Геннадий Степанов - Оглянись, незнакомый прохожий…
– От гарный хлопец! Не успив приихаты, вже Лильку, нашу завклубом, закадрить успив. От казак так казак, не будь я Микола Мрыль! – заржал Микола.
– Мрыль.
– В каком смысле?
– Так цеж моя хвамилыя.
– Генка.
– Ни-и-и, так не годится. Генка, это когда дивчин хороводить, а у нас по батьке.
– Геннадий Александрович, – поправился я.
– От це другое дило, – резвился Микола.
Дальше нам попались посадки, обнесенные невысоким забором. Это были в основном липы и березы, только не шибко большие и несколько уродливые. Но все же какой-никакой парк. Посредине посадок стояло, наверное, единственное в селе здание о двух этажах. Вывеска над входом гласила «Дом культуры». Тут, видимо, Лилька и работает, подумал я. Рядом стояла баня.
– Микола, глянь, сразу помылся – и в клуб.
Развеселило меня это соседство. Но Микола не ответил. Он сосредоточенно смотрел на дорогу, а, вернее сказать, на глубокую колею в грязи, по которой бежал поросенок и не мог никуда свернуть, слишком колея была глубокая. Наконец поросенок нашел местечко поудобнее и выскочил из колеи.
– От, бисов сын! – ругнулся Микола.
Дальше по улице с однообразными серыми домиками и редкими одинокими кустарниковыми насаждениями мы подъехали к домику, отличавшемуся от всех. Домик этот был сложен из белого силикатного кирпича с прослойками узоров из красного. Аккуратный покрашенный палисадник. Кругом цветы и, главное, самое главное, о чем я упустил сказать – телевизионная антенна на крыше. На других домах антенн не было. Это меня удивило донельзя.
– Микола, а что, у вас тут, телевизоры не смотрят?
– А на шо они нам? Цеж в клубе кино крутят кожны сутки. Телевизор там тоже исты и родиола с пластынкамы.
Володя Ткач еще не подъехал. Видно, еще где-то у него заботы были, и мы решили его обождать. Тут из дома вышел давешний дедок и стал нас с Миколой зазывать в дом. Мы вылезли из трактора, разгрузили кровать и матрас.
– Ну, я поихал.
– Пошли, хоть в дом зайдем для порядку.
– Ни-и-и, ты иди, а я трохи обожду. Другим разом. Век бы туда не заходить! – уже отвернувшись, тихонько пробубнил себе под нос Микола.
– А че так-то? А? Микола?
– Зараз сам все узнаешь, – и Микола почти украдкой перекрестился. Он уехал, а я пошел в дом и, открыв дверь, увидел в полумраке комнаты старуху, одетую во все черное. Она сидела за столом спиной ко мне и жгла гусиное перо над пламенем свечи. Что меня поразило – свеча была черная и горела с треском. Старуха еле слышно что-то шептала.
– Можно войти?
– Уже вошел. Издаля приехал на мою голову, – не поворачиваясь, прошамкала старуха.
– И чем я только князюшку прогневила, что он тебя сразу прислал, а не кого другого?
Я не понял, о чем это она, но от ее слов мне стало как-то не по себе и тут она повернулась ко мне. От ужаса у меня начался озноб…
Глава 12
Лицо старухи было перекошено злобой и одновременно ужасом. Сморщенное, желтое лицо с беззубым ртом, и только два глаза, как два рубина, горели ярким злым огнем. Ужас, почему ужас в ее взгляде? – пронеслось у меня в голове, и вообще я не понимал, что происходит. Почему старуха так меня испугалась и почему частенько нечистая сила так шарахается от меня или ведет себя сдержанно? Мысли путались в голове, но я догадывался, почему. Тут, конечно, стоит внести ясность, иначе все подумают, что у автора «крыша сьехала».
… Будучи еще маленьким мальчиком, я был не крещен. То отец с батюшкой напьются и непременно сорвут крещение, то церковь закрыта по причине разборок компетентных органов с батюшкой, подозреваемым в антисоветчине, то еще какая причина. В общем, не судьба. Так я и жил нехристем. Однажды, тяжело заболев, простудившись, я лежал в своей постели и бредил от высокой температуры. За окном был вечер и завывала вьюга. В комнате был полумрак. Рядом на табурете стояли всякие микстуры и лежали многочисленные лекарства. Вдруг комната стала наполняться каким-то светом, от которого мне стало легко и приятно. Почему-то очень захотелось рисовать, ну очень, просто невмоготу захотелось рисовать. Я сел на постели и крикнул: Мам, принеси мне альбом и краски!
Матушка в это время на кухне тихонько беседовала со своей младшей сестрой, моей тетушкой. Дверь открылась и матушка, радостная, что я попросил альбом и краски, значит, выздоравливаю, принесла мне все это. Тут надо заметить, что я рисовать вообще не умел. Рожицу смешную: точка, точка, два крючечка – и то не мог нарисовать, а тут вдруг такое желание. Я взял набор открыток: сюжеты из сказок – и выбрал одну самую трудную для перерисовки, но интересную по сюжету. Там был изображен волк, укравший поросенка и убегавший с добычей. Его схватила за ногу собака и удерживала. Вдалеке к ним бежал мужичек с березовым дрыном в руках. Все это было изображено очень реалистично и в ярких сказочных тонах. Как-будто кто-то водил моей рукой, и все, что было на открытке, я скопировал с величайшей точностью и по форме и по цвету. Матушка не верила мне ни в какую, что это я сам рисовал. Тетушка же, напротив, поверила и похвалила, и взялась убеждать матушку, что такое бывает и что, может быть, я когда-нибудь стану знаменитым художником. Что было потом? А потом моя жизнь круто изменилась. Я везде, где только можно, рисовал. Это были многочисленные конкурсы юных художников, где я непременно получал первые призы. Рисовал стенгазеты, транспаранты, писал к праздникам и серьезно занимался живописью в кружках по рисованию. Но разговор сейчас не об этом. Видимо, это был дар Божий, полученный мной не с рождения, а несколько позже. Но и сатана, видно, не дремал. Как-то много позже, как раз перед поездкой сюда, на целину, я увлекся иконами. Я писал лик Иисуса Христа на полотенце, увиденный мною у одного коллекционера. Копировал один в один, НО!!! Не получались у меня слезинки в глазах Его. Я дошел до фанатизма, до исступления. Горы досок с изображениями Христа лежали повсюду: на полу, на столе, на полках. Но все тщетно. Однажды во сне был голос, что все будет хорошо, когда приму крещение, тогда и достигну совершенства и все у меня получится. И вот настал день. Страшный день в моей жизни. В очередной раз претерпев неудачу, я впал в бешенство и сжег все иконы. Сжигая, я впал в какой-то транс. Огонь в печи был какой-то неестественный и переливался всеми цветами. Мне казалось, что черти вокруг меня совершают некий ритуальный танец. У меня закружилась голова и я потерял сознание.
Очнувшись, я дал себе зарок больше лик Христа не писать, а быть личным портретистом сатаны…
И о ужас!..
Рисуя портрет Князя тьмы, я обратил внимание, что он у меня стал получаться как нельзя лучше. Дальше-больше, я увлекся картинами на темы убийств, суицидов и прочей нечисти, и при взгляде на эти картины у людей бледнели лица и они реже стали со мной общаться. А я все рисовал и рисовал и испытывал от этого какое-то опьянение, как убийца-маньяк от очередной жертвы.
Но, забегая вперед, замечу в свое оправдание, что все же я окрестился в тридцать три года и, молясь, слезно просил Господа войти в мое сердце и простить меня… Но это будет потом, а сейчас старуха, видно, откуда-то узнала или почувствовала, что у меня такой покровитель, и этим была напугана. Это были мои догадки.
– Есть кто живой?
На пороге позади меня послышались шаги и шумно в дом, топая сапожищами, ввалился Володя. Тут вдруг дверь в комнату, где была старуха, сама собой захлопнулась. Мы с Володей переглянулись и он что-то хотел по этому поводу сказать, но в это время из боковой комнаты вышел дед и, радостно похлопывая меня по спине, повел нас на кухню.
– Володь, у меня уже просто сил нету, и куда смотрит пролетариат этого самого Баланга Дешь…?
Володя поморщился.
– Дед, давай по делу, у меня времени в обрез. Политинформацию потом. Ладно?
– А, да, да, все правильно. Ну-с, молодой человек, давайте знакомиться. Король, – и дед протянул мне руку.
– Первый министр, – пошутил я, и тут же получил от Володи резкий толчок в бок и укоризненный взгляд.
– Это хорошо, молодой человек, что у вас с чувством юмора все в порядке. Но я действительно Король. Это моя фамилия.
В этот самый момент в кухню вошла бабка, и я ее вообще не узнал. Это был совсем другой человек. Приятное лицо пожилой женщины с остатками аристократической какой-то красоты. Одета она была в цветастое, длинное платье и зеленую кофту, на голове был красивый платочек.
А вот и королева! – подумал я и чуть не засмеялся.
– Ой, у нас гостенечки, – приветливым голосом пропела бабка и откуда-то из-под передника достала бутылку «Столичной».
Моментально на столе образовалась вареная картошка, соленые грибочки и селедочка «иваси».
– Вы кушайте, вы кушайте, не побрезгуйте! – приглашала нас за стол старуха. Володя, поглядывая на часы, снял картуз и повесил его на гвоздь, это означало, что мы согласны. Я внимательно посмотрел на старуху. Держалась она молодцом, будто и не было ничего. В ответ же на мой взгляд она испуганно отвела глаза и, пробубнив едва внятно «Вы уж тут сами, сами, мне надо идтить», быстро удалилась.
