Сергей Каратов - Тайны тринадцатой жизни
– Жорж, разъясни товарищу, как и при каких обстоятельствах возникло это слово?
Пихенько шмыгнул носом, поддёрнул штаны, загадочно сверкнул глазами, предвкушая эффект от производимого им впечатления:
– Дело было так, – начал издалека Пихенько, придавая вес каждому произнесённому им слову.
– Слушайте, а что это мы тут встали на бойком перекрёстке? – прервал рассказчика Смычкин. – Вы, я смотрю, уже смочили усы на братине, а у меня ещё маковой росинки во рту не было. Это нечестно. Давайте завернём в сквер Верхних гуляний. Там есть питейное заведение.
– Нет проблем, – громко воскликнул Гарик. Он был явно не прочь добавить ещё один штоф. Пихенько тоже был на взводе и поддержал компанию.
Когда друзья поднялись на верхнюю улицу, то оказались около большого кафе с необычной вывеской «Медный таз», откуда открылся впечатляющий пейзаж на всю, лежащую у ног, Старую Качель, Пихенько почувствовал себя первопроходцем, пожелавшим поделиться своими познаниями:
– Сиё место примечательно тем, что в бытность здесь собирались видные художники, поэты, актёры и романисты всего Старокачелья.
– А теперь они тут уже не собираются? – спросил Ося.
– К сожалению, я тоже сегодня не собираюсь быть здесь, – сказал Гарик, кладя в карман брюк сотовый телефон, по которому он только что с кем-то поговорил. Меня моя Лолита, то есть, Светлана, позвала в Дворянское собрание, там сегодня грандиозное представление мага и астролога Джимми Форстера. Я его обожаю.
– А я дружу с ним, – сказал Владлен. – Он мне сам забронировал пару билетов и позвонил утром.
– Так ты тоже идёшь? – уточнил Гарик Закирьянович.
– Да нет, я такие концерты не очень люблю посещать. Фокус смотреть занятно, но пытаться его разгадать у меня нет желания – всё равно ничего не поймёшь. Я люблю разгадывать сюжетные ходы в спектакле или в хорошем кино.
– Тогда отдай билеты мне, – попросил Гарик. Лолита, то есть, Светлана, не очень уверена, что ей достанут билеты. Как говорится, бабушка надвое сказала.
– Бери, – сказал Владлен, обрадованный тем, что избавился от билетов, да ещё с пользой для друга.
Гарик мгновенно скрылся за дверью кафе «Медный таз», а Смычкин и Пихенько продолжили разговор. Ося слушал молча и делал записи в своём блокноте.
– О чём это мы с тобой говорили? – обратился к Жоржу Владлен.
– Об этом кафе, где собирались поэты и художники, – напомнил Пихенько.
– Да, теперь другие времена. Народу не до поэтов, народ деловым стал, – сделал грустный вывод Смычкин.
– А давай возродим былую традицию и станем посещать исключительно это кафе, – предложил Жорж.
– Стоит ли устраивать какие-то насилия над собой? – не согласился Смычкин. Всякие обязательные действия предполагают излишнюю активность, а это означает, что надо обязательно созваниваться, приглашать всех друзей. Не придёшь же сюда один, когда один я и дома могу сидеть за чашкой кофе. Созвать всех вас – это целая головная боль: один занят работой, другой у любовницы, третий на рыбалку уехал. Вот и кукарекай тут один! Нет, Жорж, ничего не надо превращать в традицию. Пусть в наших рядах бытует хаос и анархия, когда мы не при делах. А встреча случайная даже намного приятнее своей неожиданностью и ненавязанностью. Куда интереснее увидеть случайно оказавшегося посреди Гужевой площади Жоржа Пихенько или Гарика Закирьяновича, а потом вдвоём или втроём остограммиться в каком-нибудь винном погребке и отправиться к Осе, – Владлен тычет Осю в плечо, – или к Уклейкину. Найдя того или другого, добавить по сто пятьдесят в кафе Bar Duck, а потом пойти к историку Дубравину с парой пузырей и поговорить с ним за жизнь в обновлённой Старой Качели. Вот какая должна быть традиция, Жорж. А ты предлагаешь чужую модель жизни. Ничего не надо ко-пировать, надо просто пи-ро-вать. Мы же эпикурейцы, а не какие-нибудь там циники или перипатетики. И Смычкин читает новое стихотворение:
Ещё не вечен
Вина, женщины и вечер.
Об ушедшем не скорбя,
Наслаждайся,
мир не вечен
Для меня и для тебя!
Наслаждайся, путь недолог,
Об отчётах позабудь:
«Сколько было перепёлок,
Сколько принято на грудь?»
Всё затмится душной тенью
Иль скукожится в огне.
Помни,
только наслажденье
Не изменится в цене.
А поэт – ценитель женщин —
Пьёт, чаруя и любя.
Наслаждайся,
мир не вечен
Для меня и для тебя!
Благословение
«К талантам отношение предвзятое», – пишет Владлен Смычкин и откладывает ручку «паркер».
«Ну и кому я хочу сказать об этом?» – рассуждает поэт. Те, кто не хотят признавать моё творчество и без того ведают, что творят. А те, кто будет читать это, то есть рядовые граждане, обычно весьма далеки от всех наших проблем. Им дела нет, как и через какие связи выплыл тот или другой творец. Выплыл и хорошо. Утонул, ну что ж поделаешь; никто к тебе со спасательным кругом не подбежит, багром тащить не станет. Пусть даже и вздохнёт по не пробившемуся таланту, да что с того? Он и о себе такого же мнения: не дали вырасти до большого руководителя или не пропустили его проект. Какая-то бездарь со связями пропихнула свою разработку, которую и внедрили в производство. В результате его более дешёвый и экономичный прибор не у дел, а дорогой и ненадёжный пошёл на новый автомобиль, где он постоянно подводит автолюбителя. Потом все плюются и говорят, что наши делать не умеют и берут, хоть и подержаный, но зарубежный «форд-фокус». Вот и во всём у нас такой фокус получается.
От подобных грустных мыслей Владлен находил противоядие в поисках мудрых мыслей. И вот что он отыскал у Анатоля Франса, который отвечает на его душевные терзания следующим изречением:
«Для оценки произведения искусства у нас никогда не будет ничего, кроме чувства и разума, а это самые неточные инструменты в мире».
Владлен думал о несовершенстве человеческих взаимоотношений и чаще склонялся к тому, что не мешало бы просто засесть за работу, напрочь отбросив все попытки прижизненного самоутверждения. Просто взять и заняться каторжным трудом прозаика: роман за романом, без сна и отдыха, без богемы и вылазок на природу. И даже без женщин: сколько времени уходит на них!.. Работает же так Дубравин над своей историей Старой Качели.
«А с другой стороны, – размышляет Смычкин, – что же я сам в этом процессе? Где же справедливость? Я тружусь, чтобы кто-то читал и радовался жизни, а я в это время должен прозябать в своей келье. Ведь даже вечно занятый крестьянин, который выращивает хлеб, и тот имеет минуты покоя и забвения. И ему перепадает возможность пропустить чарку-другую за праздничным столом, в тёплой компании друзей и домочадцев. И ему, надо думать, доводится завалить подвернувшуюся молодуху, в обход вездесущих соседских глаз и ушей, где один видевший окажется важнее сорока слышавших.
Вот и получается, что я в своей келье молюсь за всё человечество, а оно спокойно прожигает свой отпущенный срок в разврате, обжорстве и праздности духа. Кто-то верно сказал, что Бог – это справедливость. Нет ничего обидного в том, когда все в равной мере и трудятся, и страдают, и гибнут, если надо спасать дом, семью, Отечество. Но обидно, если одни и трудятся, и гибнут, а другие…»
– Привет, Владлен! – услышал поэт голос с улицы. Он встал из-за письменного стола и подошёл к открытому окну:
– А, брат Пихенько, каким ветром тебя принесло сюда?
– Идём, Влад, там Гарик свою ненаглядную ко мне привёл. Говорит, ты, Пихенько, у нас один женатый, а мы в сравнении с тобой так себе, пустоцветы.
– Как это пустоцветы! – возмутился Смычкин, – пусть за себя говорит, а меня не трогает. Пустоцвет. Тоже мне, ботаник нашёлся.
– Да я не об этом сейчас, – извинительным тоном стал говорить Пихенько. Он у меня и у тебя благословения просит. Иначе, говорит, ни за что удачи не будет в семейной жизни. Вот за тобой послал. Веди, говорит, этого затворника сам. Я боюсь его отрывать, он, говорит, драться может кинуться, если его от творческого процесса отрываешь.
– Врёт паразит, никого я ещё не бил, кто отрывал меня от письменного стола. Я такой неусидчивый, что сам только и жду какого-нибудь приключения, чтобы уклониться от дела. Был бы повод, чтобы оправдать мою лень. Так что ты мог и домой зайти, а не с улицы орать.
– Побоялся я, Владлен, ты такой вспыльчивый бываешь.
– Да, а я что-то не замечал…
– Правда, особенно, если тебя не восхваляют. Тебе, как коту, обязательно надо за ухом почёсывать.
– Пихенько, у тебя инвалидности нет?
– Нет!
– Будет!..
– Вот только ты говорил, что не дерёшься, а тут сразу инвалидностью угрожаешь…
– Не будешь прикалываться!
– Среди вас есть один порядочный человек, так вы с Гариком Закирьяновичем себе простить не можете, что связали свою судьбу со мной. Я у вас, как бельмо на глазу, вечно недовольны. Не зря меня Гарик предупредил, что ты будешь возмущаться, а то и драться, если я отвлеку тебя.
