Жанна Тевлина - Жизнь бабочки
– Сева, у тебя есть вид на жительство?
– Да. Давно уже. А что?
– Я работаю на мебельной фабрике в районе Пласа де Торос, ты знаешь. Там сейчас нужен менеджер по продажам. Появилось много клиентов из России. С ними надо общаться, в основном по телефону. Ну и документацию разную вести. Я подумала, ты умеешь работать… И человек грамотный… Ну, и потом Россия…
Она рассмеялась.
– Спасибо, Тереса… Я даже не знаю… А может, я не подойду?
– Ну, если ты не подойдешь, то тебя не возьмут. Я тебя познакомлю с директором, вы поговорите, а там будешь решать. Мне кажется, материально ты выиграешь. Тебе же нужны деньги?
Сева хмыкнул. Ему было тревожно. Если его оттуда погонят, обратно уже точно не возьмут. Из принципа. Наши такого не прощали.
Ванда разделяла его опасения, но все-таки посоветовала рискнуть. Потом была встреча с директором, знакомство с фабрикой, тяжелое увольнение, во время которого каждый высказал Севе, что он о нем думает. О его никчемности, черной неблагодарности и славных перспективах, которые его ждут. Сева смолчал. Он никогда не отвечал в таких ситуациях, но всегда все запоминал.
Поначалу он не слишком серьезно отнесся к новым правилам, но, когда освоил их, еще раз убедился, что то, что он делал раньше, работой не называется и ему только казалось, что он работает за границей. Здесь была система, определенный порядок действий, который следовало выполнять четко, ничего не забывая и не оставляя на потом, и если выпадало хоть одно звено, весь процесс рассыпался и его трудно было восстановить. У него был наставник, Патрисьо, который все объяснял подробно и терпеливо. Чувствовалось, что ему льстит роль наставника, и Сева с удовольствием ему подыгрывал. У Патрисьо за плечами был какой-то колледж, вроде нашего ПТУ, но оказалось, что от него куда больше практической пользы, чем от Севы с его университетским образованием и широким кругозором.
Севе нравился сам процесс, было приятно осознавать, что он что-то умеет и от его фактических действий зависит результат. Да и в зарплате он многократно выиграл. Он еще раз убедился в том, что, в общем, знал всегда. В течение всех лет его нещадно дурили, а он позволял себя дурить. Эта мысль была неприятна. Первым порывом было похвастаться Ванде новым окладом, но, подумав, он решил не торопиться и назвал сумму, на порядок меньшую, хотя она его и не спрашивала.
И теперь, когда выяснилось, что Ванда тайно платила Хоакину за Севину учебу, ему надо было принять важное решение: или начать платить самому, или оставить все как есть. Он представил, как было бы приятно швырнуть ей все ее подачки, но, с другой стороны, она не заслужила такого обращения. Она хотела как лучше. И потом, раз помогала, значит, могла себе позволить. С самого начала они договорились копить на мифическую Севину квартиру, хотя каждый понимал, что никакой квартиры не будет, так как с их суммами придется копить лет тридцать. Пока он работал на старом месте, она предложила, что будет сама оплачивать аренду, а он откроет сберегательный счет и будет откладывать. Сева согласился. Когда он перешел на фабрику, то стал платить 30 процентов от суммы. В конце концов, ее зарплата все равно была больше. Во всяком случае, она так думала. И еще она отправляла деньги в Польшу, а он ничего такого не делал. Слава богу, родители сами справлялись, а ему было не до баловства. И потом неизвестно, как жизнь повернется. Сегодня он на фабрике, а завтра на улице, а так он сейчас разбазарит последние заначки на испанский, а в трудную минуту останется ни с чем. Сева решил подождать, что скажет Ванда, но она так и не вернулась к этому разговору, как будто ничего не было. И постепенно все возвратилось на круги своя. Он занимался, она платила. Только Сева стал чаще присматриваться, насколько регулярно Хоакин стрижется. В конце концов, это уже слишком – получать деньги да еще бесплатно стричься. Иногда его подмывало все выяснить у Ванды, но все время что-то сдерживало…
В ту ночь он так и не уснул. Сжимало сердце, и он все время отпивал воду из маленькой пластиковой бутылки, стоящей на тумбочке. В голове прояснилось, и он мучительно пытался вспомнить тот момент, с которого все началось. Вспоминать было трудно. Сразу появлялась необъяснимая тревога, и он снова пытался успокоиться. Он помнил очертания нависшего над ним тела, свой мгновенный испуг, перешедший в панику, а дальше все поглощала тяжелая наркозная муть. Он не знал, как сможет теперь с ней общаться, что будет говорить, да и будет ли она с ним разговаривать. По большому счету ему было все равно, просто он не любил неопределенность. Когда он утром спустился вниз, Ванды уже не было. Пока ехал в метро, вспомнился вчерашний вечер, как он ждал ее, проверял пропущенные звонки, а она все не приходила. Может быть, поэтому он завелся. Он переволновался, и это дало такую реакцию. Но что-то ему подсказывало, что его ночной приступ не связан ни с ее поздним приходом, он вообще с ней не связан. Он связан только с ним. Закружилась голова, и он запретил себе думать об этом. Объявили его станцию, и он наконец вышел на воздух. К вечеру он полностью пришел в себя и даже поймал себя на мысли, что ему безразлично, придет Ванда сегодня или нет. Но она пришла. И была такой же как всегда, может быть даже слишком спокойной. Он всегда чутко улавливал все оттенки ее настроения. Ночью она пришла к нему, как обычно, и легла рядом. Но ничего не было, и он знал, что так будет, и был рад этому. Так продолжалось неделю. Пока она не позвонила ему с работы и не позвала в какой-то новый клуб, о котором он первый раз слышал. По ее голосу он почувствовал, что она очень хочет, чтобы он согласился. Встретились в центре Пуэрта дель Соль и пошли пешком. Клуб располагался в десяти минутах ходьбы от станции метро. Они и раньше посещали клубы, но обычно договаривались заранее. После того как Сева сменил работу, он чувствовал себя там комфортнее, и даже платил за Ванду, и видел, что ей это приятно.
Они спустились по каменной лестнице и попали в темное помещение. Громко играла музыка, и в районе сцены мелькали разноцветные лампочки. Ванда уверенно направилась к какому-то столику. Он последовал за ней и даже не успел разглядеть публику в зале. За столом сидели трое молодых мужчин, которые сразу повскакивали с мест и бросились целоваться, сначала с Вандой, потом с Севой. Здесь было принято целоваться легким касанием щек со всеми, независимо от степени знакомства. Потом все уселись. Заказали коктейли. Ванда представила их как друзей с работы. Двое из них были испанцами. Третий тоже говорил свободно, но с легким акцентом. Его звали Марио. Ванда с двумя испанцами ушли танцевать, и Сева остался за столом с Марио. Первое время оба молчали, и это сильно тяготило Севу. Он проследил за взглядом Марио. Тот смотрел на его руки.
– У тебя красивые руки…
Сева покраснел и стыдливо спрятал руки под стол. Марио спросил:
– Ты живешь с Вандой?
Сева кивнул.
– А ты любишь кого-нибудь?
Сева подумал, что неправильно понял или, может быть, тот неправильно выразился. Марио повторил:
– Ты в кого-нибудь влюблен?
Сева хотел ответить что-то язвительное, но почему-то не нашелся и отрицательно помотал головой.
– А ты хочешь кого-нибудь любить?
Сева нервно хохотнул.
– Что значит хочу? Ты или любишь, или нет.
Марио разволновался.
– Нет! Ты неправ! Иногда человек боится полюбить… Хочет, но боится.
– Нет, я не боюсь…
Марио резко придвинул свой стул вплотную к Севиному, так что их локти соприкасались, и приблизил к Севе свое лицо. Сева хотел отодвинуться, но как будто прирос к стулу. Это был какой-то гипноз. В следующий момент он почувствовал руку на своем подбородке. Рука задержалась на секунду и плавно скользнула вниз, под майку, и там застыла в области сердца. Рука у Марио была горячая, и Сева услышал стук своего сердца. Марио слегка нагнул голову и коснулся губами Севиного уха. Он ощутил шероховатость щетины на своей щеке и вздрогнул от мгновенного отвращения. Тот, казалось, ничего не замечал и еще плотнее прижимался губами к его уху. Сева с силой оттолкнул его и вскочил на ноги. Марио смотрел на него и часто моргал. Сева произнес тихо, но внятно:
– Пошел вон. Vete por la pinga! (Грубое ругательство. – исп.)
Марио, казалось, только сейчас осознал, что произошло. Сказал обиженно:
– Ну, ты сволочь…
– Ты сам дерьмо!
Сева залпом допил коктейль и быстро пошел к выходу.
Ванда появилась часа через два. Он сидел на кухне и ждал ее. Она молча прошла к шкафу и начала собирать свои вещи. Сева заволновался.
– Куда ты собралась? Я тебя не выгонял!
Она присела на краешек стула. Взгляд ее ускользал.
– Прости меня. Я хотела делать тебе хорошо…
– А я тебя просил?!
– Я думала, ты хочешь, но боишься…
– А спросить меня ты не могла?
– Я боялась…
– Боялась? А к педикам вести не боялась?!
Она опустила голову. Сказала тихо:
