Семен Бабаевский - Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 2
— Обед варился долго. Топливо сырое, а деду Евсею нездоровится. Сказал, что ночевать к тебе не придет.
— И пусть.
— Не боишься один?
— Хо! Я не из пужливых!
Марфутка чуточку, одними уголками губ улыбнулась и подумала: «Зачем же я себя спрашивала? Это же всем ясно, что Андрейка лучше. Он ничего не боится и на волка может пойти…»
— Андрейка, тут станешь есть?
— Была охота обедать среди степи! — с достоинством ответил Андрейка. — Пойдем на стойло. Туда как раз движется сакман, так что, пока он подойдет, я с едой управлюсь.
Андрейка взял кошелку, понюхал ее, причмокнул языком. Остроносое, худощавое его лицо, видавшее и зной и ветры, расплылось в улыбке. Шумно глотнув слюну, он повесил кошелку за спиной на ярлыгу, и они пошли. Впереди Андрейка. Шаг у него широкий, походка уверенная. Марфутка с трудом поспевала за ним. «Андрейка так ходит, — думала она, — что и Леша за ним не угнался бы…»
Стойло — это место ночевки сакмана. Место обнесено невысокой дощатой изгородью. Есть и ворота. Возле них гнездом примостился островерхий, как горская папаха, курень. Покрыт он травой и похож на те курени, которые вырастают летом на бахчах. Трава внутри куреня служит Андрейке постелью. Когда он забирается туда, на него веет духовитым запахом сена.
Сакман обычно приходит на стойло поздно ночью. За изгородью овцы и ягнята ложатся и «зорюют». В это время собаки стоят на страже — то неслышно расхаживают вокруг стойла, то сидят на задних лапах и поводят ушами, прислушиваются, не крадется ли из темноты волк. Андрейка в эти часы спит — или вдвоем с дедом Евсеем, или один. «Зореванье» длится недолго. Только-только заалеет восток, а овцы уже поднимают разноголосое блеяние и просятся на траву. Андрейке кажется, что он еще и не успел заснуть, а уже надо вставать.
У входа в курень, где сидели Андрейка и Марфутка, протянулся поясок холодка, но такой узкий, что Андрейкины ноги были на солнце. Поставив поудобнее кувшин, Андрейка доставал ложкой суп, кусал хлеб.
Пока он управлялся с супом и мясом, Марфутка сидела, поджав ноги, и рассказывала о грушовцах. По ее словам, это были ребята необыкновенные: и приветливые, и дружные, и смелые. Андрейка ел и слушал, не обмолвившись ни одним словом. Марфутка успела рассказать ему и о том, что Олег и Ленька решили стать зоотехниками и приехали изучать чабанскую работу; что они, рискуя жизнью, днем и ночью плыли в лодке по Егорлыку и все же добрались до Сухой Буйволы, что Алексей Завьялов привез крохотного и смешного песика.
Тут Андрейка, шмыгнув носом, не утерпел и рассмеялся.
— Ты чего зубы скалишь?
— И охота была в такую даль тащить собаку! — Андрейка положил в рот кусочек мяса и свернутые жгутом перья лука. — А зачем тащил, зачем старался? Что у нас, собак мало?
— Не знаю.
— Вот то-то! — Андрейка жевал и смеялся. — А я знаю. Эту собачку он привез нашим волкодавам на съедение! Растерзают в одну секунду.
— Еще неизвестно! — возразила Марфутка. — Может, и не растерзают. Он похож на щенка, а щенков взрослые собаки не трогают.
— Придумала! — Андрейка с хрустом жевал перья лука. — Что такое щенки? Это собачьи дети. Что они, по-твоему, не видят, где есть дитё, а где взрослый пес, хотя и малыш. Всё видят!
Что могла возразить Марфутка на такое авторитетное заявление? Может быть, и в самом деле собаки все понимают и все видят. И если это утверждает такой знаток собачьих нравов, как Андрейка, то Марфутке остается только молчать и виновато мигать глазами.
— И ты уверена, — продолжал Андрейка, вытирая полой рубашки масленые губы, — уверена, что из этих ребят получатся специалисты по овце? Да никогда! Почему? Очень просто: потому как чабанское занятие надобно от природы любить, как, к примеру, любит его твой батько. И я у него учусь и все перенимаю.
— Себя не расхваливай! — поджимая губы, сказала Марфутка. — Есть люди и получше тебя.
— Кто? — приглаживая пальцами огненный чуб, спросил Андрейка. — Не этот ли, как его, — Ленька?
— Ты его не трогай! Ленька и стихи умеет писать. Он мне читал.
— Стихи — это что! А овцу за ногу ярлыгой изловит? — Андрейка сердито отодвинул ногой кошелку. — Да ты знаешь, как твой батько, дядя Гриша, мною доволен? Обещал осенью взять в отару третьяком. Во! «Ты, говорит, Андрей Демьянович, смело иди в гору. Побегай еще лето за сакманом, потренируйся как следует, а потом становись ко мне в третьяки. Парень, говорит, ты башковитый, послушный, на ноги быстрый и к овце имеешь уважение. Еще какой будешь третьяк!» А стихи — это не то…
— Когда будешь третьяком, тогда и станешь хвалиться.
— Я-то буду, а пусть попробует тот, кто пишет стишки. Да я его и в сакман не возьму!
Андрейка, опершись голой спиной о курень, достал из кармана штанов продолговатый, как носок, кисет и газету. Не спеша, подражая взрослым, неумело свернул цигарку, послюнявил края газетной бумаги. Зажег спичку и закурил. Нарочно, чтобы Марфутка видела, пустил дым носом.
— Поменьше дыми, — невесело проговорила Марфутка, — а то дед Евсей табаку не дал.
— Жадничает?
— Сказал, что ты еще молодой.
— Зато он уже перестарел! — Андрейка встал, потянулся, надел шляпу. — Ох и вредный старикашка! Родной же дед, а такой вредный! Табаку ему жалко… О! А вот и мой сакман. Жара, плохо пасутся. И собаки бредут как сонные — измучились от духоты. А как же с собаками? — повернулся он к Марфутке. — Дед не придет — беды мало, а собак покормить надо. — Андрейка почесал рыжий затылок, сплюнул. — Побудешь с часок возле сакмана, а я сбегаю за кормом для собак.
Андрейка смотрел на видневшуюся вдали серую кручу. Круча свисала козырьком над низким, почти стелющимся по земле терновником. Сакманщик смотрел туда потому, что именно там, в колючем терновнике, недавно было обнаружено волчье логово.
Отыскал его дед Евсей. Ездил туда за хворостом и нечаянно наткнулся. В неглубоком, надежно укрытом гнезде беспомощно копошились еще слепые волчата; их было пять штук. Волчица днем тут не появлялась. Видел их и Андрейка; ничего особенного, в таком возрасте они похожи на щенят, только морды острые. Дед Евсей сказал Андрейке, чтобы никому ничего не говорил, что нужно выследить волчицу, убить ее, а тогда взять и волчат.
Мало того что Андрейка на второй же день еще раз побывал там, но и рассказал Марфутке. Его не покидала мысль унести волчат так, чтобы дед Евсей не знал. И вот сейчас мысль эта овладела им с новой силой. Он знал, что за каждого волчонка, который будет доставлен в Сухую Буйволу, выдают большие деньги, как за уничтоженного хищника, и Андрейка решил получить эти деньги. Он еще не знал, как это сделает. Нужно было с волчатами идти в Сухую Буйволу, а это не близко. За день не управишься. Сакман бросить нельзя и оставить не на кого. И ему пришло в голову пригласить к себе пасти сакман кого-либо из грушовских ребят. Ну, хотя бы Леньку. Пусть бы писал стихи! Андрейка был уверен, что Леньке можно было доверить сакман на один день, а за это время Андрейка мог бы, посадив волчат в мешок, сбегать в Сухую Буйволу. Пусть бы тогда дед Евсей попрыгал!
— Ты чего туда смотришь? — спросила Марфутка.
— Так, мечтаю, — соврал Андрейка. — Люблю помечтать…
— Ты мечтай, а к волчатам один, без деда, не ходи.
— Это чей такой приказ?
— Дед Евсей наказывал.
— Табаку не дал, а наказ передал! — Андрейка затоптал окурок, сплюнул и засунул руки глубоко в карманы. — Знаешь, а что ежели те пареньки придут ко мне на выручку?
— Правда, Андрейка?
— Брехать я не умею.
— Вот будет хорошо!.. Ты их полюбишь, они такие славные.
— Так ты скажи и им и дяде Грише: пусть командируются ко мне… Поладим!
У Марфутки от радости заблестели глаза. Нет, она не ошиблась — Андрейка очень славный парнишка!
Глава XXIII
Первые шаги
На другой день, вернувшись из поездки, Григорий вручил Олегу ярлыгу. Было это сделано торжественно, так, как вручается воину боевое оружие, и Олег немного растерялся. Он держал ярлыгу в руках и смущенно улыбался. И Ленька, и Марфутка, и сам дядя Гриша видели, что этот надежный чабанский посох был несколько велик и тяжел — не по Олегову росту. Краснея и не зная, что делать, Олег положил ярлыгу на плечо, выпрямился, и тут все, даже дед Евсей, добродушно рассмеялись.
— Ой, да тебя просто надо на фото! — крикнула Марфутка. — И послать карточку твоей маме. Вот бы обрадовалась!
— Это мы сделаем, — пообещал Григорий. — В будущем. А теперь, племяш, пора в дорогу. Смотри, во всем слушайся Илью Васильевича.
Водовоз в это утро ехал как раз к Снеговому. Посреди кошары стояла бричка, а на ней удобно уместилась бочка. Быки рыжей масти, с прямыми, как столбики, рогами, были заложены в ярмо и помахивали хвостами, отбиваясь от мошек. Возница, пожилой мужчина, нахлобучил на глаза облезлую, из собачьей смушки шапку и тоже поглядывал на нового чабана.
