Жанна Тевлина - Жизнь бабочки
Сева хотел ответить что-то язвительное, но почему-то не нашелся и отрицательно помотал головой.
– А ты хочешь кого-нибудь любить?
Сева нервно хохотнул.
– Что значит хочу? Ты или любишь, или нет.
Марио разволновался.
– Нет! Ты неправ! Иногда человек боится полюбить… Хочет, но боится.
– Нет, я не боюсь…
Марио резко придвинул свой стул вплотную к Севиному, так что их локти соприкасались, и приблизил к Севе свое лицо. Сева хотел отодвинуться, но как будто прирос к стулу. Это был какой-то гипноз. В следующий момент он почувствовал руку на своем подбородке. Рука задержалась на секунду и плавно скользнула вниз, под майку, и там застыла в области сердца. Рука у Марио была горячая, и Сева услышал стук своего сердца. Марио слегка нагнул голову и коснулся губами Севиного уха. Он ощутил шероховатость щетины на своей щеке и вздрогнул от мгновенного отвращения. Тот, казалось, ничего не замечал и еще плотнее прижимался губами к его уху. Сева с силой оттолкнул его и вскочил на ноги. Марио смотрел на него и часто моргал. Сева произнес тихо, но внятно:
– Пошел вон. Vete por la pinga! (Грубое ругательство. – исп.)
Марио, казалось, только сейчас осознал, что произошло. Сказал обиженно:
– Ну, ты сволочь…
– Ты сам дерьмо!
Сева залпом допил коктейль и быстро пошел к выходу.
Ванда появилась часа через два. Он сидел на кухне и ждал ее. Она молча прошла к шкафу и начала собирать свои вещи. Сева заволновался.
– Куда ты собралась? Я тебя не выгонял!
Она присела на краешек стула. Взгляд ее ускользал.
– Прости меня. Я хотела делать тебе хорошо…
– А я тебя просил?!
– Я думала, ты хочешь, но боишься…
– А спросить меня ты не могла?
– Я боялась…
– Боялась? А к педикам вести не боялась?!
Она опустила голову. Сказала тихо:
– Прости меня…
И в этот момент он заплакал. Он вздрагивал всем телом, а слезы лились, а она сидела напротив и ждала. Такой ситуации еще не было, и она не решалась подойти. Сева поднял на нее глаза. Он знал, что выглядит жалко, но ему было все равно.
– Я не знаю, кто я…
Она приблизилась к нему и осторожно погладила по голове.
– Тебе надо отдохнуть.
Он кивнул.
– Там новое белье. Я постелила…
Он медленно встал и пошел наверх. Он знал, что больше ее не увидит.
На следующий день он уволился с работы и заказал билет в Москву на конец недели. Сева торопился. Ему казалось, что если он сейчас промедлит, то уже не сумеет вырваться. У него как будто шоры упали с глаз, и он не понимал, что он тут делает. Собирался в спешке, ему было плевать, если что-нибудь забудет. Все эти вещи были свидетельствами нереальной жизни. Но то, что она все-таки была, доказывали две тетради. В одной были переводы, в другой – сны.
* * *Хлопнула дверь, несколько раз повернулся снаружи ключ, и стало тихо. Маня присела на кровати. Она едва сумела дождаться ухода Пети. Вот уже казалось, что он уходит, а потом опять слышались его шаги в гостиной. Она испуганно закрывала глаза, боясь, что он войдет в спальню и увидит, что она не спит. Сегодня у нее был выходной. Она сильно волновалась. Ей казалось, что от сегодняшнего дня зависит ее дальнейшая жизнь. Хотя что она может успеть за один день, но ей не терпелось начать. Ее озарение было наградой за все страдания. Недаром оно явилось сразу после ее унизительной беседы с главным. Конечно, она понимала, что главный ей ничем не поможет, и это, наоборот, может кончиться крупными неприятностями, но, с другой стороны, она бы не простила себе, зная, что не использовала все возможности. Сейчас она недоумевала, как могла на это решиться. Видимо, отчаяние придало ей храбрости. Витошин принял ее очень любезно, шутил, расспрашивал о Петином бизнесе. Хвалил за предприимчивость. В наше время не многие решаются заниматься бизнесом. Люди боятся, но тот, кто не боится, выигрывает. Маня скромно опускала глаза, сдержанно кивала. Витошин бодро спросил:
– Ну, как у самой-то жизнь?
– Да ничего вроде…
– Что-то не слышу оптимизма.
– Да проблемы замучили…
– Какие могут быть проблемы у молодой интересной женщины?
– Ну, не такой уж молодой.
– Ой, вот только не надо скромничать! Вам же еще сорока нет, по-моему?
– Через год будет.
– Ну, во-первых, это только через год, а во-вторых, в сорок жизнь только начинается… Помните классику?
Маня поспешно кивнула.
– А что за проблемы, Манечка? Может, я чем помогу?
Во рту пересохло. У нее начисто вылетела фраза, с которой она собиралась начать разговор.
– Павел Викторович, я хотела с вами посоветоваться насчет клыковской рукописи.
– Это какой же?
– Последней. «Проигравший платит дважды».
– А! Это по мансуровскому сну… Мрачный он, конечно, тип… Его послушать, так хоть сейчас ложись и помирай. Хорошо, наша Веруша оптимистка, из всего конфетку сделает.
Маня молчала.
– Вы там особо не тяните. У нее уже следующая на подходе.
– Правда, я не знала…
– Не знали… Вы что, нашу Верушу не знаете? Она у нас как перпетуум мобиле, ни дня не простаивает…
– Это да… Ну тут необычная рукопись…
– А что в ней необычного?
– Ну как же… Сюжет задан.
– Так еще лучше, что задан. Голову не надо ломать. Я не пойму, что-то вы крутите…
– Просто Мансуров запрещает отдавать ее в печать…
Глаза у Витошина сузились и лицо стало красным.
– Ах запрещает… А кто он такой, чтобы запрещать…
– Он ссылается на договор, там такое условие есть…
– Ах, на договор… Грамотный, значит? А где он раньше был?
Главный вскочил и нервно зашагал взад-вперед.
– Он и раньше говорил… Клыковой… А потом они разругались. Она сказала, что разговаривать с ним не будет, и пусть он со мной общается.
– Значит, раньше все нравилось, а сейчас разонравилось!
– Раньше с ним Сидоркина работала…
– Ну и что? Она лучше его бред переписывала?
– С ней он как-то договаривался. Она все его замечания принимала…
– А Клыкова, значит, не принимает. Молодец, баба! Да что он вообще из себя строит, продавец снов хренов! Выгоню его к чертовой матери!
Маню охватила паника. С каждым словом ситуация ухудшалась, и при этом она уже не имела права согласиться, встать и уйти. Получалось, что она его предала. Витошин начал успокаиваться. Сел на место, закурил.
– А я вам скажу, почему раньше ему все нравилось. Раньше он никем был, ходил всем кланялся, руки целовал. А тут решил, что крутым стал, что ему все можно, вот и начал характер показывать…
– Павел Викторович, но его тираж за два дня раскупается. А если он сейчас возьмет и к другим уйдет?
Витошин задумался.
– А чего он хочет, ясновидец этот?
– Просит автора поменять…
– Автора?!
Главный даже привстал на стуле, но сразу сел на место.
– А где я ему автора возьму? У меня все авторы заняты. Не Аньке же мне предлагать, честное слово!
– Ну что вы!
Маня прикрыла глаза в знак почтения к Анне Обуховой.
– Вы ж сами понимаете, не ее это уровень. Она и так вся на нервах. У нее рукопись на выходе. Ее уже четыре издательства заказали на перевод.
– Что вы говорите!
– В общем, так сделаем… Я с Веркой сам поговорю. Пусть они сядут, еще раз все посмотрят где надо, она подправит, ничего, корона не упадет!
Маня уже открыла рот, чтобы сказать, что дело тут не в правке, что все не то и все не так, но тут же поняла, что от Витошина она ничего не добьется, а только сделает еще хуже.
Первый раз она не ждала звонка Мансурова, а боялась его. А ночью ее осенило. Она напишет сама, она должна написать, так как она знает Мансурова, как не знает никто. Даже не знает, она чувствует его. И потом она же когда-то писала, и ей даже нравилось, и наверное она бы писала дальше, если бы так не повернулась жизнь. К сожалению, пришлось выбирать, и она выбрала семью. Она решила, что Севе ничего не скажет. Она потянет время, а потом пришлет ему рукопись, как бы между прочим, и тогда он поверит ей и снимет тот защитный барьер, который их разделяет. Она с трудом дождалась выходного. Он выпадал на среду, когда никого не бывало дома.
Компьютер никак не загружался, а в голове путались мысли и фразы. Важно было написать первое предложение, но оно как раз давалось труднее всего. Она несколько раз перечитала сон, который помнила наизусть. В Севином пересказе все было очень просто. Герой в компании друзей детства идет по дачному поселку и разглядывает дома. Домики старенькие, покосившиеся и не идут ни в какое сравнение с домами в Испании. Это сравнение вызывает в герое сложное чувство, похожее на злорадство. Но героя ни в коем случае не следует осуждать, он очень многое пережил. Было не совсем ясно, владел ли герой недвижимостью в Испании, и если нет, что именно у него вызывает злорадство. Маня давно хотела спросить об этом Мансурова, но боялась показаться глупой. Очень важно, что поселок безлюдный. Маня точно не знала почему, но была уверена, что это важно. Дальше они заходят в какой-то дом, и герой силится вспомнить, кому он принадлежал во времена его детства. Там стоит стол, похожий на игровой, который никого не удивляет, и все рассаживаются вокруг этого стола. Похоже, все знают, что им предстоит игра. Некий Чижик, человек малосимпатичный, достает мешок с фишками и начинает раздавать их сидящим. Главный герой очень волнуется. По всей видимости, в детстве он всегда проигрывал и теперь тоже ждет подвоха. Так и случается. Фишек ему не достается. Ему обидно до слез. Он пытается объяснить, что это несправедливо, но его никто не слушает. Тот же Чижик безапелляционно объявляет: деньги сделаны! Денег больше нет! Это не случайная оговорка. В ней кроется глубокий смысл. Все уже разворовано, и честный человек всегда остается ни с чем.
