Игорь Белисов - Скорпионья сага. Cамка cкорпиона
Пошла к ангару. Ее тыл ворожил. Я раздраженно поплелся следом: так и знал, меня здесь будут считать папенькиным сынком. Она оглядывалась, улыбаясь, – впрочем, приветливо, без надменности. Я расплылся в ответной улыбке, но тут же посерьезнел. Еще чего.
Внутри все оказалось иначе, чем я себе представлял. Фантазия рисовала какие-то колбы, пробирки, микроскопы. Ничего подобного не было. Антураж лаборатории скорее походил на компактную ферму по разведению диковинной мелкой живности.
Посредине стоял длинный стол в окружении стульев, заваленный бумагами, папками, канцелярским хламом. В углу примостились диван с парой потертых кресел и низкий столик с приметами чаепития. Несколько холодильников. Электроплитка. Несколько глухих шкафов. Этим меблировка исчерпывалась.
Все остальное видимое пространство заполонили во много рядов многоярусные клетушки с их обитателями.
Скорпионы.
Никогда раньше я их не видел так близко. И в таком количестве. В первый момент даже слегка подурнело. Они шевелились. Индивидуальные звуки каждого скорпиона сливались в какофонический общий шелест вроде потрескивания сухой палой листвы. Я поежился, озираясь. Вдруг представилось, каково это, если они вырвутся на свободу и скопом набросятся со своими жалами на меня.
И еще мое внимание привлек плакат на стене: грозный красноармеец, пронзающий зрителя пальцем. Классическая агитка, известная каждому, в данном случае добровольцам не тыкала. Изначальная надпись была заклеена листком ватмана, по которому некий шутник крупными буквами вывел:
ОНТОГЕНЕЗ ЕСТЬ КРАТКОЕ ПОВТОРЕНИЕ ФИЛОГЕНЕЗА.
Кабинет завлаба располагался в дальнем из закутков, отгороженных от основного пространства фермы. Ефим Соломонович оказался щупленьким человечком с морщинистой плешью в курчавых сединах, и в тонких очках под кустами бровей. Когда я вошел, он грыз карандаш, задумчиво сгорбившись над столом. Точней, над газетой. Еще точней, над абракадаброй кроссворда.
Я представился. Он обрадовался, словно родному. Спросил, как родители, как отдыхается, как настроение. Едва дав ответить, пустился распространяться о лаборатории, о коллективе, о том, как нешуточно мне повезло.
В сущности, я зашел познакомиться. И еще, договориться о выходе с сентября. Мне требовалось обустроить квартиру и съездить в провинцию за женой. Не вникая в подробности, он вошел в положение: конечно-конечно, наука потерпит, мне дозволено выйти, когда я решу все вопросы. Славный чудак.
Неожиданно он объявил:
– А теперь небольшой экзамен… Способность ощущать – это что?
Я смутился:
– Даже не знаю… Может быть, чувство?
Он склонился к кроссворду прикинул по клеткам и вскинул брови.
– Правильно! Так-так-так… Погоди-ка… А – плод сознания?
– Мысль.
– Подходит!.. А вот еще. Единица языка для обозначения понятий.
– Слово.
– Молодец! Светлая голова! Сработаемся! – Он прищурился, вглядываясь в меня зорко и даже хищно. – Ну а теперь скажи: что в кроссворде самое главное?
Я напрягся, вновь ощущая себя студентом. Выждав, чтоб я помучался, он вытянул перст:
– Назвать вещи своими именами!
Когда я вышел из кабинета, скорпионы, в сравнении с завлабом, не показались таким уж чудовищным и абсурдным занятием.
– Ну как вам наш Соломоныч? – меня окликнула та самая женщина. – Напугал? Он безобидный, не бойтесь. Мы все его любим.
– Я думал, вы здесь работаете. А вы кроссворды разгадываете.
– И работаем в том числе.
Она приблизилась неспешной походкой хозяйки. Остановилась. В ее карих глазах лукаво играла усмешка. Дрогнули, всплыли лодочкой уголки мягких губ. Протянула ладошку.
– Меня зовут Ада. А вас как?
Итак, я вступил во взрослую жизнь. Стал аспирантом, ходил на работу, обживался с любимой в квартире. Тихая радость полнила наши дни. Дни складывались в недели. Все было хорошо.
И вдруг она исчезла.
Бедняжка. Опять.
Не вернулась из института. Как и в тот раз, еще при родителях. Теперь вот – новый случай на новом месте.
Промаялся вечер. Настала ночь. Завтра на работу. Какой уж тут сон. От сигарет и чая мутило, подташнивало, шибало в пот. Новая квартира, телефона нет. Пойти искать? Но куда? Многомиллионный город, безнадега. Оставалось ждать.
Вероятности, одна обморочней другой, распалялись, жгли мозг. Потеряла сознание, забрали по «скорой», экстренная операция… Споткнулась, ударилась… Перебегала дорогу… Рельсы в метро… Криминогенная обстановка… Менты… Грабежи… Похищения… Маньяки… Расчлененные трупы…
И еще. Среди всех этих вероятных кошмаров сознание жалил один, вполне банальный, жизнеутверждающий ужас. Я его гнал, словно омерзительное насекомое, а он снова и снова ко мне подползал.
Силуэт незнакомца. Мужчины.
Я почти и не удивился, когда утром, выходя из подъезда, нос к носу столкнулся с живой-невредимой заблудшей женой. Шарахнулась, спохватилась, придала бледности невозмутимое выражение.
Я привалился спиной к холодной железной двери. Закурил.
– Ну?.. Где была?
– Ты только не злись. Я все объясню.
– Не сомневаюсь.
– Понимаешь, вчера у Анюты был день рождения.
– Опять Анюта. Ну-ну…
– Я совсем позабыла. Но Анюта напомнила, пригласила всех наших. И, конечно, меня. Поехали в общагу. Выпили, засиделись. Опомнились – ночь.
Складно. Не подкопаешься. День рожденья – святое. Телефона нет. Вот только румянец какой-то смятенный. И необычный блеск глаз.
Головой я ей верил. А в груди скребло недоверие. Ну не ехать же мне в общагу – допрашивать эту сучку Анюту. Выставлять себя на посмешище.
Я всосал горький дым, швырнул бычок и двинулся на работу.
Пришло время от теории переходить к практике. Для начала – инструктаж по технике безопасности. Мне объяснили, что в лаборатории делать можно, а чего нельзя. Научили захватывать скорпиона пинцетом и остерегли брать рукой. Наконец, показали, где хранится аптечка с антискорпионьей сывороткой, которую следует немедля ввести внутримышечно в случае ужаления.
Коллектив, как я вскоре понял, дробился на группы. В каждой из них ученые занимались определенной проблемой. Меня включили в группу, которая работала над селекцией. Что это такое, я пока не очень-то понимал.
Позади ангара имелся специальный участок. На нем был оборудован полигон. В ту осень мы гоняли скорпионов по «Т-лабиринту», выявляя самых шустрых и сообразительных. Простейший лабиринт использовали в нескольких вариантах. При негативном к одному из тупиков подводится ток. При позитивном кладется приманка. Применяли и комбинированный вариант. Селекцию проводили исключительно среди молодых скорпиончиков. Подопытного пускали с длинного конца коридора. Кто быстрее других обучался избегать удара и главное – находить приманку, отбирался для дальнейшего. Неудачники выбраковывались.
День за днем мы занимались этой рутиной. Соломоныч руководил. Я таскал садки, поглядывая на Аду. Она брала испытуемого, пускала в лабиринт, включала секундомер, записывала результат.
Когда она нагибалась, в разрезе халата увесисто колыхалась грудь.
В курилке мне успели про нее нашептать. Якобы нет в лаборатории мужика, с которым Ада не переспала. Притом что считалась чуть ли не официальной любовницей Соломоныча. О ней шептали без осуждения, а напротив, с почитанием, как о жрице любви. Я и верил, и не верил. Дама-то она сочная, факт. И как не поверить тому, что рассказывают старожилы. Но я не мог представить, чтобы кандидат наук и старший научный сотрудник могла оказаться неразборчиво легкого поведения. Да и Соломоныч. Чудак с тараканами в голове. Однако в работе – серьезный завлаб. И, к тому же, старик. Я склонялся к тому, что сплетни плетут вожделеющие пошляки и обиженные судьбой неудачливые карьеристы.
В конце каждого дня подводился итог. Интерпретация опыта вызывала дискуссию. Ада настаивала избежание удара током считать достаточным результатом. Ей было жаль выбракованных скорпиончиков, которых ждала участь стать кормом для более ловких. Соломоныч напоминал, что бегство от неблагоприятных условий – реакция примитивная, а более высокий уровень адаптации – поиск условий благоприятных. Из подопытных скорпионов требовалось отобрать наиболее жизнестойких, и по убеждению Соломоныча, ключевой аспект – способность найти приманку.
Периодически справлялись и о моем мнении. Я терялся. Мне импонировали и сентиментальность Ады, и цинизм Соломоныча. Интерпретация – это выбор, до которого я пока не дозрел.
Так или иначе, меня подключили к эксперименту.
После того случая жена больше не исчезала. Я хочу сказать, вела себя прилично, ночуя дома. К сожалению, я не мог быть слепым: все более темными осенними вечерами она возвращалась все позже и позже.
До разборок не унижался.
Спать она отправлялась далеко уже за полночь. Иногда я с нею пересекался, пытаясь слега приласкать. Она плавно увертывалась, всякий раз изобретая причины: то устала, то нет настроения.
