Одна маленькая ошибка - Смит Дэнди

Теперь же, отложив телефон, Итан вздохнул:

– Я понимаю, что сейчас у тебя есть заботы поважнее, но это тоже важный вопрос, к тому же не терпящий отлагательств.

Это он на мой возраст намекал. На мои яйцеклетки. На мои вянущие, полудохлые яйцеклетки. Мне уже тридцать три, и если я хочу благополучно выносить и родить здорового ребенка, то Итан прав: часики тикают.

Я уже полгода не заглядывала в календарь месячных на телефоне, отключив автоматические уведомления. Они меня всегда раздражали – такое ощущение, будто тебе из влагалища пишут, мол, пора поместить туда пенис.

– В общем, я не проверяла, так что не знаю. С завтрашнего дня начну.

Итан потянулся через стол и взял меня за руку. В первые годы наших отношений он мою руку просто не выпускал, а теперь берет ее только во время ссор. Мне иногда хочется вернуться туда, в прошлое, и провести хоть один вечер с тем, прежним Итаном – молодым, загорелым, подтянутым. Теперь он совсем другой: и волосы поредели, и небольшой животик появился, потому что приходится ходить на ужины с новыми клиентами каждую неделю, а времени на велосипедные прогулки у него после повышения совсем не осталось.

– Извини, – сказал он мягко. – Я понимаю, что тебе не хватает Элоди. Ситуация совершенно чудовищная, но мы ее обязательно преодолеем, как преодолеваем все остальное – вместе.

И я простила своего мужа – точно так же, как в середине девяностых весь мир простил Хью Гранта после его появления в «Вечернем шоу» у Джея Лено с покаянным интервью про тот эпизод с проституткой. Итан тоже выглядел раскаявшимся и смущенным, и я подумала: «Ох, как же я его люблю, как люблю!» Ну да, я жалуюсь на него – по крайней мере, тебе, – но я и правда его люблю. Мы женаты. У нас есть дом. Да, мы больше не та юная, беззаботная парочка, которая болтает обо всем на свете и целуется прямо посреди кулинарного мастер-класса, но мы все равно любим друг друга.

А потом он выпустил мою руку и снова взялся за телефон, тут же позабыв обо мне. И вся сиюминутная нежность испарилась, сгинула в удушливой летней жаре.

– У Элоди сегодня день рождения, – сообщила я, пытаясь удержать его внимание.

– Угу, – откликнулся Итан, пролистывая сообщения и обновляя страницы, пролистывая и обновляя, и даже не слыша, о чем я говорю.

– А еще, если честно, мы с мамой поругались. – Обычно я стараюсь не давать воли эмоциям, поэтому в тот момент изо всех сил удерживала ровный тон, и слова прозвучали сухо, почти отрывисто. Может, поэтому муж и не отреагировал. Наверное, подумал, что ссора с матерью меня не очень огорчила. А может, просто не обратил внимания. У меня иногда складывается ощущение, что у Итана только два режима: либо он весь в телефоне, либо пытается меня оплодотворить.

– Извини, – буркнул он, – тут письмо пришло, надо ответить.

Он принялся набирать сообщение. Я терпеливо ждала и уже была готова выбить проклятый телефон у него из рук, но тут Итан встал и сунул трубку в карман.

– Да, надо бы душ принять, – заявил он, обошел стол и чмокнул меня в щеку. – Обсудим это, когда я вернусь, хорошо?

Он ушел в душ, а я принялась убирать со стола. Тут зазвонил уже мой телефон. Номер принадлежал Кристоферу, и я сразу размечталась, что твоего сталкера арестовали, а тебя нашли и везут домой. Эти мысли так захватили меня, что я не смогла выдавить ни слова, когда приняла звонок.

– Ада… ты меня слышишь?

– Да, я слышу. Есть новости?

Кристофер тяжко вздохнул. Это значило: есть, и плохие.

Я подумала, что они нашли твое тело. Кристофер хочет сказать, что они нашли твое тело.

– Нет, извини. Я просто так позвонил, узнать, как у тебя дела. – Он смущенно усмехнулся. – Сегодня же у Элоди день рождения, да? Как ты там, держишься?

Я оперлась на кухонный стол. Если закрыть глаза и слушать только голос Кристофера, то можно представить, что мне восемнадцать и я валяюсь у себя на кровати, прижимая к уху складную «Моторолу».

– Честно говоря, не очень. – Кристофер молчал, дожидаясь продолжения. – Мы с мамой поругались из-за ее бредовой уверенности, что Элоди укатила отдыхать на пляж, и мама сорвалась и наговорила мне достаточно обидных слов.

– Мне жаль. – По голосу я поняла, что Кристоферу и правда жаль это слышать. И лицо у него сейчас, наверное, такое же искренне-сочувственное, какое было тогда, на парковке у полицейского участка после допроса. – Стресс и душевная боль заставляют людей говорить не то, что они хотят сказать на самом деле. Ваша семья – не единственная, у кого произошла подобная беда, просто твоя мама реагирует именно так.

– Да я все понимаю. Просто мне сейчас так… так… – Я запнулась, не сразу подобрав подходящее название для того, что происходило у меня внутри. Ты‐то уж наверняка сообразила бы, что к чему, ты всегда разбиралась в своих чувствах лучше меня. – …Одиноко. Я чувствую себя совершенно одинокой.

Как же хорошо, что мы говорили по телефону и Кристофер не видел, как у меня слезы наворачиваются. Итан терпеть не может, когда я плачу. По его словам, женщины пускают слезу, когда хотят закончить спор.

– Ну, знай, что ты не одинока, – ответил Кристофер. – Даже если тебе так не кажется.

На этом мы распрощались. Я все никак не могла перестать думать о том, как Итан от меня отмахнулся. Может, просто устал. У него был трудный день. Мы поговорим, когда он вернется из душа, и, возможно, меня перестанет мучить совесть из-за того, что я выговорилась Кристоферу.

Закончив убирать со стола, я поднялась наверх. Итан уже спал, развалившись на нашей огромной двуспальной кровати. Я постояла, глядя на него с обидой, а потом начала переодеваться в пижаму, нарочно шурша и грохоча чуть громче, чем надо, в жалкой пассивно-агрессивной попытке разбудить мужа. А потом залезла в кровать, легла рядом и уставилась в телефон, пролистывая поздравительные сообщения от всяких доброжелателей – от тех, с которыми не разговаривала со времен средней школы, от друзей, от совершенных незнакомцев. Не знаю, что ими всеми двигало – искренняя забота или просто нездоровое любопытство. Я не стала никому отвечать, но про себя подумала: «Столько народу хочет поговорить со мной о тебе и спрашивает, как я тут справляюсь, а собственный муж лежит себе и спокойно похрапывает».

А потом я вытащила из прикроватной тумбочки плюшевую Элоди, маленького кролика из набора «Сильваниан фэмилис». Специально с утра сходила на чердак и принесла ее, укоряя себя за то, что так надолго оставила игрушку там совсем одну. После чего заснула, крепко сжимая ее в руке.

А утром я проснулась и Элоди была рядом, а Итана не было.

Глава двадцать вторая

Восемнадцатый день после исчезновения

Элоди Фрей

Вот мне и стукнуло двадцать девять.

Старательно отогнав прочь мысли о том, что добиться в жизни хоть чего‐нибудь так и не вышло, я встаю, принимаю душ, одеваюсь и спускаюсь вниз. Из кухни на полной громкости льется главная песня моей юности – Do You Love Me группы The Contours. Стоит мне переступить порог, как нос щекочет запах сладкого теста. Джек вовсю хозяйничает у плиты, жаря оладушки. Он поводит плечами, и под футболкой перекатываются мускулы.

– С днем рождения, Фрей! – восклицает он и одним ловким движением подбрасывает на сковородке оладушек. Золотистый и хрустящий, тот переворачивается в воздухе и падает обратно на сковородку. Джек, довольный собой, кланяется, и я аплодирую.

Мы завтракаем вместе – в окружении шариков, набитых блестящим конфетти, букетов из полевых цветов, распиханных в вазы, и праздничных гирлянд из флажков. Но сквозь сладость кленового сиропа и пышных оладий я чувствую горечь вины: несмотря на все старания Джека, я скучаю по семье. Но после всего, что он сделал ради меня, было бы неправильно говорить об этом вслух, поэтому я ем, улыбаюсь и благодарю его снова и снова. После завтрака он спрашивает:

– Ну, что дальше?

– Торт хочу.

– А где же я тебе его возьму?