четвертый воскресный деньНана рассыпала перед голубями хлебные крошки и через узкое окошко вылезла на крышу. Она ожидала увидеть Левана, но вместо него встретила двух соседок, сидевших на черепичной крыше. Закутанные в шерстяные шали женщины что-то пробормотали и ушли. Кажется, они упрекнули Нану за опоздание.
Небо было высоким.
Несколько окон госпиталя открыты, но раненых не видно. Нана оперлась обеими руками о парапет и посмотрела на улицу. Там стояла санитарная машина. Люди в белых халатах вносили раненых в госпиталь. Вокруг машины собралась толпа. Каждый старался увидеть лицо раненого, а милиционер никого не подпускал близко.
Санитарная машина вскоре ушла. Ворота закрыли, и люди разошлись.
На улице теперь стояли лишь высокие тополя. В их ветвях лишь кое-где остались серо-желтые листья. При слабом дуновении ветерка листья, кружась, опускались на мостовую.
В маленьком сквере, который примыкал к глухой стене трехэтажного жилого дома, дворник поджег кучу листьев. Молочный дым поплыл по улице. Запах горелых листьев донесся до крыши. Нана улыбнулась… Так было всегда… И до войны так было. И после будет так же.
Она подставила лицо солнцу и прикрыла глаза. Теплые лучи приятно скользили по коже. Как удивительно: осеннее солнце, какое теплое, а листопада не может задержать. Ей понравилась эта мысль, она повторила ее про себя, чтобы запомнить. Вот придет Леван, и она скажет ему:
— Нет, Леван, каким бы теплым ни было осеннее солнце, оно не задержит листопада.
Леван опаздывал…
В окне госпиталя показались знакомые раненые, посмотрели на крышу и уселись на подоконнике.
Нана их не знала и никогда не здоровалась с ними. Теперь же почему-то ей захотелось поздороваться. Она стыдливо улыбнулась и кивнула им головой.
Раненые в ответ заулыбались, замахали приветливо руками.
— Как поживаете? — спросили Нану из окна госпиталя.
— Спасибо… Как вы? — знаками ответила Нана.
Раненые поблагодарили ее и передали, что они скоро выписываются.
— Когда выпишетесь, заходите, — с улыбкой пригласила их Нана.
Из окна госпиталя ответили — обязательно.
Потом они спросили, где же ваш приятель?
— Не знаю… — пожала плечами Нана. — И я жду его…
В это время голуби вылетели из окошка и взлетели в небо. Нана проводила голубей взглядом, показала раненым — кажется, он пришел, и обернулась к окошку.
В окошке показалась голова Васико.
Он поднялся на крышу. Ростом Васико был с Левана, только гораздо плотнее. В его черных курчавых волосах застряла чердачная паутина.
Васико присел на парапет и внимательно осмотрелся. Наверно, так оглядывают крестьяне землю при ее покупке.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он у Наны.
— Слежу за небом.
— Одна?
— Нет. Я дежурю вместе с Леваном. А что?
— Так. Ты больше не ходишь за хлебом, и я подумал, куда ты пропала? Оказывается, ты стережешь наше небо. Нашла себе занятие… Леван тоже следил за небом?
— Да… Здесь так хорошо… Вот и Леван сейчас придет.
— Как же он придет?
— Как… Ну, так же, как и ты! — Нана рассмеялась.
— Управдом прислал меня вместо Левана. Разве ты не знаешь, что Леван ушел в армию?
Нана хотела что-то сказать, но не сумела. Она побледнела. Губы задрожали.
— Правда не знала?
Нана взглянула на Васико и поняла: Васико не шутил, не лгал. Она прикрыла глаза тонкими слабыми руками и заплакала.
— Что ты плачешь? — спросил ее Васико и улыбнулся. — Что, он твой брат или муж?
— Когда он ушел? — спросила Нана, не отводя рук от лица.
— Кажется, вчера.
Нана вдруг вспомнила, как школьный сторож сказал вчера, что ее дожидается какой-то солдат. Нана решила, что сторож напутал, и через минуту-другую забыла о сказанном. Теперь она догадалась: это был Леван, он прибегал в школу попрощаться с ней. Наверно, у него не осталось времени, чтобы подождать до окончания уроков. Почему же мама скрыла это от нее? Конечно, она все знала и потому молчала, отворачивалась… Да, потому и молчала…
— Ага, тут дело по-другому обстоит…
Нана отняла руки от лица и полными слез глазами посмотрела на Васико.
— Что ты говоришь? — спросила она его надтреснутым голосом.
— Ничего… Обычное дело…
— Какое дело?
Васико перегнулся назад, заглянув в чердак, и сказал:
— Оказывается, на чердаке темно.
— Ну и что?
— То, что темный чердак — это темный чердак. — Васико приблизился к Нане и обнял ее за плечи. — Не плачь, так бывает.
— Ты не знаешь, Васико… — Слезы хлынули из глаз Наны, и она не сумела досказать.
— Как не знаю… Разве есть что-нибудь такое, чего бы я не знал или о чем бы не догадывался?..
Нану неожиданно обхватили сильные руки, и она почувствовала на шее прикосновение горячих губ.
— Что ты делаешь? Убирайся отсюда! Леван ушел на фронт, а ты…
Вдруг до них донеслись крики и свист. Нана почувствовала, как вздрогнул и выпустил ее Васико.
В окнах госпиталя стояли раненые, они угрожали Васико кулаками, ругались и кричали. Один высунул из окна костыль: «Голову расшибу, мерзавец!»
— Ну и защитники у тебя! Подумаешь, недотрога. Ты и Леван, как кошки, ютились на чердаке. Рыскали по темным углам, черт знает чем занимались…
— Сейчас же убирайся отсюда! — дрожащим голосом сказала Нана с еще не высохшими слезами на глазах. — Сейчас же уходи!
В окнах госпиталя не унимались раненые…
Васико пролез в окошко и скрылся в темноте чердака.
Шум в окнах госпиталя прекратился. Раненые улыбались Нане. Она понемногу ободрилась и медленно побрела в угол крыши, откуда было ближе к ним.
— Почему не идет твой друг? — спросили из окон госпиталя.
— Ушел на войну… добровольцем, — ответила Нана.
— Не бойся, — обнадеживали раненые, — мы были на войне. Он молодец, молодец. Такой парень не пропадет.
Добрые улыбки на лицах раненых неожиданно исчезли, а потом исчезли и сами раненые.
В маленьком сквере опять дымила кучка листьев… Молочный дым клубился в воздухе.
Девочка с суровым лицом долго еще стояла на крыше. Ее большие карие глаза смотрели в окно, которое только что прикрыла сердитая медсестра.
Потом окно точно бы вновь приоткрылось.
На подоконнике уселся смуглый парень и улыбнулся ей, стоящей на крыше.
— Как поживаешь, Нана?
— Спасибо, а ты?
— Я ничего.
— Как рана, опять беспокоит?
— Нет.
— Не знаешь, когда тебя выпишут?
— Скоро.
— Когда же будет это «скоро»?
— Скоро. Ведь ты придешь в следующее воскресенье?
— Обязательно. Только ты сам не опаздывай.
— Разве я опаздываю?
— Конечно, опаздываешь… Сколько я сегодня ждала.
— Ну, теперь я всегда буду вовремя подходить к окну. Ты тоже вовремя приходи на крышу.
— Хорошо.
— Нана!..
— Что?
— Почему ты так легко одета, ведь теперь осень…
— Да, теперь осень… Леван, каким бы теплым ни было осеннее солнце, оно не задержит листопада…
Нана пришла в себя, услыхав хлопанье крыльев, вытерла слезы.
Все окна госпиталя были закрыты.
На крышу прилетели голуби.
___________________ (1959 г.) Перевод Ю. НиколадзеМальчик и собака
Мальчик шел один… Он нехотя брел по серым плитам тротуара, держа под мышкой старенькую школьную сумку. Он знал: четверо мальчишек — четверо врагов ждут его на углу улицы. Все четверо — сильные, быстрые, ловкие, заядлые драчуны. Они поджидают его там с раннего утра. Неужели у них нет других занятий?
Мальчик шел медленно, не торопясь. Время от времени он останавливался перед какой-нибудь лавкой, заглядывал в нее, потом, почесав затылок, шел дальше.
