Игорь Соколов - Двоеженец
И я поддаюсь ее очарованию и таю вместе с ней. Иван Иваныч и Матильда как будто сговорились не замечать нас, мы выходим на кухню, когда никого нет, они выходят, когда нет нас, и в нашем жилище как будто воцаряется сама тишина и покой. Однако проходит несколько дней, и однажды ночью я просыпаюсь среди ночи и вдруг явственно слышу тихие крадущиеся на цыпочках шаги безумной Матильды.
Вот она осторожно входит в нашу комнату, ее волосы роскошными прядями свисают по плечам, а сама она в белой ночной рубашке садится рядом со мною на постель и тут же впивается в меня своими жадными устами, и я мгновенно проваливаюсь в нее, но не как в реальность, а как в сон, я ничего не вижу, кроме нее, и из меня выходит один мучительный стон, уволакивающий меня в ее греховную бездну…
Я опять забываюсь сном и вдруг просыпаюсь опять среди ночи и с тревогой ощущаю, что лежу между двух спящих женщин, и пытаюсь незаметно вылезти из постели.
Вскоре мне это удается, и я с ужасным беспокойством вглядываюсь в их спящие улыбающиеся лица, фонарь с улицы помогает мне разглядеть их фантастические улыбки в темно-синих и желтых тонах. Во сне они обнимают друг друга, а где-то далеко в подсознании они думают, что обнимают меня.
Я тихо одеваюсь, словно пугливая змея, с опаской выползаю в коридор. В коридоре стоит полусонный Иван Иваныч, который с нетерпением расспрашивает меня, не видел ли я у себя в комнате пропавшей куда-то Матильды.
Я глупо ему улыбаюсь и сосредоточенно вру, пытаясь казаться спокойным, хотя внутри у меня происходит все та же мучительная борьба, в которой, я знаю, выживает лишь только безумно сильнейший. Иван Иваныч с трудом верит мне, но в комнату войти не решается, осознавая, что там все-таки находится Мария, и потом я чувствую, как ему хочется мне верить, как и во все доброе и простое. Иван Иваныч не верит в Бога, и даже не верит людям, но с некоторых пор, как в нашем доме появилась Мария, он стал мне больше доверять.
С виду доверчивый и простодушный, он стоит со мной в коридоре и долго беседует на отвлеченные темы, чтобы показать мне, что он меня ни в чем не подозревает и даже очень уважает и как бывшего супруга своей нынешней супруги, и как соседа по квартире.
Неожиданно он предлагает мне выпить, и я охотно иду с ним на кухню, где он из холодильника достает французский коньяк. Мы его пьем небольшими рюмками и довольно быстро пьнеем.
– Завтра выходной, так что можно, – машет мне рукой Иван Иваныч, – кстати, я совсем забыл про селедку в холодильнике! – и тут же достает селедку, и мы заедаем ею французский коньяк.
– Кстати, адюльтер – не такая уж редкость на нашей русской возвышенности, – подмигивает мне левым глазом Иван Иваныч.
– Вы, наверное, хотели сказать, низменности, – шепнул я уже с удивлением и спьяну.
– Неважно! – неожиданно бьет кулаком по столу Иван Иваныч, – вот ты мне лучше скажи, ты еврей или не еврей?!
– Ну, допустим, еврей, – морщусь я от попытки докопаться до мысли Ивана Иваныча.
– А почему тогда, скажи, тебя выгнали с работы?! – с ехидной улыбкой щурится на меня Иван Иваныч.
– Крыша поехала, – недоверчиво глядя на него, отвечаю я.
– Нет! Тут все-таки что-то не так, – смеется Иван Иваныч, – не может быть, чтобы у еврея крыша поехала!
– Но вы сейчас живете с моей бывшей женой, – шепчу я, – и, наверное, она вам все про меня рассказала!
– В том-то и дело, что не все, – уже хмурится Иван Иваныч, – я же говорю, что тут что-то не так! А потом, скажи, куда все-таки подевалась среди ночи Матильда?! Почему она от меня исчезла?! Почему?!
– Вы, кажется, Иван Иваныч, перепили немного, – я попытался удержать в руках рюмку, которая почему-то выскальзывала из моих рук.
– Ну и пусть я перепил, – взревел дремучим медведем Иван Иваныч, – но разве это что-то меняет между нами?!
Или ты думаешь, я не знаю, что твоя бывшая, моя нынешняя ходила к тебе по ночам?! Или ты думаешь, раз ты еврей, так значит и умней?! Умней меня русского?! – Иван Иваныч схватил меня за шею и стал с силой трясти, как будто пытаясь добиться от меня какого-то нужного ему ответа.
– Эх, Иван Иваныч, – вздохнул я, оттолкнув его от себя локтем в живот и разглядывая с некоторой жалостью его одиноко распростертое на полу тело, – разве я вас чем-то обидел?! Разве я пришел к вам в ваш дом и отнял у вас вашу жену?! Нет, это вы разрушили мою семью, ну, пусть не разрушили, но завладели, пользуясь моим отсутствием!
– Да уж, – уже спокойно зевнул Иван Иваныч, поднимаясь с пола, – вообще-то, я занял давно уже пустующее место! Матильда думала, что вы окончательно свихнулись, а вы вот вернулись сюда, и никому от этого лучше не стало! Вы же знаете, что Матильда была страшно развратной женщиной, но была-то она такой только из-за вас! Ведь это вы долгими вечерами где-то пропадали, пьянствовали, отворачивались от нее по ночам как от ненужной вещи! Вы даже ее и ревновать ни к кому не могли! Разве не так?!
– Можно подумать, что вы меня очень страшно к ней ревнуете, – усмехнулся в ответ я, – уж, если вы знали, что она ходит по ночам ко мне, так почему тогда не остановили ее, почему не выбросили меня из этой квартиры, или, может, вы думали, что я из-за этого хлама буду с вами судиться?!
Иван Иваныч не стал дожидаться от меня новых оскорблений и ударил меня стулом по голове. Голова моя закружилась, я встал, покачиваясь в разные стороны, а в эту минуту на кухню вошла Матильда, и я упал к ее ногам.
– Что ты с ним сделал?! – закричала на Ивана Иваныча возмущенная Матильда.
– Что сделал, то сделал, – с горькой усмешкой поглядел на нее Иван Иваныч, – и кинулся в комнату собирать свои вещи в чемодан.
– Я сделал ужасную глупость, что женился на тебе, – сказал он, уже одетый второпях и с чемоданом. Матильда в это время положила мою голову к себе на колени и нежно поглаживала рукой, я же слегка поглядывал за всем происходящим из-под полуприкрытых ресниц. Тут же, откинув в сторону удивленного Ивана Иваныча с чемоданом, в кухню вбежала растрепанная и плачущая Мария.
– Сволочь! – кинулась она с кулаками на Матильду, которая от неожиданности выронила мою голову, – ты хочешь отнять у меня моего мужа!
– Ой, батюшки, убили! – закричала не своим голосом Мария, увидев мое лежащее возле ног Матильды тело, и я тут же раскрыл свои глаза.
– Да, жив он, вон глазки уж раскрыл, – усмехнулся Иван Иваныч, кинув в сторону чемодан, – несчастный женский соблазнитель, псих, алкоголик, еще еврей!
– Знаете, мне эта еврейская тема уже изрядно надоела, – сказал я Ивану Иванычу, вставая и уже обнимая плачущую Марию, которая тут же повисла на мне, будто пытаясь защитить собой от любвеобильного взгляда Матильды.
– Видите, какой он счастливый, – с удовольствием заметил Иван Иваныч, – ему хоть сейчас прямо с вами двумя под венец!
– Брось ее, я снова хочу быть с тобой, – кинулась ко мне Матильда.
– Уйди, несчастная, – с криком набросилась на нее Мария, и они вцепились друг в друга, как кошки.
– А я ведь только пошутил, – по-философски вздохнул Иван Иваныч.
Мария с Матильдой, не отпуская друг друга, выскочили из кухни, и мы с Иваном Иванычем остались вдвоем.
– Давайте, допьем коньяк, – предложил я, прикрыв дверь, чтобы не слышать их визги, и Иван Иваныч охотно моргнул глазами, и мы опять сели за стол. Драка наших обезумевших женщин вдруг сблизила нас, как будто мы в этом обнаружили вместе какую-то особенную истину.
– Все-таки скажите, как вы можете так сильно нравиться женщинам? – спросил меня Иван Иваныч после проглатывания очередной рюмки.
– Да, черт его знает, – вздохнул я, – вроде, раньше такого не замечалось.
– Это все от того, что вы притворяетесь беззащитным, как ребенок, – предположил Иван Иваныч, закусывая коньяк недоеденной нами селедкой, – а женщины, как известно, любят быть не только женами, но и матерями!
– Да, ну их всех к черту! Давайте пить и говорить на ты, – предложил я, и Иван Иваныч даже очень расчувствовался от моих слов и крепко обнял меня.
– Хочешь, я сделаю так, что ты опять вернешься на старую работу? – прослезился Иван Иваныч, поглаживая меня, как котенка, ладонью по голове.
– Нет, – замотал я головой, – я буду лучше резать мясо на еду, чем труп вскрывать к дурацкому гробу!
– А ты, поэт, мать твою, – восхищенно поглядел на меня Иван Иваныч и тут же внимательно прислушался. За дверью царила удивительная тишина.
– Пойдем, глянем, – сказал он, вставая из-за стола, – а то как бы они уже не прирезали друг друга!
– Ну, я так не думаю, – рассмеялся я и, приобняв Иван Иваныча за его крепкую шею, зашел с ним в большую комнату, откуда недавно доносились их визги.
– Самое страшное в этой жизни – это неразделенная любовь, – говорила, запрокинув голову к потолку Мария, обнимая лежащую с ней на ковре в такой же глубокой задумчивости Матильду.
