Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 5
Обзор книги Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 5
Семен Бабаевский
Станица
Роман
Книга первая
На берегу заветных вод
Цветут богатые станицы.
А. С. Пушкин1
В горах прошумели первые весенние, с грозами, дожди, и за одну ночь Кубань взбурлила и, вырвавшись из ущелья, поднялась над берегами, затопила лесок близ станицы Холмогорской так, что вербы, зеленея шапками, стояли по плечи в воде. Тут же, на равнине, могучий бурый поток двигался спокойно, плескаясь и подтачивая высокий глинистый берег. Над кромкой леса розовел восток, в посветлевшем небе одиноко и печально висел осколок месяца, а по реке, кое-где касаясь воды, голубым рваным ситчиком стлались туманы. А в станице уже разноголосо перекликались петухи, слышались то урчание мотора, то мычание телят, то сонный брёх собак, и над трубами, распространяя запахи домашнего тепла, гибкими столбами поднимался дым. Если в этот утренний час на Холмогорскую смотреть сверху, то кажется, что по отлогому берегу раскинулась не станица, а один сплошной сад. Дома утопали в зелени, были видны только крыши: и черепичные, нарядные, как девичьи косынки, и шиферные, светлые, чистенькие, и камышовые или соломенные. С верховья, со стороны синевших вдали гор, на станицу налетал пахнущий степным разнотравьем ветерок, ощутить который можно только на заре и только вблизи реки.
Родословное древо Андроновых корнями своими уходило в глубь далеких времен. У Андрея Саввича хранилась тощая, потемневшая книжечка, похожая на молитвенник, и досталась она ему от отца. Савва Спиридонович Андронов хранил эту книжечку в сундуке, на самом дне, и когда вместе с сыном Андреем уходил на Великую Отечественную войну, он вынул ее из сундука, задумчиво посмотрел на облинявшие, изрядно потертые обложки и, передавая снохе Фекле, сказал:
— Феклуша, тут прописан весь андроновский род. Сохрани, а то ить мы с Андреем идем не в гости и всякое там с нами может случиться.
— Ой, что, вы, батя, бог с вами, зачем такое говорите! — Фекла мигала полными слез глазами и прижимала книжечку к груди. — И вы, батя, и Андрюша возвернетесь живыми и здоровыми.
— Да и мы с Андрюхой так думаем. А сказал я к тому, что ежели случай чего… Внук Никита подрастет, ему в руки отдашь.
В перечне имен, неведомо когда и неизвестно кем написанных поржавевшими чернилами на желтых, с темными, сопревшими краями листах, первым значился Андрон Некуй-Голова. Еще в царствование Екатерины Второй этот кареглазый запорожец в широченных штанах и заломленной на затылок шапке вместе с молодой женой и двухлетним сынишкой Анисимом переехал на Кавказ — как добровольный охотник к служению в вольном казачьем звании. Некуй-Голова был направлен в только что осевшую на низком правом берегу Кубани Холмогорскую крепость. Лепились одна к другой глинобитные землянки, и возвышалась каменная округлая стена с бойницами. Строгому атаману крепости не понравилась фамилия Некуй-Голова, и он, покручивая ус и усмехаясь, сказал:
— Чудное у тебя прозвище, парень! Что это за чудасия — Некуй-Голова? Невозможно ни разобрать, ни понять, и в уши лезет черт знает какой звук. Одна насмешка, да и только! — Тут же, не доверяя писарю, своей рукой записал в поименную книгу новоприбывшего казака под именем Андрон Андронов. — Теперь во веки веков ты Андронов! Вот это и есть настоящее казачье прозвище!
Поселился Андрон в землянке, весной нанял быков, вспахал землю, посеял пшеницу и кукурузу. Частенько, садясь в седло, Андрон выезжал в дозоры, был вынослив в походе и храбр в бою. Не довелось ему собрать первый урожай на кубанском черноземе. В дождливую грозовую ночь, во время набега на Холмогорскую абреков, Андрон был зарублен в рукопашном бою. И та же книжечка говорит, что почти все мужчины Андроновы не умирали своей смертью, а погибали на войне. Анисим Андронов, усатый артиллерист, сложил голову на Бородинском поле; его сын Афанасий Анисимович принял геройскую смерть при защите Севастополя в 1853 году. Лежат Андроновы-воины и в земле болгарской и в земле словацкой, а отец Андрея Саввича, Савва Спиридонович, и его старший брат Аким, пехотинцы, оба покоятся в братской могиле в польском городе Лодзи.
В той же книжечке сохранились уже совсем выцветшие, плохо видимые слова: «Андроновы честно живут и с честью помирают». Это немудреное изречение Андрей Саввич впервые услышал, когда его старшая сестра Анна выходила замуж. Отец и мать стояли посреди хаты. Подозвали к себе наряженную в белое платье и в фату невесту — цветы в косе и румянец на щеках — и приодетого, с зализанным чубчиком, сильно робеющего жениха — соседского парня Васю Беглова. Отец раскрыл книжечку, обвел взглядом всех, кто находился в комнате, и, как-то уж очень торжественно прочитав заветные слова, сказал:
— Запомните смолоду: ничто так не возвышает человека, как его честность и добропорядочность. Трудитесь честно, живите дружно и детишек своих сызмальства к этому приучайте. Это вам, дети, наше родительское благословение.
Почти то же самое повторилось через два года, когда женился Андрей. Так же перед отцом и матерью стояли молодожены, так же пунцовела, прикрывая лицо кисеей, Фекла — невеста Андрея.
— Батя, вы все это уже говорили.
— Знаю, не учи и не перебивай. Тогда я говорил Бегловым — Василию и Анне, а зараз обращаюсь к Андроновым — Андрею и Фекле. Вы продолжите наш род, у вас родятся свои дети, и вы сызмальства приучайте их превыше всего чтить честность — в труде и в поступках, и чтобы они знали, что живем мы нынче не сами по себе и не только для своего удовольствия.
Дети давно выросли; у Бегловых их было шестеро — две дочки и четыре сына, у Андроновых — одна дочка и три сына. Давно, еще в годы коллективизации, Василий Беглов был в станице первым трактористом, ходил в замасленном комбинезоне и в картузе набекрень. Став зятем Андроновых, Василий взял к себе в помощники шурина, обучил его нехитрому ремеслу тракториста. Еще тогда, молодые отцы, они мечтали приохотить своих детей, когда те вырастут, к технике. У Василия Максимовича Беглова эта мечта не сбылась: ни дочери, ни сыновья не пошли по отцовской дорожке, и это огорчало старика. А у Андрея Саввича, наоборот, все сыновья уже смолоду пристрастились к машинам. Сразу же после школы Никита стал шофером, а Петро и Иван пошли в отцовское звено, и теперь «андроновское трио» механизаторов известно во всем Южном крае. То, что дочь Елизавета, выйдя замуж за военного, покинула станицу и живет в Самарканде, ничуть не беспокоило Андрея Саввича, ибо сыновья находились рядом. Казалось бы, чего же еще надо? Живи себе, Андрей Саввич, спокойно и радуйся. Только вот не было спокойствия. На душе то тревога, то тоска. Больше всех приносил огорчений Никита. Невозможно было понять: чего это он кинулся в наживу? Давно Андрею Саввичу было известно, что Никита связался с какими-то шабаями из Степновска; что по ночам, прячась от людских глаз, он отправляет на грузовиках откормленных кабанов и кроликов; что забором отгородился от станичников, непосильной работой извел жену и на хуторе Подгорном завел себе полюбовницу. А тут еще со своей бедой подоспел Иван, влюбился в замужнюю, влез, как трутень, в чужую семью, разорил ее, и по станице пошла гулять кругами недобрая слава об Андроновых. Каково все это выслушивать Андрею Саввичу? Вот он и гнется, надавив грудью стол и обняв ладонями голову, сидит и гадает, что ему делать. И пришел он к той мысли, что ему, как отцу, необходимо сначала поговорить со старшим сыном, и для этого он пригласил Никиту к себе в дом, наказав прибыть пораньше.
Только-только начинало рассветать, а Никита уже подкатил к отцовскому двору на грузовике, намереваясь отсюда сразу же, не мешкая, уехать в район за шифером и цементом. Когда он вошел в переднюю комнату, там уже сидел Петр.
— Ты что, братуха, тоже вызван?
— Сам пришел.
— А где же батя?
— Еще не вернулся со степи. Присаживайся, посидим вместе.
Никита нервничал, ему не сиделось. В куцем, потертом на спине пиджаке, в старых кирзовых сапогах, он прохаживался по комнате, заложив за спину короткие сильные руки. Останавливался то у дверей, то возле окна, грустными глазами смотрел на спокойно сидевшего на диване Петра и снова твердыми шагами начинал мерить комнату.
— Черт знает что! Думаю, думаю: зачем я понадобился ему в такую рань? Ничего придумать не могу, — говорил Никита, не переставая ходить. — Петро, ты среди нас самый рассудительный, ты-то должен знать: зачем я понадобился отцу?
— Ничего я не знаю, — ответил Петро, зевая. — Я пришел по своему делу. Ежели отец требует тебя к себе, значит, так надо.
Из соседней комнаты без рубашки, заспанный, вышел Иван. Мускулистыми руками обнял Никиту, приподнял и закружил по комнате.
