Маргарита Хемлин - Про Иону (сборник)
– Кушайте, кушайте. Вы в Город или из Города?
Клара промычала:
– Иш Гоода.
Попыталась поскорей протолкнуть пищу внутрь, что получилось неважнецки.
– У меня еще есть. Хотите? – показала Вагричу раскрытую сумочку со вторым яйцом и еще одной булочкой в полиэтиленовом пакете.
Вагрич отказался.
Кларе из ложно понимаемой деликатности пришлось тут же выбросить и остаток своей булки, и целое яйцо, и почти полную коробочку с маслом:
– Птичкам, – объяснила она беззаботно, хоть пожалела еду.
Помолчали.
Тактики поведения на случай внезапной встречи у Клары не оказалось, поэтому, когда Вагрич предложил прогуляться, она согласилась.
Вопрос его неявки в субботу не поднимался. Вроде неудобно, как будто Клара придает факту значение.
Пошли по улице Яффо в сторону Кикар Цион, дальше повернули направо, к кварталу Меа Шеарим. Вел Вагрич, попутно объясняя, что к чему.
– Вот, – говорит, – мы в самом что ни на есть еврейском месте, тут живут ортодоксальные евреи, они современный мир не приемлют с его устройством. Они-то живут строго по древним законам, соблюдают всё, как тысячи лет назад. И обратите внимание, Кларочка, – от нас отворачиваются и лицо рукой прикрывают. Мы для них с того света.
Мимо как раз прошел мальчик в длинном сюртучке, в длинных носках, брючки в носки заправлены, на голове шляпа, из-под шляпы пейсы, под мышкой книга. И от Клары шарахнулся, точно она ему что-то неприличное предложила одним своим видом.
Клара с Вагричем поспорила:
– Во-первых, у мальчика как раз переходный возраст, у него в голове понятно что, поэтому он от меня шарахнулся, а во-вторых, взрослые нас в упор не видят, потому что у каждого свое дело, а мы тут шатаемся просто для интереса. Это, разумеется, действует на нервы. Бедные! Здания обшарпанные, дети голодные, сразу видно: бледные, тощие, с синяками, хоть целый день на свежем воздухе. Знаете, это они с того света, а не мы.
Вагрич посмотрел на Клару неотпускающим взглядом и промолчал. Клара же, напротив, вслух отметила, что все здесь словно бы присыпано пылью. И даже не пылью, а пеплом. И даже не пеплом, а прахом. Свое соображение она передала Вагричу, спрашивая его мнения, но тот мотнул головой и хрипло заметил:
– Конечно. А чем же еще.
Из интереса зашли в крошечную лавку – судя по витрине, то ли старьевную, то ли антикварную.
Вагрич заговорил с продавцом, старик в кипе плавно обвел рукой свое достояние, глазами шаркнул в воздухе по стенам, по прилавку, приглашая к покупкам. Китайские веера, бусы из коралловой крошки, поделочная бирюза – индийское, китайское, какое угодно. Ширпотреб. Клара возмутилась:
– Он что, думает, я из леса приехала, меня обдурить можно? Называется антиквариат! У нас такого антиквариата на базаре – завались. А цены! Это в шекелях или в долларах?
Вагрич перевел про цены. В шекелях.
– Тем более, – припечатала Клара. – Пойдем отсюда. Не стыдно ему, в таком месте торговать дешевкой.
Старик тем временем надел очки и уставился на Кларину шею:
– Амбр, амбр?
– Не понимаю. – Клара схватилась рукой за бусы.
– Бурштейн? Олд бурштейн?
Клара поняла: бурштейн – по украински похоже, – бурштын.
– Да. Бурштейн. Олд. Вери олд. У вас таких нет. У вас сплошная пластмасса.
Вагрич, извиняясь, попрощался со стариком и вышел вслед за Кларой.
– А мне нравится. Между прочим, люди покупают. Вы что думаете, Клара, тут браслеты царицы Савской на каждом шагу продают бесплатно?
– Я только имею в виду, что совесть надо проявлять во всем.
– Вам никто ничего не навязывает.
– Да. А янтарь мой сразу рассмотрел. Товар сам за себя говорит. На нем и без ценника что надо написано. Большими буквами. Эти бусы еще моя бабушка носила. Сейчас мода такая дурацкая, чтоб камень лаком залить до неузнаваемости, а тогда понимали, как надо. И как не надо.
Люди на улице и в глубоких дворах появлялись из ниоткуда и туда же исчезали. Абсолютная самостоятельность местных особенно неприятно отозвалась в Клариной душе.
– Как вы думаете, Вагрич, если я сейчас закричу и упаду, они ко мне подойдут? Из интереса хотя бы?
– Нет. Им неинтересно.
– А если у человека, допустим, припадок, что, лежи и умирай тут?
– Попробуйте, – Вагрич сказал так, будто уже пробовал.
К гостинице шли коротким путем. Клара хотела есть и помнила, что в холодильнике ждут продукты.
Подумала, что нужно сворачивать встречу. Но тут Вагрич сказал:
– Погуляем еще. Вы обещали меня обедом угостить.
Понятно, шутил, чтобы продлить свидание. Но Клара от неожиданности выпалила правду:
– Я без денег. Все потеряла. Буквально без копейки. А мне еще два дня жить. Если этот не считать. Только не спрашивайте и не советуйте ничего. Как есть, так и есть.
Вагрич покраснел:
– Плохо. Вы голодная?
– Не очень. А вы?
– Я очень кушать хочу. Но, честно говоря, я надеялся у вас занять. Не думайте, у меня завтра деньги будут.
– А я при чем? – Клара разозлилась на такой оборот: кроме общего унижения, стыдно, что мужчина попался голодный и без денег, хотя она на его средства и не рассчитывала, а рассчитывала на приключение. Но это еще до всего. А теперь выходило непонятно что. Главное, он ходил и разговаривал в надежде поесть, а не из-за Клары как таковой.
Но Клара все-таки человек, и картина уничтожения двух яиц и нескольких булок в одиночестве ей казалась неудачной. Потому что Вагрич ей передал информацию о своем голоде, и эту информацию отменить в своем мозгу она не могла.
– У меня в номере кое-что найдется, – небрежно сказала Клара. – Приглашаю.
В дальнейшем оказалось, что в жаркой атмосфере номера в закрытом неработающем холодильнике продукты, то есть яйца, испортились. Булкам, маслу с джемом и йогурту ничего не сделалось. Вагрич, видя, что припасов фактически нет, отказывался, но Клара, независимо от себя, заявила, что ей произошедшее только на пользу, а пусть Вагрич как мужчина съест булки с маслом и джемом.
Потом слово за слово дошло до кое-чего. Клара сразу ответила на ясный намек Вагрича:
– Мы же не дети, – и скинула покрывало с кровати.
Конечно, несмотря на отсутствие дежурных по этажу, наблюдение велось. Но не сильно. И потому никто до утра в номер не постучался.
Клара еще до рассвета приняла решение, что совершила малодушную ошибку. Но ведь дело житейское, и осуждать нечего. Она долго притворялась спящей в надежде, что Вагрич уйдет тихо. Но потом ей надоело лежать при утреннем свете, и она разбудила Вагрича:
– Ты на работу не опоздаешь?
– Нет. Не опоздаю. Я, когда с тобой первый раз встретился, работал последний день. Я там временно был.
Клара предложила:
– Не теряй тем более времени, надо устраиваться на работу. У тебя жизнь, что-то надо предпринимать для нее.
Вагрич лежал без движения как-то особенно неподвижно.
Клара продолжала:
– Завтрак с семи начинается, я тебе побольше принесу. Поешь – и пойдешь. У меня дела кое-какие намечены. Так что извини.
Вагрич повернулся на бок, приподнялся на локте и погладил другой рукой Клару по голове:
– Бедная, бедная. Нету у тебя дел. Не бойся, я уйду. Конечно, уйду. Сегодня мне расчет обещали. Я тебе денег дам. Много не смогу, но сколько получится.
– Вот еще. Мне твои деньги не нужны. Скоро буду дома. Там у меня работа отличная. Я про потерянные четыреста долларов и не вспомню.
Кларе хотелось продолжить, но она уловила, что Вагрич видит ее насквозь. И осталось только заплакать.
Вагрич, чтобы отвлечь от слез, спросил:
– Где ты работаешь?
– В похоронном бюро, – Клара всхлипнула и успокоилась, так как если продолжать плакать, то, выходит, и работа, кроме всего прочего, у нее дрянная, и значит, жалеет ее Вагрич заслуженно. А женская гордость?
– Ой! Ты в похоронном братстве работаешь? Хевра Кадиша?
– Почему в хевре? В обществе с ограниченной ответственностью. ООО.
– Так вы не только евреев хороните?!
– Глупости! Мы всех хороним.
– Я подумал: раз ты еврейка, то у них. Ух, как они работают! – Вагрич восхищенно причмокнул. – Чуть где что взорвалось, теракт какой-нибудь, они тут как тут. Все кусочки соберут, до ногтя. Сам видел. Рядом со мной грохнуло пару лет назад. Три трупа вдребезги. Через пару минут появились из Кадиша – всё собрали в мешки. Им первым сообщают. Класс!
Клара смотрела на Вагрича с недоумением. Но он не замечал.
– Представляешь, ни ногтика, ни волоска. Подчистую.
Клара спросила:
– Чему ты радуешься?
– Ну как же, соберут, похоронят, Кадиш споют, они ж надеются, что после Страшного Суда встанут. Так чтобы все на месте оказалось.
– А если там не евреи?
– А если евреи? Чтоб не прозевать. Они говорят, Господь разберет.
Глаза Вагрича сверкали. Клара рывком встала с кровати, потянула на себя простыню, прикрылась с шеи до ног.
– Пойду в ванную. А то завтрак пропустим.
Когда Клара вышла, Вагрича в номере не было.