Инна Тронина - Удар отложенной смерти
Озирский положил ему руку на плечо и крепко прижал к скамье.
– Надеюсь, ты знаешь от Славки, что мы сидим в подполье. Если попадёмся, ходка в зону нам обеспечена. Ты, я вижу, при комсомольском значке, карьеру делаешь. Так что подумай сразу – нужно ли тебе всё это? Можешь ведь всю жизнь себе загубить. К тому же должен предупредить – со мной тебе будет очень трудно. Я властолюбив и нахален. К тому же, у меня криминальное прошлое – я судим за грабёж. Требую беспрекословного подчинения. Как?
– Для меня всё это не имеет значения. Учителю и надлежит безоговорочно подчиняться, – просто ответил Саша.
– Ну, смотри! – Озирский похлопал нового ученика по плечу. – Дело твое – мне лишние башли не помешают. По секрету скажу, что скоро женюсь. Надо копить на свадьбу – не голяком же к невесте идти. Но поклянись всем, что для тебя свято, не закладывать нас, ни при каких обстоятельствах. Пусть тебя выгонят из университета, исключат из комсомола, даже посадят или убьют… Согласен? Обещаешь?
Саша поднял свои плутонианские чёрные глаза, и взглянул прямо в лицо инструктору. Тот стрельнул из-под век солнечными искрами, но лицо его уже подобрело.
– Согласен. Обещаю.
Минц сказал это так, что Озирский сразу ему поверил.
Но это вовсе не помешало поначалу буквально избивать нового ученика, получая почти садистское наслаждение. Андрею хотелось, чтобы этот прыщ из музыкальной школы убирался восвояси и больше на Лиговку не возвращался. Но Сашок неизменно зашивал в травмпункте рассечённую ударом инструктора нижнюю губу, а потом снова приходил на тренировки. Он никому не жаловался, только старательно учился парировать приёмы Озирского. И, в конце концов, добился в этом немалых успехов.
* * *Хоть гружёная лесом платформа и не являлась подходящим местом для ностальгических воспоминаний, Андрей мысленно проскочил десять лет. И оказался в январе восемьдесят восьмого. Когда привёл Минца на Литейный – почти сразу же после того, как стал там работать сам.
Майор Горбовский, нынешний покровитель Сашка, поначалу отнёсся к нему так же неприязненно, как и майор Петренко. Минц, пока сидел без работы, познакомился с отцом своего приятеля Всеволода Грачёва – это и был легендарный Михаил Иванович. Сашок умел надёжно хранить тайны, к тому же Грачёву перед ним не было стыдно. Прославленный герой Отечественной войны и непревзойдённый опер имел ту же пагубную страсть, что и сам Минц – он был неизлечимым бабником.
Разумеется, начальство на Литейном о его слабостях знало, но старалось спускать все скандалы на тормозах. Безработный юрист Минц служил при Грачёве личным шофёром и часто доставлял его домой – в совершенно непотребном виде. Потом подолгу возился с ним, приводил в себя. Помогал мыться и бриться, чтобы утром Михаил Иванович мог при полном параде появиться на рабочем месте.
Конечно, будь полковник Грачёв жив, он очень обрадовался бы встрече с Сашей. Но Петренко, увидев новичка, поджал тонкие губы и дёрнул щекой.
– Я, конечно, понимаю, Захар, что блатных сыночков надо куда-то пристраивать. Но лучше это делать всё-таки в мире искусства, например. А то пока «золотой мальчик» будет подпиливать ногти, ребятам придётся его по всем статьям обрабатывать. Как я вижу, Александр Львович, вы употребляете не только маникюрный набор, но и белый перламутровый лак. А таким, извините, в милиции делать нечего…
Горбовский, в память своего уважаемого начальника, всё-таки принял Минца в штат. Но в первый же день предупредил – сухо и натянуто:
– По телефону с девочками целыми днями не трепаться! Порнуху в столе не держать. С бодуна и после загулов на службе не появляться…
Но потом вдруг, причём очень быстро, мнение Горбовского о моральном облике Минца резко изменилось. Майор выдал перл, который Мишка Ружецкий не мог забыть до сих пор. Тогда проводилась очередная оперативка – проверяли по сигналам граждан притоны. Вернее, это были подпольные публичные дома – с барышнями, «мамками» и сутенёрами. Речь зашла о всяческих творящихся там непристойностях, и опера чересчур увлеклись обсуждением увиденного.
Горбовский, сидевший в торце стола, вдруг смутился:
– Ладно, ребята, перестаньте смаковать… Мы здесь все женатые, а Саня у нас мальчик. При нём такие вещи говорить неудобно.
Андрей фыркнул так, что подпрыгнул длинный стол для заседаний. Они с Мишкой прекрасно знали, что этот «мальчик» заткнёт за пояс всех женатиков разом – ему явно требовался гарем. Уж кто-кто, а они помнили, что произошло в далёком уже восьмидесятом, в деревне под Новгородом, на съёмках художественного фильма. Там Андрей с Михаилом выполняли всевозможные трюки.
Ранним июльским утром режиссёр поймал Сашку, который приехал в гости к Андрею, в постели местной куртизанки Полины Седовой. Режиссёр решил, что там развлекается кто-то из его съемочной группы, и потому провёл неожиданную облаву.
Разразился нешуточный скандал, и спустя два часа режиссёр прописал Озирскому ижицу. Сашку пришлось срочно отправлять в Ленинград и писать объяснительную с обещаниями больше его сюда не звать. Сконфуженный Андрей долго оправдывался, и, в результате, режиссёр сменил гнев на милость. Запомнилась эта история ещё и потому, что вечером по «вражьему голосу» каскадёры узнали о смерти Высоцкого и еле удержались от того, чтобы не напиться в хлам…
Ружецкий впоследствии вдоволь поиздевался над Сашкой. Как только тот входил в комнату, где велись непристойные разговоры, он орал, слегка упирая на «о»:
– Мужики, молчать! Ещё растлите невинного мальчика!..
… Проехали платформу «Горелово». Отсюда, с брёвен, Андрей отчётливо видел зарево электрических огней над городом, россыпь звёзд до горизонта, бездонное небо. Озирский продрог, несмотря на интенсивные дыхательные упражнения, и никак не мог себе представить, что где-то на Литейном имеется тёплое помещение, рабочий стол и чашечка кофе. А в буфете есть ещё булочки и пышки, на которых Андрей, в отсутствие жены, в основном и сидел. И совсем рядом недавно проплыл в морозном тумане дом на проспекте Маршала Жукова, где была маленькая уютная квартирка…
Очень кстати у станции «Скачки» поезд сбавил ход. Андрей увидел впереди платформу и немного размялся, приготовился. И когда товарняк притормозил как раз напротив билетных касс, спрыгнул – причём очень удачно.
Озирский проводил глазами так выручивший его транспорт, уехавший вдоль речки Дудергофки к станции «Красное Село». Похоже, состав шёл в сторону Пскова, и почему-то вёз туда лес. Потом Андрей огляделся по сторонам, соображая, куда теперь идти. Вокруг опять никого не было, только на соседних путях поблёскивали при тусклом свете фонаря мазутные цистерны.
Перескакивая со шпалы на шпалу, Озирский добрался до платформы. Опираясь на неё руками, он вскочил сразу на корточки. Потом поднялся и пошёл к кассам, где с порога осмотрел небольшой зал ожидания. Народу было мало – человек пять. И в углу, повернувшись к двери спиной, сидел Филипп – в чистом стареньком ватнике, солдатской ушанке. Кроме всего прочего, он надел и оранжевый жилет путейца.
Андрей моментально сомлел в тепле, и веки сами собой закрылись. Отмороженные руки повлажнели, зачесались. Готтхильф посмотрел на часы, потом снова отвернулся к стене.
Андрей на цыпочках подкрался сзади:
– Я не очень сильно опоздал?
Филипп дёрнулся, и рука его едва не метнулась к наплечной кобуре.
– Привет! – шёпотом сказал он, удивлённо глядя на Андрея. – Ты откуда взялся? Электричка только через четверть часа. «Колёса», что ли, поймал?
– Потом всё объясню! – Андрей сходу перемахнул через спинки деревянных откидных кресел. Усевшись рядом с Обером, он пятернёй откинул назад длинные, мокрые от растаявшего инея волосы. – «Хвоста» точно нет, не бойся. Дело такое…
Когда Озирский вкратце объяснил ситуацию, Филипп молча закурил, пошевеливая светлыми, почти не заметными бровями. Сигарета прыгала в его тонких губах, нос морщился, будто Оберу хотелось чихнуть. Андрей дымил тоже, стряхивая пепел в урну, и сам сильно нервничал, но не решался прерывать размышления Готтхильфа. Тот вдруг вскинулся, поднял голову, и взглянул как-то по-новому.
– Ну, ты даёшь! Я даже не ожидал, честное слово. На товарном поезде, по такому холоду… После того, что было! Прямо грех тебе не помочь. Дело, правда, очень сложное. В других обстоятельствах я не стал бы вписываться. На, глотни для сугрева! Ректификат, не гидролизный. Раз ты не за рулём, можешь себе позволить…
Филипп сунул в руки Андрея плоскую фляжку. И тот заметил, что голубые глаза бандита светятся искренней нежностью. Андрей не строил иллюзий – он прекрасно помнил, кто сейчас сидит рядом с ним.
Сашок два месяца назад, вернувшись из командировки в Северный Казахстан, рассказал о серии жестоких убийств в Лисаковске, Рудном и Кустанае. «Мочили» в основном наёмники-немцы, и особенно отличался парень по клике Рыжий. Хоть точно и не доказано, но можно предположить, что так раньше называли нынешнего Обера.
