Сергей Каратов - Тайны тринадцатой жизни
– Если б ты меня от женщины оторвал, то я бы точно стал драться. А тут, ладно уж, Бог с тобой, ходи без синяка под глазом.
Смычкин сел на подоконник, размял сигарету, прижёг её от зажигалки и вернулся к разговору:
– Так ты говоришь, что он нашёл ту самую?
– Утверждает, что нашёл именно ту, которую видел на фотографии.
– И как она смотрится в реальности?
– Вроде бы ничего.
– Что значит ничего? Ты у нас один самый большой специалист по оценке женских достоинств, значит, и подать её должен соответственно.
– Ну, уж, нашёл специалиста.
– А как ты думал? Ты же один из нас каждый день прислоняешься к своей Нюре, стало быть, ты и есть специалист по женским прелестям.
– Вот, вот, я с одной бабой всю жизнь барахтаюсь, а вы в год по сотне водите и такие вещи говорить изволите. Пихенько переходил на «вы», когда сердился.
– Весенним женщинам нижайший мой поклон! – воскликнул Смычкин, швыряя сигарету и спрыгивая с подоконника на улицу.
Они быстро добрались до дома, где Пихенько снимал квартиру в Конюшенном переулке, выходившем к Гужевой площади.
Смычкин тут же бросился к даме и поцеловал её руку, припав перед ней на правое колено.
– Вот привёл, – отрапортовал Пихенько.
– Вижу, – сказал Гарик, с опаской взирая то на Смычкина, то на свою избранницу.
– Нюся, – окликнул жену Пихенько.
– Туточки я, – высунулась из-за кухонной занавески полновесная Нюся.
Своди девушку в парк, а мы тут погутарим с мужиками, – приказал Жорж Пихенько своей жене.
– Я ухожу, и скрылись мои плечи, – жеманно вильнув полной фигурой, отправилась за калитку Аня, уводя с собой новенькую барышню.
– Теперь объясни мне, зачем тебе стриптизёрша? – со злобным шипеньем заговорил Смычкин.
– Ну и что, что она стриптизёрша? Главное, что она мне нравится. – Гарик был полон решимости защищать свою избранницу. – Вон даже Пушкин «милость к падшим призывал». Ведь он имел ввиду падших женщин. А вы против того, чтобы я женился на этой премилой особе. В конце концов, я не жадный: пусть и другие мужчины любуются красотой её тела. Вот ты, Владлен, пишешь стихи, обнажая свою душу. Разве тебя обвиняют в этом?
– Нет, но и не поощряют; в смысле, не поощряют материально. Я пишу, трачу силы, здоровье, а когда прихожу издаваться, то с меня же и деньги требуют на издание. Представьте, что я прихожу к парикмахеру и прошу его постричь, побрить, уложить волосы с помощью фена, подушить мужским одеколоном, а в конце он мне ещё и деньги заплатит за доставленные мне радости. Как вам такой расклад?
– Зато есть моральная сторона этого дела, – вмешался Пихенько: всюду восторгаются тобой и говорят: «каков гусь, опять что-то новое выдал!»
– Да, подобное лечу я бесподобным. А, кстати, я забыл спросить, как зовут твою кралю?
– Не краля она тебе, а Светлана.
– Гарик, ты здорово просветлел за последнее время, – сказал Смычкин.
– Как это понять?
– У тебя косяком пошли одни Светланы.
– Всё, мужики! Больше никаких Светлан, кроме этой.
– Зарекалась свинья помои не есть.
Из дневника историка
Сани весело разбивали полозьями снежные дюны, наметаемые ветром поперёк дороги. Когда съехали с большака, сани сильнее заскрипели полозьями по сугробу, чистому и голубоватому. Местами, когда сани заносило на поворотах, они задевали подрезами лёгкий белый покров, оставляя на нём неровные полосы. Мы ехали вместе с той прелестной девушкой, которая мне нравилась ещё с восьмого класса. Боже мой, какая она была красивая, с белой опушкой инея, осевшего на пряди волос, выбившихся из-под вязаной шапочки и на ворсе мехового воротника! Как розовели её щеки на морозе, и как горели её глаза, в которых я, может быть, впервые прочитал, что она неравнодушна ко мне.
Вечер в осьмушке
Осьмушка озарена розоватыми отсветами заката. Перед уходом на сон перекликаются петухи с разных подворий. От опушки леса доносится голос кукушки, от реки, над которой уже начал подниматься туман, послышались первые соловьиные трели. На веранде особняка Жоржа Пихенько раздаётся равномерный стук шашек. Там идет бойкая игра в нарды. Гарик режется с хозяином дома. Жорж поначалу не хотел учиться играть, но Гарик настоял на своём. Сначала садился играть с опаской: не переведёт ли Гарик игру обычную на игру на интерес? Но этого не случилось. Тогда Жорж увлёкся и оказался азартным игроком: он довольно-таки быстро пристрастился к нардам. Пихенько играл неважно, но ему удивительно везло на бросках, когда ему выпадали то крупные куши, помогающие ловкому передвижению камней по полю, то падающие кости приносили ему выгодные варианты чисел, дающие ему возможность перекрывать ходы противнику. Гарик сопел, сердился на каждый удачный бросок соперника, на каждое точное попадание пешкой в свободное гнездо, но старался не подавать вида. Он говорил только, вкладывая в короткие фразы и своё недоумение, и своё раздражение:
– Ишь ты, как гвозди заколачивает!
Из-за усердия в игре Пихенько почти не слышал того, что говорил Гарик, а его, как мы знаем, более всего волновали клады, и когда возбуждённый игрой Жорж матюкнулся, то Милютин вспомнил историю с кладом:
– Как известно, клады непредсказуемы и капризны.
Стал один мужик яму во дворе рыть, чтобы столб фонарный поставить. Вырыл на аршин в глубину и вдруг наткнулся на громадную корчагу, полную серебряных монет. Это неожиданное явление так поразило его, что он от радости и удивления выдал неприличное словцо. От этого корчага вдруг стала опускаться в землю, пока совсем не провалилась. Историю выслушал Смычкин, который смотрел безучастно, как друзья убивают время за бессмысленной игрой. Он думал о девушке, которой уступил место в метро.
Он шёл по Старой Качели, а снизу чувствовалась вибрация – там на небольшой глубине проходили поезда метро. Брёл себе неторопливо, и вдруг мимо него прошла красивая женщина. Когда он увидел ёе сзади, то оценил её ещё выше:
– Вот это багажник, – сказал он восхищённо и пожалел, что не бросился следом.
Когда спустился в метро и сел, то напротив встали три девушки. Одна из них стала рассказывать, как она после молодёжного похода в горы разделась и увидела на одной ноге тут синяк, пониже ссадина. А на другой ноге, на бедре – она задирает юбку – вообще, такой синячище! И показывает, где они эти самые ссадины и синяки. Тогда Владлен встал и обратился к рассказщице:
– Девушка, садитесь, вам трудно стоять на таких красивых, но изрядно побитых ногах.
Подруги как расхохочутся. А девушка, препровождаемая сильной рукой мужчины, взявшего её под локоток, смутилась и села на его место.
Махновская тачанка
На вечере в Дворянском собрании, куда Пихенько попал впервые, вопрос о строительстве моста через реку Татьянка из-за отсутствия финансов решался очень трудно, поэтому про второй вопрос об открытии Публичной библиотеки Председатель, вытирая пот со лба, сказал так:
– Вопрос о библиотеке будем разбирать в прениях.
– Да, прение тут будь здоров! – выходя на перерыв, сказал Пихенько и стал утирать шею и лицо носовым платком.
– Ничего, весь не сопреешь, – съязвил Гарик.
Но в прениях кем-то лоббируемые депутаты Высокочтимого Выпендриона разговор об открытии Публичной библиотеки в Старой Качели перевели на открытие Публичного дома. Они с цифрами на руках доказывали явные выгоды от их предложения. Депутаты даже стали говорить о самоокупаемости такого проекта в течение трёх лет, после чего Публичный дом начнёт давать чистую прибыль, на которую можно будет со временем открыть и библиотеку, «если она ещё кому-нибудь понадобится к тому времени», – закончил свою тронную речь Охапкин, как один из яростных сторонников легитимной клубнички.
После него слово взял Пихенько и осадил Охапкина:
– Народ доверил тебе штурвал государства, а ты хватаешься за вожжи махновской тачанки!..
Но голос Пихенько при Дворянском собрании ровным счётом ничего не значил. А поскольку все сидящие в зале были преимущественно людьми мужского пола, то прения длились недолго: лоббирующая группа депутатов легко вынесла вопрос на голосование, и данный проект был утверждён без особых проволочек. Для большинства избранников народа не имело значения библиотека это или дом, главное, чтоб в названии объекта было слово «публичный».
На Пихенько в перерыве люди смотрели свысока, отчего среди наиболее влиятельных из них с этого дня Жорж сделался нерукопожатным.
Вести из пробирной палаты
В Старой Качели учредили новый орден «За замужество и героизм», и на первом же вручении у одного из виновников торжества возник вопрос:
– А почему не «за мужество», а «за замужество»? – удивился награждаемый учёный с международным именем.
Никто из официальных лиц на его вопрос отвечать не захотел, все чего-то побаивались и, как говорится, прятали головы в песок. Дело в том, что Председатель Старой Качели, который возглавил комиссию по учреждению нового наградного знака, после выпивки начинал заикаться. А все остальные члены комиссии, набранные из бедных юристов, старых учителей, прибившихся к власти артистов и спортсменов, боясь спорить с самим Председателем, приняли его вариант за основу. Такие примеры всевозможных ляпов по вине услужливых людей из окружения Председателя случались и прежде, и тоже на стадии принятия чертежа будущей железной дороги или будущей гостиницы.
