Наталия Терентьева - Ласточка
Анна удивленно посмотрела на мальчика.
– И…?
– Я убёг! Не, мне там не понравилось!
– А почему не понравилось?
– Я к мамке убёг, – легко ответил Виталик и, подскакав к стене у ворот, попытался взбежать по ней. На стене остались следы от его сандалий, а сам Виталик, не удержавшись на ногах, упал. Тут же вскочил и подбежал к Анне. – У меня зуб вот тут качается…
Анна посмотрела на его зуб, и что-то как будто сильно стукнуло ее в груди. У Артема как раз стал шататься зуб. И тем утром он ей показывал. Она резко отвернулась и вышла из ворот, сжав зубы, едва повернув к мальчику голову и проговорив:
– Догоняй!
– А мы куда? Купаться? – Виталик говорил весело, но поглядывал на Анну с опаской, потому что чувствовал, что она очень напряжена.
Анна ничего не ответила, вглядываясь и не видя Олю на том месте, где она ее оставила. Убежала? Наверно, убежала, не дождалась.
– Ну-ка, шагу прибавь, – обернулась она к мальчику.
Анна надеялась, что Оля просто спряталась от солнца. Но нет. Девушки нигде не было. Секунду поколебавшись, Анна решила идти к остановке, иного пути выбраться отсюда не было. Хотя Оля могла побежать и не разбирая дороги, совершенно не в ту сторону, как бежала вначале.
Когда Анна с Виталиком через полчаса дошли до остановки, рядом с которой был у магазин с вывеской «Продукты. Пиво. Coca-cola», как раз подходил автобус. Анна успела увидеть расписание – автобус ходил четыре раза в день, два утром, раз днем и раз вечером. Так что им очень повезло. На дороге, почти наперерез автобусу уже стояла Оля, прижимая к груди большие руки, в которых был букет цветов и пачка печенья.
– Цветы Дионисию? – спросила Анна, подходя к Оле.
Оля вздрогнула и отшатнулась от нее.
– Что ты? Что? – Анна старалась говорить спокойно, видя, что Оля находится в крайне нервном состоянии. – Я с тобой еду.
– З-зачем? – спросила Оля.
– Затем. Залезай в автобус. И ты тоже, – обернулась она к Виталику.
Тот стал отступать.
– А ты что еще тут мне? Ну-ка… – Анна поймала мальчика за рукав, поскольку тот явно собрался убежать. – Давай шуруй в автобус.
– Не-е… – стал отбиваться Виталик. – Не-е… Я с мамкой…
– Да какая мамка! Где ты ее видел? Она же ушла, тебя оставила…
– Не-е… Пусти меня…
Две пожилые женщины, садившиеся в автобус, с большим подозрением оглядели их компанию.
– Вы едете? – крикнул им водитель.
– Да. Быстро, оба, в автобус! – прикрикнула Анна.
Оля, тяжело поднимая ноги, залезла, и Виталик, матерясь, как заведенный, одной и той же фразой, недовольно залез в автобус. Анна выдохнула.
– Так, ну все. Весь мой штрафной батальон со мной. Поехали.
Виталик икнул. Оля совершенно по-детски разорвала пачку печенья, подхватила на лету вывалившееся печенье, протянула его Виталику. Тот молча взял и быстро съел, весь обсыпавшись крошками.
– Дай еще.
Она протянула ему всю пачку. Виталик схватил ее, как голодный зверек, не рассчитав, рассыпал печенье, с ужасом посмотрел на грязный пол, потом собрал печенье и стал наталкивать его в рот, сдувая грязь. Анна, вздохнув, отобрала у него и печенье, и пустую разорванную пачку. Оля сидела, зарывшись лицом в полевые цветы.
– Ой, это кто? Жучок… – Виталик показал вымазанным в чем-то черном пальцем на висок Оли.
– Тьфу ты… – в сердцах проговорила Анна. – Сиди, Оля, не двигайся. Ну-ка…
– Что? – испуганно подняла на нее глаза Оля.
– Клещ, вот что!
Женщины, сидящие впереди, оглянулись на них.
– Клещ?
– Ну да. Вот наша… – Анна хотела сказать «невеста», да пожалела Олю, – наша девушка цветов набрала…
Оля жалобно кивнула, хотела потрогать висок.
– Сиди не трогай. Черт. Ну и что теперь с тобой, дурой, делать?
– Вот мне мамка… – повернулся к ним Виталик, – обычно масло льет. А если масла нет, то однажды ножницами вырезала, вот тут… очень больно было… – Мальчик наклонился и показал шею.
– Господи… – невольно вздохнула Анна, глядя на грубый шрам на шее мальчика. – Что ж ты такой… – Она не договорила. Острая жалость совершенно неожиданно захлестнула ее. Худая беспомощная шея, шрам, она представила, как та испитая, потерявшая себя женщина ножницами ковыряла эту шею, а мальчик так любовно о ней говорит: «Мамка… мамка…» Анна сильно закусила губу, чтобы остановить неуместные слезы. О чем плакать? О ком?
– Матушка, вот у меня масло… – Одна из женщин обращалась явно к Анне.
Ну да, они же знают – рядом монастырь. Кто там понимает по облачению – монахиня или послушница и как правильно называть. В черном, длинном, глухой плат на голове – уже для всех «матушка»…
Женщина протягивала ей бутылку подсолнечного масла.
– Не факт, что он вылезет, – сказала с сомнением Анна, – может задохнуться да там и остаться. Но выхода нет. Спасибо.
Анна капнула масло на клеща, автобус как раз подбросило на ухабе, Виталик, который собирался что-то сказать, клацнул зубами и взвыл.
– Что? – обернулись на него все – и Анна с Ольгой, и те две женщины, и еще несколько пассажиров, севших в заднюю дверь.
– Прикуси-ил… – Слезы сами полились из глаз Виталика, а в уголке рта показалась кровь.
– Да вы что! – всплеснула руками Анна. – Не успели отъехать! Оба, наперебой! Давайте хотя бы по одному! И воды у меня нет прополоскать рот. Сплюнь кровь хотя бы!
Виталик встал на колени на сиденье и стал тянуться к окну. Автобус подбросило снова, и мальчик не удержался, упал, стукнувшись головой о стенку автобуса. Анна подняла его, усадила рядом с собой.
– Болит язык? – спросила она.
– Не-е… – замотал головой весь заплаканный, измазанный пылью из-под сиденья и кровью Виталик. – Все чики-пуки…
– То-то я и вижу… – засмеялась Анна, чувствуя, как слезы все-таки не удержались в ее глазах. – Да что за бред происходит, а? Ну-ка… – Она встала, держась за спинку сиденья впереди, и посмотрела на висок Оли. – Слушай, выползает, по-моему…
– Надо живого травить! Жить захочет – вылезет! – авторитетно заявил Виталик, ожесточенно растирая себе голову. – Что-то болтается в голове…
– Это мозги, – кивнула Анна.
– Да, у меня, когда сотрясение мозга бывает, всегда так…
– А часто у тебя сотрясение мозга? – спросила женщина, которая дала Анне бутылку масла.
Виталик пожал худенькими плечами.
– Всегда, когда меня об стенку бросают… Или если по голове бьют… Потом в голове так бэнц-бэнц… и тошнит сначала… потом не-е… нормально уже… жрать можно…
Анна только развела руками, надеясь, что часть из того, что рассказывает Виталик, все-таки преувеличение.
– Это ваш сын? – спросила женщина с маслом.
– Нет, – помотала головой Анна. – Его мать привезла в монастырь и… – она покосилась на Виталика, – и просто поехала по делам. А мы вот едем с девушкой к ней домой. Помогать там… жизнь налаживать.
– Ну и правильно, – кивнула женщина. – Конечно. Налаживать… Это хорошо.
– Матушка… – Вторая женщина заговорила, обращаясь к Анне, понизив голос и оглядываясь на остальных пассажиров. – А когда мне лучше святить дом? А то дом новый, еще пристройку делаем, крыльцо кроем… Вот – когда святить? Когда построим? Пустой? Или когда вещи уже перевезем?
Анна замялась. Она могла бы ответить на этот вопрос, она знала, о чем спрашивает женщина. Но надо ли ей говорить, что она вовсе не «матушка», даже не настоящая монахиня в том понимании этого слова, как оно употребляется в монашеской жизни? По правде – надо. А нужна ли этой женщине такая правда? В голове ее против воли вспыхнул один эпизод из прошлой жизни, той жизни, которую она хотела бы не вспоминать никогда. Она пошла в церковь с маленькой Никой, Артем еще не родился. Они должны были первый раз ехать в горы на лыжи с Никой, в Домбай. И Анна, легкая на подъем, которой обычно ничего не стоило, если надо, взять билет и, не заходя домой, полететь куда-то в командировку на один день, чтобы поздно вечером вернуться, вдруг растерялась, занервничала. Ей казалось, что путь слишком сложный, что ребенок может заболеть, что, может, вовсе ехать не стоит – девочке нет и двух лет… Ей приходили в голову всякие страхи – а вдруг она сама сломает ногу или заболеет, ей будут колоть какие-то лекарства, а она еще не бросила кормить… Вдруг Ника испугается в самолете… Анна поражалась этим своим страхам и мыслям, а поделать ничего не могла. В церковь пошла, не сказав Антону, потому что не была уверена в его реакции.
В церкви служба давно закончилась, только две женщины молча и быстро отскребали воск с подсвечников и с пола вокруг них, ловко вынимая и сбрасывая огарки свечей в коробки.
Анна постояла у одной иконы, у другой. Ника тихо сидела у нее на руках, внимательно разглядывая золоченые подсвечники, красивый потолок, темные иконы. Завидев человека в черном облачении, который вышел из бокового придела, Анна подошла к нему и сходу попросила:
– Батюшка, благословите на поездку.
