Игорь Соколов - Человек из грязи, нежности и света
Эскин не уставая, обладал ею уже несколько раз, и всякий раз испытывал от этого безумное наслаждение.
Это тело казалось ему сказкой, сказкой-Афродитой, созданной как в мифе из морской пены. Потом он гладил ее рыжие кудри и нашептывал запомнившееся ему стихотворение А. С. Пушкина.
– Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты, – шептал он.
– Не чистой, а грязной, – всхлипнула она.
– Да хоть какой угодно, – сжал ее в своих объятиях Эскин и снова запустил свой уд в ее волшебную пещерку. Не ожидая с его стороны такого яркого взрыва чувств, она неожиданно простонала.
– Прекрасно, прекрасно, – восхищенно зашептал Эскин и слился с ее нежными губами.
– Ты не просто чудо, ты Иуда, – улыбнулась уже после пришедшая в себя Соня.
– Я же знал, что заставлю тебя почувствовать меня мужчиной, – самодовольно поглядел на нее Эскин, и почувствовать тебя – меня изнутри.
– Да уж, – вздохнула Соня, – теперь ты будешь пользоваться мной как вещью.
– А разве это так плохо?! – возразил Эскин. – Везде есть какие-то свои плюсы! Кстати, Глеб с тобой не разводится!
– Он простил меня, и я ему поклялась жизнью своей матери, что больше никогда не изменю ему, – заплакала Соня.
– Да, ну, прямо какой-то детский сад, – заулыбался Эскин, уже одеваясь.
– Может, ты больше не будешь мне звонить? – всхлипнула Соня.
– Нет, буду, – Эскин вдруг вытащил у нее из сумочки паспорт и внимательно просмотрел его.
– Неужели тебе не противно?! – удивилась Соня.
– Нет, – замотал головой Эскин, положив паспорт обратно в сумочку, – ты сама сделала меня таким. Ты лишила меня невинности, твой супруг сломал дверь в мою квартиру, мебель!
– И что же, теперь я всю жизнь буду за это расплачиваться?! – закричала Соня.
– Ты, знаешь, мои соседи стали почему-то очень тихими, – вдруг задумался Эскин, – даже в тот самый день они не стучали в мою стенку!
– Может, они куда-нибудь уехали, – предположила Соня.
– Вполне возможно, – согласился Эскин.
Они поглядели друг на друга и неожиданно рассмеялись. Было в этом смехе что-то объединяющее их запутавшиеся друг в друге души.
– Знаешь, – улыбнулась Соня с виноватым видом, – я, конечно, могу с тобой встречаться, но только два раза в неделю. Я просто не могу так часто отпрашиваться с работы!
– Это меня вполне устраивает, – Эскин подошел к ней и по хозяйски потрепал ее рыжие кудри.
– А еще что тебя устраивает?! – обиженно вздохнула Соня.
– Ты меня устраиваешь во всех смыслах и качествах! – засмеялся Эскин.
– Какой ты все-таки напыщенный и самодовольный, – возмутилась Соня.
– Не самодовольный, а самодостаточный, – еще больше развеселился Эскин.
Его очень умиляла ее растерянность и слабые вспышки гнева. Она огрызалась, но огрызалась как послушная кошка. Эскину нравилось ее гибкое и немного полное тело зрелой женщины, ему нравилась ее спина, густо усеянная родинками и веснушками, ее золотые почти невидимые усики над верхней губой, ее пухлые губы и небольшой животик, слегка покрытый золотистыми волосами, и ее огненный ярко-красный лобок, который возбуждал его больше всего.
Наверное, ее мужа тоже притягивал этот огненный лобок, и по этой странной метафизической причине он тоже не мог с ней расстаться. Что же, тем хуже для него.
– А ты не хочешь быть моей женой?! – спросил ее Эскин.
– Я, что, сумасшедшая?! – ее глаза посверкивали гневом. Она дышала как сердитая обиженная самка.
Ее гнев неожиданно пробудил в Эскине желание, и быстро сорвав с себя одежду, он снова бросился на нее.
На этот раз это был какой-то осмысленный акт. Каждое движение своего тела внутри нее он наполнял таким жарким вздохом и такой яркой истомой, что вскоре зрачки ее глаз скрылись под веками, украшенные длинными огненно-рыжими ресницами, открывая безумные белки ее глаз.
Этот стон, он вырвал из нее как признание в собственном поражении и в подчинении ее здорового молодого тела его мгновенно отвердевающему уду.
Уду, на который он нанизывал страстные монологи о своей любви, которую он так быстро и жадно обнаруживал во всех складках ее еще цветущей плоти.
Ее плоть засасывала и сжимала его как хищный цветок, цветок, питающийся и готовый всегда питаться его бурно изливающимся семенем.
– Ты читала Платона?! – спросил ее часом позже Эскин.
Она лежала уставшая и беззащитная. Ее тело как изваяние из нежного розового мрамора застыло в его крепких объятиях. Он тихо сжал ее, и она едва шевельнулась.
– Ты о чем-то меня спросил?! – прошептала она.
– Нет, – соврал Эскин. Теперь он не стыдился своей лжи.
Она была вся в воспоминаниях своих недавних ощущений.
Она лизала его, как собака своего щенка, вылизывая каждый сантиметр его шеи, щеки, живота, она как будто в наркотическом бреду глотала его уд, но он продолжал оставаться маленьким и сморщенным созданием.
В какое-то мгновение ему даже показалось, что земля уплывает у него из-под ног.
– Ты сошла с ума, – прошептал Эскин.
– Ты сам виноват, – прошептала в ответ Соня.
– Значит, мы оба сошли с ума, – уже обрадовался Эскин, – наверное, это от счастья?!
– Не знаю, – вздохнула Соня и мечтательно поглядела в окно. За окном накрапывал дождь, и его слезы медленно сползали по стеклу.
– Если хочешь, можешь ко мне не приходить, – грустно вздохнул Эскин.
– Я не знаю, я совсем ничего не знаю, – она глядела в окно и как будто ничего там не видела. Дождь шел, а они молчали, едва обнимая друг друга.
Эскин тоже глядел в окно, ему хотелось даже вылететь из него, навсегда, запомнив это обнаженное нежное тело, эти ярко-красные волосы на лобке и ее то ли синие, то ли зеленые от плача глаза.
Он глядел в ее глаза и видел небо, небо отражалось в них как в зеркале, это было так очевидно, что он расплакался.
Теперь они плакали вместе, с безумной жалостью обнимая друг друга, еще совсем не подозревая, что у железной двери стоит, хищно поблескивая злыми глазами, Глеб Собакин и держит у себя под пальто уже совершенно бесполезный топор.
– Надо бы болгарку, – тяжело вздохнул Собакин и медленно, с тихим плачем начал спускаться вниз, по лестнице.
Глава 4. Дважды сошедшие с ума
Звук болгарки, похожий больше всего на ужасный визг поросенка, которого режут, почти сразу же парализовал Соню.
Она уже не плакала и не кричала, а просто как сомнамбула глядела на Эскина остекленевшими глазами.
– Ты, что, испугалась?! – добродушно улыбнулся Эскин. – Ну, пусть разрезает дверь болгаркой, а мне все равно!
– Как все равно?! – прошептала с глубоким придыханием Соня. – Он же нас сейчас убьет!
– Пусть только попробует, – усмехнулся Эскин и, подойдя к письменному столу, достал пистолет «ТТ».
– Да, вы же убьете, друг друга?! – перепугалась Соня, уже одеваясь.
– Не думаю, – хмыкнул Эскин, тоже набрасывая на себя рубаху. Они уже почти оделись, когда Глеб Собакин со своим новым топором с цветной резиновой ручкой, вбежал в комнату.
– Ну, что, сволочи, попались! – со злорадной усмешкой заорал он, ног тут же замолчал, увидев в правой руке Эскина черный пистолет, чье дуло было направлено в него.
– Да, это, небось, игрушка, – усмехнулся Собакин, и тут же прогремел выстрел. Пуля выбила из его рук топор, а сам Глеб Собакин поморщился, дуя на свои ноющие от боли пальцы.
– Пожалуйста, не стреляй в него, – взмолилась Соня.
– А я не в него стрелял, я только в топор, – начал оправдываться перед ней Эскин.
– Ты, что, бандита, что ли себе нашла?! – с перепугу заорал Глеб Собакин.
Тут же в стену послушались глухие удары и истошные вопли соседей.
– Пожалуйста, тише, – взмолился Эскин.
– Вот, Хуэм-Моэм, тише, сам чуть яйца мне не отстрелил, – возмущенно зашептал Собакин.
– Ну, вы же сами обещали изрубить нас топором! – заспорил Эскин.
– Ни х*е-себе, да ничего я не обещал! – прошептал еще тише Собакин.
– Глеб, ну, почему ты материшься? Это же нехорошо, – огорченно вздохнула Соня.
– А изменять мужу хорошо? – Собакин неожиданно залился слезами и присел на пол, рядом с топором.
Эскин опять приподнял дуло пистолета, ожидая от Собакина очередного сюрприза.
– Слушай, опусти, пожалуйста, пистолет! Не видишь, ему плохо! – рассердилась Соня.
– Как же вы все мне надоели! – закричал Эскин. В стену опять прозвучали глухие удары.
– Они, что, ненормальные что ли?! – усмехнулся сквозь слезы Собакин.
– Что-то вроде этого, – засмеялся Эскин.
– Слушай, давай мириться, – Собакин вдруг протянул Эскину руку.
Удивленный Эскин быстро спрятал пистолет в карман и пожал Собакину руку.
Через четверть часа они втроем уже сидели за одним столом на кухне и пили водку, закусывая ее солеными огурцами.
– Я тебе, вот, что скажу, – заговорил уже вполне успокоившийся Собакин, – если хотите встречайтесь, когда угодно и где угодно, только вечер, ночь и все выходные – Сонька моя.
