Татьяна Русуберг - Мир в хорошие руки
– Да они с хутора Блудилово! – известила она заплетающимся языком.
– Не Блудилово, а Бл…дилово, – поправил Петюнчик, радостно гыкая.
Троица дружно заржала. Машура под козырьком навострила уши и поинтересовалась во весь голос:
– Лиан, это они про нас? А что такое «чмошники»?
– Хорошие люди, – пробормотал я. – Ты потише, ладно?
Но ее уже услышали.
– Халло, да это же Повелитель обезьян! – торжествующе завопил Промокашка. – Тарзан чокнутый!
– Из Блудилово, – добавила Янка и снова хихикнула.
– Блудный, значит, – глубокомысленно подытожил Петюнчик.
Прикидываться ветошью дальше смысла не было. Напрасно я таскал завороженную Машуру вокруг аэропорта, оттягивая визит на остановку до темноты. Все равно засветился. Шпонова уж точно растреплет завтра обо всем в школе.
– Эй, Левцов, а чё это за колхозница с тобой? – сменил в это время тему Маканов. – Подружка твоя?
– Доярка, – предположил Петюнчик. – А мы-то думали, ты болеешь, Левцов.
– А он не болеет, он доит! – Шпонову от веселья перегнуло пополам. Она бы повалилась на колени, если б не повисла на руках у Промокашки.
– Идем отсюда, – я дернул Машуру за рукав.
– Куда? – Саттардка не двинулась с места, пожирая мрачным взглядом трио у гастронома. Это не предвещало ничего хорошего.
– Ко мне домой, – решился я наконец.
Машура вскинула на меня посветлевший взгляд:
– К тебе? Ты познакомишь меня со своей семьей?
Я кивнул – это было неизбежным злом. «Колхозница» вспорхнула со скамейки, чуть не потеряв тапки:
– Это далеко?
– Не, совсем рядом.
От гастронома засвистели:
– Да это не доярка, это бомжиха! Давно бомжуем, Левцов?
– Эй, коза в тапках! Где такой шарфик стремный достала?
В другое время я бы давно пересчитал острякам зубы, невзирая на то, что Петюнчик если не самый высокий, то самый широкий в классе. Но в масштабе наших с Машурой проблем стеб одноклассников мне был – что бездомному кобелю блошиный укус.
Я зашагал в мокрую темноту. Моя спутница зашлепала по лужам рядом. Кроличьи уши на обувке уныло обвисли, отяжелев от воды. Еще немного, и подошвы совсем отвалятся. Но Машура не жаловалась, хотя ноги у нее, наверное, давно превратились в лягушачьи лапы. Трио гондонов и щелки за нами не последовало – выпивка была важнее. Когда мы свернули за угол магазина, «бомжиха» спросила:
– А кто это был? Твои знакомые?
– Да так… Зоопарк на выгуле. Не бери в голову.
– А я и не беру, – заверила меня Машура. И после короткого колебания добавила: – Знаешь, а я думала, ты меня стыдишься. Поэтому и домой к себе не приглашаешь. Извини, я ошиблась.
Я только пожал плечами:
– С кем не бывает.
В лифте, который для разнообразия работал, у Машуры чуть припадок не случился – думала, что «шкаф» взлетел. Ей очень хотелось понажимать на разные кнопки, но я уговорил отложить это увлекательное дело на потом. Долго вытирал ноги перед знакомой обитой черной клеенкой дверью с номером 41. В голове крепко сидела Генина угроза: все-таки я отсутствовал не одну ночь, а целых три. По крайней мере, если газеты в киоске на Ленинском были сегодняшние.
Я покосился на Машуру, напоминавшую несчастного котенка после купания, и решительно надавил на звонок. Было уже часов десять, если не больше, так что прошло некоторое время, прежде чем за дверью загремела цепочка, и послышалось мамино боязливое:
– Кто там?
– Я, – бодро возвестил я.
По ту сторону клеенки охнули, защелкали замками. Я ободряюще подмигнул Машуре. Двойные двери распахнулись, и мать буквально упала мне на грудь:
– Лианушка!
Если заемный ватник еще не промок насквозь от дождя, то теперь дело довершили мамины слезы. Хоть я и ожидал чего-то подобного, ситуация смутила меня неимоверно. Хотелось то ли грязно выругаться, то ли разреветься самому. В итоге я чуть отстранил мать и буркнул чужим хриплым голосом:
– Знакомься, мам. Это Маша.
Машура сделала книксен на площадке, послушно отзываясь на заранее оговоренное кодовое имя. Она пунктуально следовала моему совету держать язык за зубами и позволить мне вести переговоры.
– Здравствуй, Машенька, – с усилием улыбнулась мама, украдкой утирая влажные глаза. – Ты к нам в гости? Не поздновато ли?
– Она у нас ночевать будет, – заявил я, протискиваясь в коридор и таща Машуру за собой.
– А родители-то, – растерялась мать, – родители ее согласны?
– Они возражать не будут, – успокоил я, разматывая с шеи гостьи колготки.
– Зато я – буду! – в дверях гостиной возник Гена, грузный и мрачный, как Каменный гость. – Мало того что сам шлялся неделю незнамо где, а теперь явился на все готовенькое, так еще шалаву свою с собой привел! Это ж надо наглость иметь…
На «шалаве» меня закоротило.
– Слова свои обратно возьмите, – процедил я сквозь зубы, подступая к отчиму. Картинка перед глазами странно выцвела до черно-белой литографии, только Генина кровью налитая ряшка плавала в середине, будто последний оставшийся в банке маринованный помидор. – Маша – хорошая девушка и вам ничего не сделала. Извинитесь.
На мгновение отчим оторопел. Наконец, извилины в проспиртованных мозгах зашевелились, и морда под ними из просто красной стала пунцовой:
– Да как ты… Чтобы я… Перед этой суч…
Был только один способ заткнуть Генино дерьмо обратно в глотку. Мой тщательно сложенный кулак с размаху погрузился в пивное пузо. Отчим хыкнул и ткнулся вперед, заплывшие глазки вылезли из орбит. Мать ахнула и бросилась между нами, но разнимать никого не требовалось. Жизнь научила меня просчитывать события на несколько ходов вперед, и сейчас я стремительно перешел к плану Б. Проскользнув мимо хрипящего Гены, я рванул в свою комнату. Сашка в пижаме застыл, разинув рот, на полпути от постели – видно, спал бедняга, да шум его разбудил.
– Лиан, ты?
– Нет, дружелюбное привидение, – бросил я, ныряя между столом и батареей.
За радиатором у меня давно была спрятана заначка на черный день. Похоже, этот день как раз наступил.
– Ложись, – велел я брату, засовывая скрученные трубочкой бумажки за пазуху.
– А ты… разве не останешься? – тоскливо протянул Сашка, круглыми глазами наблюдая, как я роюсь в ящиках стола.
– Не могу, – я вырвал листок из отыскавшейся тетради и отправил его вслед за деньгами.
Распахнувшаяся дверь грохнула в стену с такой силой, что чуть не вылетело матовое стекло. У Гены разве что дым из ноздрей не шел. Он попер на меня, как бык на матадора. Только одно стояло на его пути – Сашка. Страх за брата бросил меня вперед. Опоздал я на долю секунды. Оплеуха отчима вмяла мальчишку в книжные полки. Он рухнул на пол, увлекая за собой томики Пушкина. Мой череп с разгона вошел в уже помятое брюхо, вгоняя кишки Гене в позвоночник. Мы оба грохнулись на пол. Корчась от боли и хрипя, Гена ухватил меня за горло.
Кислород перекрыло, кровь барабанами застучала в ушах, перед глазами завертелись черные мухи. Я задергался, как насаженный на крючок червяк, инстинктивно зашарил по полу. Пальцы наткнулись на книгу в твердом переплете. Ухватив ее за корешок, я со всей дури обрушил томик на морду отчима. Еще и еще раз. Гена взвыл, брызнула кровь, лапищи на моем горле разжались. Видно, острые углы книги попали в уязвимое место.
Я глянул на Сашку, поднимавшегося по стеночке.
– Беги, Лиан! Беги! – прошептал он белыми губами.
Я взял ноги в руки. Мимо матери. Подхватил съежившуюся в коридоре Машуру, чуть из тапок не выдернул, и – на лестницу.
– Да я тебя упеку, щенок! Всю жизнь по колониям будешь…
Захлопнул черную дверь. Мимо лифта. Вниз по ступенькам с Машурой, теряющей тапки в темных пролетах…
Потом мы шли молча до самого Ленинского. Дождь перестал. Яркие витрины универмага и фонари отражались в лужах и так сияли на мокром асфальте, что казалось, у нас под ногами – звездная радуга. Воздух остро пах бензином и прелой листвой. На Машуру я не смотрел – не мог. Но когда она подозрительно часто стала шмыгать носом, не выдержал.
– Ты что, ревешь, что ли? – я остановился, заглядывая в лицо под спутанной челкой.
Аккуратный вздернутый носик покраснел, запухшие глаза виновато уткнулись в землю:
– Прости, я больше не буду.
– Да реви себе на здоровье, – хмыкнул я. – Это я для ясности спросил. Полезно давать выход эмоциям, чтоб желчь не застаивалась.
Машура хлюпнула носом и подняла на меня умоляющие глаза:
– Это все из-за меня, да? У вас, наверное, незваных гостей не любят, а я, дура…
– Ты не дура! – Я неловко отер ее мокрую щеку. В пальцах защекотало – кожа была удивительно нежной. – И я тебя звал, помнишь? Так что ты тут ни при чем. Просто Гена… – Я вздохнул и зашагал к светящейся синим в ночном небе букве «М». – Он мне не отец.
Минуту Машура переваривала информацию.
– Разве он не муж твоей матери?
– Да нет… Они просто живут вместе.
Саттардка тряхнула головой:
