Наталия Терентьева - Похожая на человека и удивительная
– Ты чего… чего… – забормотал дядька. – Какой кошелек…
Его небритый подбородок неприятно затрясся, он стал лихорадочно рыться по карманам. Что он там хотел найти? Действительно, какой-то кошелек? Паспорт? Или чистый, гладко сложенный носовой платок? И я на секунду засомневалась – правильно ли, что я так безоговорочно подчиняюсь таинственным сигналам, идущим из моего встряхнутого в апреле сего года мозга? Явно из левого его полушария – из безответственного, интуитивного, живущего фантазиями и не ведающего законов и рациональных объяснений. Просветить бы это полушарие, посмотреть, что там у меня да как, но боязно.
А вдруг я ошиблась? Вдруг это обычный, ни в чем не виноватый, совершенно нормальный, бедный, замученный старческими болезнями и бедностью старик, который давно живет один, ничего себе не готовит и с пенсии приходит в общепит, чтобы раз в месяц съесть что-нибудь вкусное, не похожее на его обычные макароны с пшенкой?
– Ты это… Давай-ка… – Он встал, обдав меня ужасающим ароматом нищеты, немытого тела, объедков, еще чего-то отвратительного и тошнотворного. – Не мое это… Не знаю откуда… – Дядька кинул на стол тонкий гладкий кошелечек из кожи цвета индиго – насыщенного синего цвета.
Такого цвета бывает небо где-нибудь в Индонезии, перед самой ночью, когда солнце уже село, а темнота не успела наступить. И в эти короткие мгновения небо словно наполняется изнутри темно-синим, но очень ярким свечением. Невидимые ангелы бегают по небу с невидимыми свечами… Или с галогеновыми китайскими фонариками.
Ссутулившись, лишь раз обернувшись, и то как-то боком, старик мелкой трусцой побежал к эскалатору. Я именно этого хотела? Да, наверно.
И я была права. Женя с восхищением смотрел на меня. Я держала в руке чей-то чужой кошелек цвета закатного индонезийского неба. А что внутри? Внутри лежали две кредитные карточки и несколько пятисотрублевых купюр. И что нам теперь делать с этим кошельком? Быть бы еще уверенной, что хозяйка действительно носит что-то синее, и поискать ее где-то поблизости. Ведь я про синюю одежду сказала просто так, по наитию…
Надо бы подумать про этимологию слова «наитие». Какой корень, интересно? «Интуиция» – вряд ли… «Искать»? «Найти»? Это ведь что-то старое, забытое, глубоко понятное моим далеким предкам. Таинственная способность понимать, не рассуждая, не привлекая простейший, элементарный аппарат сознания, служащий лишь для примитивных действий и рассуждений, – примитивных в сравнении с тем, что может неведомый и неподвластный мне аппарат подсознания. Он же – «наитие», он же – «интуиция», шестое, седьмое «чувство». Чувство! Не разум. У меня есть, выходит, чем почувствовать, что дядька только что украл кошелек. И это что-то спрятано так глубоко внутри меня, что я даже не знаю – где оно.
В невидимой душе, весящей то ли тринадцать с половиной, то ли двадцать один грамм (кто как считал)? В левом полушарии – в хитросплетениях миллионов нейронов, связанных между собой десятками миллионов дорожек? Где-то еще, в том загадочном эфирном теле, в существование которого я, истинная материалистка, не верю, равно как и в существование всех остальных атрибутов идеального мира. Я, которая слышит то, что не говорят, и видит то, чего нет…
– Лика! – Вполне веселая Верочка, которая, вообще-то должна была сейчас сидеть дома и ждать, пока я приеду и помогу ей понять, зачем жить, подбежала ко мне, насколько ей мог позволить это сделать кругленький, торчащий вперед животик. – А я вот… Решила развлечь себя. Лучший способ отвлечься – это шопинг, правда? – Верочка поправила ярко-синюю лямку смешного модного платьица. – Это твой сын, да? А я не знала, что у тебя есть ребенок…
Женя внимательно переводил глаза с меня на Верочку. И почему-то не стал возражать, что он вовсе не мой сын. Ох, как же меня занимает эта тема! Отказываюсь, отбрыкиваюсь, уговариваю себя, что не хочу быть функцией… Это не хочу я, ловкий и быстрый белковый механизм с хорошо развитой системой управления насущными жизненными потребностями, то есть с сознанием. А что-то глубинное, тайное, руководит изнутри и все подталкивает, подталкивает совсем в другую сторону…
– У меня нет детей, Верочка, – спокойно ответила я. – Это мой знакомый мальчик Женя Апухтин. Что ты ищешь? – Я увидела, как Верочка быстро перебирает в сумочке бумажки и пытается что-то достать.
– Да хотела вот… шоколадку купить. Я все время хочу сладкого. Наверное, малыш будет сладкоежкой. Фу ты, ну и где он? Я же только что платила… Сок пила…
– Ты сама сладкоежка, – ответила я и протянула Верочке синий кошелек. – Не это, случайно, ищешь?
Хорошо, что я пишу не художественные произведения, а статьи, в которых вымысла подчас побольше, чем в романах, и никто не требует соблюдения никаких законов правдоподобия.
– Лика! – ахнула Верочка. – Ты – точно волшебница! Точно!
Я покачала головой.
– Это ты – растяпа. У тебя только что украли кошелек. Посмотри, все ли там на месте?
Пока Верочка разглядывала содержимое своего кошелечка, я успела увидеть, как неплохо она выглядит. Вот и хорошо. И здесь законы природы берут свое. Елик Еликом, страдания о нем пока еще наполняют Верочкину жизнь, но уже мощно и, надеюсь, бесповоротно включился совсем другой механизм. Из таких милых дур, как Верочка, иногда получаются очень хорошие, преданные и самоотверженные мамы. Ведь главное, что есть теперь кого любить и кому любовь твоя нужна ежесекундно, в самых разных проявлениях.
Верочка накупила в маленьком конфетном киоске шоколадок и себе, и Жене, и даже мне, как я ни отговаривалась, что меньше всего в жизни люблю шоколад. Натолкав полный рот шоколада, она поправила растрепанные волосы Жене и объявила мне:
– Вот, у тебя нет детей, а у меня будет много детей!
Так, собственно, к этому я и стремилась, останавливая несколько месяцев назад тебя, милая дура, от аборта. Чтобы когда-нибудь у тебя вместо одинокой комфортной зрелости и одинокой бессмысленной старости было много шумных, ужасных, любимых детей. Говорить я этого не стала, понимая, что Верочкино состояние требует снисхождения. Тем более, на беременных дур, измазанных до ушей шоколадом, не обижаются. И все же…
Я тоже пригладила Жене волосы и спросила Верочку:
– Ты сама доедешь до дома? Тебя не надо провожать?
– Как это не надо? – надула губы Верочка. – Я же не за рулем. Живот еще помещается, но я не вожу больше машину. Два месяца только успела поводить. Папа пока машину обратно забрал, в гараж себе поставил. Я очень отвлекаюсь, разговариваю с малышом, – она погладила живот и улыбнулась. – Он мне отвечает… Ножкой толкает… Это так здорово, Лика, ты просто себе не представляешь!
Мне показалось, что за то время, пока я мчалась к ней на помощь от Герды, Верочка точно успела понять, зачем ей сегодня жить. А до завтра я все равно у нее не смогу остаться.
– Так… – я набрала номер городского такси. – Через полчаса тебя будет ждать такси у главного входа в торговый центр. Сможешь отличить такси от обычной машины?
Верочка сердито посмотрела на меня и, отобрав у меня шоколадку, которую я так и не успела откусить, решительно зашагала по анфиладе в сторону ярко светящейся рекламы парфюмерного магазина. Вот и здорово, вот моя ученица и становится похожей на самостоятельную девушку, правда, пока очень глупую, но это, скорей всего, пройдет вместе с молодостью.
Глава 37
Я хочу к нему поехать. Теперь уже не знаю, на всю осень, на пару дней или до конца жизни. Но я хочу поехать. Меня что-то остановило, когда я несколько дней назад, побросав в сумку вещи, собралась в Калюкин. Встреча с Женей не могла быть просто случайной. Да ведь я могла и проехать мимо. Тогда что мне помешало поехать? Предчувствия? Привычка к одинокой жизни? Но вообще-то никто мне пока не обещал жизнь эту сделать другой.
Я несколько раз набирала номер телефона Климова и, не дождавшись гудка, нажимала отбой. Что я ему скажу? Что я соскучилась? А я не соскучилась. Это совсем другое. Просто в моей абсолютной самодостаточности появилась брешь. И в нее утекает часть моих драгоценных сил. Я вообще-то нужна самой себе. Я никому особенно не нужна в этом мире. Но себе, по крайней мере, нужна. Собранная, остроумная, быстрая на ответ и на решения. Я такой себе нравлюсь и к такой себе привыкла. Такая я кое-чего достигла в этой жизни. А я нынешняя стала задумчивой, проезжаю нужные повороты, забываю, куда еду, равнодушно беру интервью и поверхностно строчу потом статьи, пропускаю мимо ушей ядовитые реплики Генки Лапика.
На прошлом эфире тема была сиюминутная, не люблю таких однодневок, но настолько животрепещущая для большинства жителей нашего города, что и мне пришлось, хочешь не хочешь, в ней участвовать. По случаю вспоминали одиозную отставку одиозного мэра, правившего городом восемнадцать лет. Картинного, одевавшегося как простой шофер, хитроватого и жесткого человека. Сейчас уже сильно пожилого и покинувшего хлебосольную, доверчивую Родину.
