Евгений Чепкасов - Триада
– Молоток! – похвалил Костя, освободив дымок из легких.
– Научился! – заорал Толя. – Здра-авствуй, племя младое, незнакомое!..
И заржал.
– Нам костыль еще докурить надо, долбик! – зарычал Леша, формируя кулак. – Хрен ли?..
И заржал.
– Пле-емя! – проблеял очкарик овечьим смехом.
Костя, намертво стиснув пятерней нижнюю часть лица, смазал другой рукой поочередно Сергея и Лешу по хребтине, а до Толи не дотянулся. Тот, впрочем, смолк самостоятельно.
– Не ржите, а то парик не сможете принять, – поучительно сказал Костя, но тут же вновь схватил себя за челюсть, поймав подкативший смех на полпути, а когда отнял руку, добавил: – Убийственный план!
Покуда он обкуривал Лешу, я ухмылялся от интересной мысли: «Вот он, натуральнейший коммунизм, вот она, утопия! Каждому по потребностям. Парик не иссякнет, пока принимающий по плечу не стукнет…»
Прежде чем начать обкуривать Толю, Костя и Леша неприметно перемигнулись.
– Я лучше вижу! – офонарело произнес Сергей, классически раззявив рот.
Толя заржал.
– Все очкарики от плана лучше видят, – доходчиво объяснил Леша и, подморгнув Косте, начал успокаивать неудержимого ржателя: – Хрен ли ты другим кайф ломаешь? Совсем, что ли, сдурел – тебе сейчас парик принимать.
Толя убаюканно смолк и приготовился добросовестно выжрать причитающуюся дымовую пайку, а успокоитель всё повторял:
– Только не ржи. Только не ржи. Только не ржи.
Но когда скрепившийся соучастник начал вдыхать концентрированный смех, добренький Леша подмигнул Косте, и тот, сладострастничая, отчетливо прошептал:
– А теперь – ржи!
И Толя, пуча покрасневшие зенки, заржал. Рот его дернулся в буйном тике, так что чуть не покусал дымящий костыль, и изрыгнул истерический смех навзрыд. Пацан попытался вздохнуть, изловить парик, какой-то уж больно верткий, но не смог и откинулся назад – всё, дескать. Вот тут-то расхохотался и смехостойкий Костя, а за ним и все остальные. Гоготал и я, глядя, как корчится на земляном полу Толя и скребет скрюченной пятерней, будто в агонии.
– Это тебе, чтоб не ржал не в тему! – просмеял Леша, залечивая костыль. Он внимательно посмотрел на жалкого коротышку, зажатого меж пальцами, и сказал: – Тут где-то на полпарика осталось. Пусть Толя докурит, а то обломился он крупно…
Бугайчик сунул карлика чуть успокоившемуся Толе и заржал. Тот с горем пополам докурил костыль, как обычную папиросу, отщелбанил в сторону его бренные останки, и в сарайчик проскользнула восхитительная, долгожданная вседозволенность. Можно было ржать, не сдерживаясь, и они ржали; можно было говорить о чем ни попадя, и они говорили. Пацаны тараторили, не слушая друг друга и не заботясь, чтобы их выслушали, словно знали наперед, о чем скажет тот или иной. Такое взаимопредвидение случается между друзьями и братьями.
«Близнецы! – мысленно хмыкнул я. – До обкурки они были разными, а сейчас на лице каждого выдавилась общая черточка, как тавро. Сиамские близнецы, чудо-юдо о четырех головах!»
И тут мне показалось, что тело у них и впрямь общее, что его ящерохвостый контур прочертился в сарайном сумраке, точно в книжке-раскраске. Огромное брюхо, всё более проштриховываемое, от наслаждения хохотом билось оземь, как огромный мяч, хвост судорожно трепыхался, а головы ржали и пороли чушь.
– Посмотрите на него! – сказала одна из голов. – Он такой большой, а не обкуренный!
– А я знаю, почему сигареты трудно потрошить, – заявила другая. – В правительстве лобби состряпали, которое только за ширяльщиков. Вот они и издали такой закон, чтобы сигареты специальные делали, чтобы мы обламывались!
– Гляньте, какой корень – хреновый! – призывала третья, мимовольно дрыгая всеми мускулами лица. – Ну совсем хреновый!
И какая была ржачка между репликами! И какие были реплики во время ржачки! А нематериальное брюхо, снабжавшее головы дурью, клокотало… А бесплотный динозаврий хвост хлобыстал в экстазе…
Но чу! Кто-то скребется в дверь, и дрожит подпорка, и трясутся пацаны. Но ах! Кто-то рычит по-звериному, и рассасывается контур родимого чудища, и ребятки, получив маленькие, но свои тела, вскакивают. Но тс-с! Кто-то тявкает за дверью (а если тявкает, то уже не кто-то), и бугайчик материт Полкана, и все ржут, прирастая к телу толстобрюхого.
– Я ему хвост отрублю!
– Нельзя, нас тогда киллеры убьют! Полкана лобби из правительства наняло!
– А башляют ему косточками!
– В натуре!
– Посмотрите на него, – сказали они, указывая на меня. – Он тоже их агент!
– Такими же будем!.. – напророчила одна из голов, четвероглазая.
А я, глянув на часы, поднялся: до службы оставалось меньше десяти минут. Я медленно пробрался к двери, тяжко гребя ногами в кипящем от бешеного смеха воздухе, и едва не запнулся о худющий солнечный лучик.
– Это он Полкану пошел докладывать, – предположили они.
– Ничего я ему не скажу, – пообещал я и, вышибив подпорку, отворил дверь.
– Дверь закрой! – рявкнул Костя.
Прежде чем послушаться, я обернулся напоследок и увидел, что плеснувший в дверной проем свет задавил сарайного отщепенца, о которого я едва не запнулся. На просторе я сощурился, привыкая к обилию солнечных лучей. «Как вас много! – подумал я. – И поэтому вы неразличимы, вас никто не видит, вы – свет. Может, из желания быть замеченным тот лучик сиганул в сарай, а вы его всем скопом…»
Привыкнув к свету, я спешно зашагал к низкому заборчику, обошел его и вскоре оказался на узнаваемой дороге в храм.
«Но лучи – это лучи, а люди – это люди! – продлил я думу. – Для восьмиклассников курить план – скорее норма, чем патология, так что тут не желание отличиться, тут другое… Вероятно, они ценят то толстобрюхое чудо-юдо, делающее их братьями, да и посмеяться охота. Но главное – братство! Ведь к очкарику после этой обкурки будет совсем другое отношение, это уж как пить дать… И что же, хочешь побрататься – кури план?! Но есть же еще братство во Христе, есть оно, только те мальчики-наркоманчики о нем не слышали.
И тут я развернул внимание на погоду, как делают в разговоре, готовом умереть. И впрямь – чудесное выдалось бабье лето, затяжное. Даже на исходе сентября, хотя и слегка похолодало, небо было цвета глаз старика, впавшего в детство.
Глава пятнадцатая
Лидия Михайловна волновалась. Вчера эта Света хорошо себя показала: первый день активной педпрактики, а держалась уверенно и, чувствуется, детей любит, а это главное. Светлана Алексеевна, пятый курс педфака, не замужем, красивая, но слишком много косметики… Она тоже волнуется, и очень заметно. Антинаркотическая профилактика в первом классе кого угодно заставит поволноваться… Неглупый человек эту методику разработал, но если ее не тем концом повернуть, можно дров наломать… «Ничего, – успокаивала себя Лидия Михайловна, наблюдая с задней парты за приготовлениями практикантки. – Я рядом. Если что – вмешаюсь».
– Светлана Алексеевна, – не выдержала учительница, – может быть, вам помочь? Пять минут до урока.
– Я успею, – резковато (волнуется!) ответила Света и извиняющимся тоном добавила: – Я даже Машу не подпускаю, а то всё перепутаю, где и что… Маш, иди-ка сюда!
Вторая практикантка поднялась с задней парты другого ряда и подошла к одногруппнице. Та сунула ей тонкую тетрадку с конспектом урока и попросила:
– Читай, а я проверять буду.
– Вещества, знакомые детям: сахар, соль, пакет молока, конфеты, фрукты, пачка сигарет…
– Нет сигарет! – в ужасе воскликнула Света. – Есть сигареты?
– Есть, успокойся, – сказала Маша чуть смущенно и направилась к своей сумочке.
«Если есть в кармане пачка сигарет, значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день», – с улыбкой припомнила Лидия Михайловна цоевские слова и почему-то совсем перестала волноваться.
«Ничего себе!» – подумал Женя, войдя в класс. Остальные дети тоже удивились, многие – вслух.
– Тише! – сказала Светлана Алексеевна. – Тише! Проходим к своим партам и рот на замочек. Рот на замочек! Сначала сядет самый тихий ряд… Это второй ряд, садитесь тихо-тихо. Так. Послушаем теперь, какой ряд тише – первый или третий…
– Зачем это всё – как думаешь? – шепотом спросил Саша у Жени, когда все расселись.
– Не знаю, – ответил тот. – Сейчас объяснят.
– Сейчас у нас будет необычный урок, – объявила Светлана Алексеевна с некоторым напряжением в голосе. – Сначала я прочитаю вам одну сказку, а потом мы сыграем в игру. Игра называется «Таинственные незнакомцы».
