Борис Горзев - Два романа о любви (сборник)
Вскоре после позднего завтрака (позднего, поскольку сегодня выходной и все как-то расслабились, заспались) Петр на машине Биче отвез Джузеппе на вокзал и посадил на скоростной поезд до Вероны, откуда на автобусе юноша доберется до Леньяго, чтобы провести дома рождественские каникулы. Проводил, купил себе там же, на вокзале, билет до Триеста на 7-е января и вернулся домой (домой! – как странно утверждать в себе это слово, это понятие применительно к себе). В спальне перед большим зеркалом во весь рост Биче примеряла вечернее концертное платье, в котором сегодня собиралась играть. Петр уселся в кресло и стал наблюдать.
– Уйди, пожалуйста, я полуодетая, мне неловко!
– И это после того, что ты вытворяла ночью?
– Ночью я вытворяла, а сейчас примеряю. Уйди!
– Ни за что! Мне нравится. Разве тебе не нравится, что мне нравится любоваться тобой?
– Нравится, но ночью. А сейчас я репетирую.
– Что – позы в новом платье?
– Петя, ты gonzo!
– Кто-кто?
– Ну, то есть смешной дурак, вот ты кто! Я не позирую, а играю в голове мою партию флейты для концерта Вивальди фа-мажор. Это большая флейта, а не моя привычная пикколо. Волнуюсь немного. Но всё будет хорошо. Сегодня и всегда. А сегодня – Антонио Вивальди, флейта. Это Венеция и Бог. Ведь Вивальди родился в Венеции и всю жизнь оставался священником. Священник-композитор, вот такое чудо, правда? Флейта Венеции… Вечером услышишь.
– И увижу?
– А как же! Я же буду впереди оркестра. Представь: темнокожая женщина в глубоко декольтированном платье с серебряной флейтой у губ. И на это чудо ты будешь глядеть, не заплатив, кстати, ни одного евро! Тебе везет, идальго!.. И все-таки уйди, ты мне мешаешь, не могу сосредоточиться при тебе. Пе-тя, ну, уходи к дьяволу!..
Так и пошла его жизнь в эти рождественские дни – музыка с утра и почти до ночи, а ночью… А что, ночью – разве не музыка опять же? Он вспоминал старика Антонио, его рассуждения о том, что музыка – это состояние на всю жизнь, как и истинная любовь, которая тоже состояние на всю жизнь, и счастливец тот, кому Бог дал понимать это, ну уж если не понимать, то хотя бы чувствовать такое, пусть бессловесно, глухонемой душой. Я понимаю, сказал себе Петр, я счастливец. Старик Антонио указал мне путь, верный путь в лабиринте, а возникшая там Биче дала руку и повела за собой. Не было солнца, только масляные факелы горели на стенах, и темные провалы ходов открывались вправо-влево, но меня вели верно, вели и ведут.
Новогодние дни провели в Бергамо, втроем, вместе с Джино. Вот такой подарок от Биче, это она заранее организовала, забронировав там двухкомнатный номер в отеле, с 31 декабря по 3е января. Утром 31-го и отправились туда на машине, а это всего в сорока минутах езды от Милана, у самого подножия Альп. Истинная Ломбардия, говорила Биче, ведя свою «ауди» и кивая на заснеженные горы слева, а сам Бергамо, безусловно, один из красивейших городов Ломбардии, вот увидишь: городок, окруженный крепостными стенами, башни, башни, купола церквей – и всё это на фоне гор, а отель, где мы будем жить, называется «Доницетти-отель».
И продолжила, улыбаясь, но с иронией:
– Тебе известно, невежда-идальго, кто такой Доницетти? Ну, в общих чертах, понятно, что с тебя взять! Значит, Гаэтано Доницетти – наш великий композитор девятнадцатого века, автор знаменитых опер. Например, «Любовный напиток» – знаешь такую? Ну, ясно, ясно!.. А родился Доницетти именно в Бергамо, где и умер, кстати, и похоронен там же в базилике Санта-Мария-Маджоре, рядом со своим первым учителем Симоном Майром, это ты увидишь, Петя, я покажу, и ты Джино, тоже увидишь. Историю надо знать, а историю музыкальной Италии прежде всего, понял, Джино! Э, как ты говорил, Петя? Французы предпочитает говорить о политике, а итальянцы – об искусстве, так? Ну, вот мы и говорим.
– Я сказал – об искусстве и футболе, – поправил Петр.
– Ну, это мужчины о футболе…
Новогоднюю ночь провели в ресторане своего отеля. Ну не всю ночь, а только до двух часов, потому что Джино положено было спать, и так уж мамочка смилостивилась – позволила сыну просидеть в ресторане так долго. Ели, пили, слушали музыкантов, общие тосты, разноголосую речь всяких туристов – любителей горных лыж и прочих праздных путешественников. В общем, хорошо было, а Джино так и вовсе чувствовал себя совсем взрослым, ибо ему позволили выпить глоток шампанского, а затем объедаться мороженым «страчателла» (кстати, действительно вкусная штука это знаменитое итальянское мороженое из сливок и тертого шоколада). Но в два часа ночи всё это кончилось – поднялись к себе в номер, Джино улегся в своей комнате, а взрослые еще сидели у себя за маленьким столиком и попивали купленное в баре вино. Хорошо им было.
В следующие дни гуляли по городу и окрестностям, посетили близлежащие горнолыжные базы, полюбовались на горные трассы и спуски, поднялись на подъемнике аж почти на две с половиной тысячи метров. Там слепило солнце, слепил снег, и лучше всех было Биче, поскольку она не забыла прихватить из дома темные очки и красовалась в них – темнокожая женщина в темных очках на фоне сверкающей белизны. Петр ее такой и сфотографировал, попросив в тот момент улыбнуться, чтобы еще засверкали ее зубки. Стоит, улыбается, обняв Джино, тоже улыбающегося. Мама и сын – мулаты на фоне заснеженных гор… Еще гуляли по здешнему природному парку, огромному, хвойному, среди холмов. Сей парк, оказалось, так и называется – «Природный парк Бергамских холмов», Parco naturale dei colli di Bergamo.
Что еще? Храмы, дворцы, крепостные стены, Старый город, Новый город. В Старом – остатки римской городской стены, терм, древний акведук. Ну и всё связанное с Доницетти – церковь Санта-Мария-Маджоре с его могилой, а у подножия одного из холмов – театр его имени.
Что еще? Еще заглянули в Исторический музей, находившийся в бывшем францисканском монастыре. И вот там среди прочего Петр увидел стенды с картинами об Итальянском походе Суворова. Оказалось, наш славный генералиссимус в ходе этого похода взял не только Брешию, о чем Петр уже знал от синьора Антонио, но и Бергамо. На том же стенде Петр прочел: «12 апреля 1799 года авангард князя Багратиона, награжденного за взятие Брешии русским орденом Святой Анны, овладел переправой через Ольо. Не дожидаясь остальных войск, казаки генералов Грекова и Денисова бросились за отходившими французами и с ходу ворвались в многолюдный Бергамо, овладев городом и цитаделью. 14 апреля вся союзная армия под командованием маршала Суворова дошла до реки Адды и расположилась в виду неприятеля. Суворов вошел наконец в соприкосновение с главными силами итальянской армии французов генерала Шерера и мог теперь подготовить всё для основного удара».
Петр прочел весь текст и уже своими словами пересказал его Джино. Это, добавил в конце, про старую дружбу России и Италии. Про освобождение от Наполеона. Понял? Джино что-то понял. Но вдруг спросил:
– А как это так? Наполеон завоевал Италию, это плохо, а на нашей консерватории в Милане написано, что ее основал тоже Наполеон, это хорошо. И как это так?
Биче уж приготовилась что-то ответить, но Петр опередил:
– Это значит, что один человек может и то, и то – делать добро и делать зло. Хорошо, если добра больше.
– А Наполеон чего больше? – тут же последовал понятный вопрос мальчика.
– Чего? Не знаю, – признался Петр. – Вот ты вырастешь, станешь читать умные исторические книги и скажешь мне, что ты понял.
– Ладно, тогда скажу, – пообещал Джино, на что Биче проговорила, усмехнувшись:
– Это обнадеживает, вот и разберемся наконец…
Они покинули музей, а Петр всё думал о Суворове, о его Итальянском походе. Нет, все-таки это приятно. Приятно, когда вдалеке от родины случайно встречаешь какие-то положительные сведения о своих соотечественниках или о России вообще. Это хорошо.
Да, хорошо им было. В последнюю ночь Биче так и спросила:
– Тебе было хорошо?
– Не люблю слова «было».
– Ладно, тогда просто: тебе хорошо?
– Мне хорошо. Хорошо – с тобой, с вами. Ты и Джино, и я тут же. Мне хорошо. Мы, эта наша поездка, Бергамо… Кстати, а бергамот – отсюда?
– Именно! Это гибрид померанца и цитрона, но название «бергамот» – в честь Бергамо, потому что именно здесь его впервые стали культивировать и продавать как масло. Началось с масла, а потом… где его только не применяют! В чай, это понятно, в парфюмерии. А еще, Петя, бергамот – он для твоего будущего. В смысле? В смысле, лечить плешивость.
– О как! Думаешь, меня это ждет?
– Шучу. Судя по шевелюре твоего папы, я на это обратила внимание, не похоже. Ты же из благородного семейства, мой идальго!.. А что еще хорошо?
– Ты. Просто ты – одним словом. Вот ты стоишь на сцене перед оркестром, вся темная, в темном платье до пят, глубокое декольте, а у губ – серебристая флейта. Она отведена в сторону, вправо, и звуки, звуки, мелодия. Вивальди, да. Этого я уже не забуду. Ты и флейта, ты и Вивальди. Жаль, в тот момент я тебя не сфотографировал, в голову не пришло, да и фотоаппарата не было, жаль.
