Игорь Белисов - Скорпионья сага. Cамка cкорпиона
– Меня зовут Мира, – сообщила она. – Вообще-то, полное имя – Миранда. Но друзья зовут меня просто Мира. И вы так зовите. Договорились?
– Хорошо, буду звать. Только… вряд ли нам стоит дружить.
– Почему?
– Видите ли, Мира… Я давно не ищу в людях опоры для своего одиночества.
Поняла ли она подоплеку, не знаю. Я и сам не очень-то себя понимал. Единственное, что я понял, впервые вглядевшись в ее лицо: вовсе она не красавица-кукла, а довольно милый и привлекательный человек.
Эта очевидность меня поразила.
Я ушел в кабинет, где ждал приготовленный на продажу садок. Что-то меня задержало, я не спешил возвращаться. Смутные мысли. За окном виднелись деревья, черные, мокрые, листва почти облетела; угол серого склада с растрескавшейся штукатуркой; ржавый контейнер, переполненный мусором; нахохлившиеся вороны; ртутные капли дождя на колючей проволоке ограждения… Отсутствовал, сколько мог. Наконец, возвратился. Поставил садок между двумя недопитыми чашками.
– Сколько с меня? – Она деловито раскрыла сумочку.
– Спрячьте деньги. Считайте, это подарок.
Она покраснела. Я старался держаться невозмутимо, но, наверное, тоже смутился, потому что когда она на меня взглянула, потупилась. Встала. Взяла садок. Покачала в руке, будто взвешивая. Пошептала: «Спасибо».
Вдруг мгновенно приблизилась и коснулась губами моей щеки.
Пошла быстро на выход. Я остался стоять истуканом. В голове разлилась пустота оглушенности. Это было похоже на внезапный наркоз. Я не чувствовал ничего. Ничего, кроме влажного отпечатка, который щекотал, согревал, разгорался, жег…
Вскоре после того казуса в моем доме раздался звонок.
Городской телефон. Мы с женой едва не столкнулись у трубки. Я опередил ее только на шаг, и трубка досталась мне. Так получилось.
В телефонном эфире висело молчание.
Я несколько раз повторил «Але?», «Слушаю вас?», «Говорите». Молчание повисело и выключилось. Побежали гудки.
– Кто звонил? – спросила жена с блеском тревоги в глазах.
– Не знаю. Молчат. Наверно, ошиблись номером.
Неожиданно я тоже встревожился. А вдруг это та самая девушка? Нет, ерунда. Да и зачем ей молчать? С какой стати? К тому же, у нее только номер моего мобильного телефона, а городского я не давал. Тогда кто же это мог быть?
И почему жена изменилась в лице? Чьего звонка ждет?
5
А потом она куда-то пропала. Миранда.
Друзья ее звали Мирой. Она и меня приглашала дружить. Мира, девушка мира… – иногда я вспоминал этот простенький каламбур, рожденный ассоциацией вполне-таки равнодушной мысли, – пока внезапно не осознал, что она давно не звонит. Будто канула в воду. Ну и что из того?
Смутило, что меня это беспокоит.
В моем мобильнике оставались принятые номера. Отыскал ее, безымянный. Это было нетрудно. За последние две или три недели мне вообще никто не звонил. Кроме, конечно, жены. Я несколько дней размышлял. Взбалмошная девица. Как там мой скорпион?
И сам набрал ее номер.
Она тут же меня узнала, называя по имени. Собственно, имя было забито в ее телефоне, так что насчет узнавания – сентиментальная натяжка фантазии. Отвечала вяло, сонливо. Слова – как вареные без соли и специй. Я не знал, о чем говорить.
Она вдруг сказала, что заболела.
После некоторого уже более предметного разговора, посвященного кашлю, соплям, температуре и общей слабости, вырисовалась такая картина: несколько дней валяется в лежку. Живет одна. Родители далеко. Друзья звонили, но приехать не могут… Избытком человеколюбия вообще-то я никогда не страдал. А тут вдруг нахлынуло, врезало жгучей волною. Не пойму, что на меня нашло. Схватил ручку, записал ее адрес. По дороге позвонила жена со всегдашним «Ты где?» – «Еду к клиенту»…
Серая пятиэтажка на чужой для меня окраине города. Однокомнатная квартирка с дешевенькой дверью.
Она улыбнулась, впустила меня. Поверх пижамы – махровый халат. Тут же вернулась в постель, закуталась в одеяло, только нос остался торчать. Глаза блестели стеклом лихорадки. На тумбочке – градусник, чашка, фольга от таблеток. Две-три печенюшки. Заварка кончилась. В холодильнике – шаром покати.
Я сказал, мигом сгоняю. Пошел, побежал, разыскал аптеку и магазин. Купил, что она просила, но еще больше того, что сам считал нужным. Возвратился с двумя пакетами. Она смутилась: зачем столько всего? Я дал аспирин, заставил пить минералку, а сам встал к плите. Пока варился бульон, я перемыл скопившуюся посуду, вытер с мебели пыль, облизал влажной тряпкой пол, устроил проветривание. Она следила за мной взглядом отсутствующим – и неотрывным. Я поймал себя на кощунстве, что без макияжа она, пожалуй, красива.
Слегка ожила. Села в постели, попила бульону. Померили температуру – вроде как та начинала спадать. Я примостился рядом на стуле. От нее густо пахло жаром болезни, наверное, даже по́том, но этот запах не показался мне неприятным.
Разговорилась. Да, живет здесь одна. Квартира? Нет, не ее – снимает. Дорого? Да, но на крышу над головой, с грехом пополам, зарабатывает. Где работает? В салоне красоты. Я сыронизировал:
– Кем же? Красавицей?
– Да. – Она вдруг удивительно рассмеялась.
Ее смех меня поразил: глаза налились слезами, зарозовели, она затряслась, казалось, вот-вот разрыдается, – но выражение глаз искрило лукавым весельем, будто грусть – понарошку, а на самом деле все чрезвычайно смешно.
– Что ж у тебя пустой холодильник? Ты что, совсем не питаешься?
– Мы, красавицы, кушаем радугу и какаем бабочками.
Тут уж и я рассмеялся. Долго не мог успокоиться. Мы смеялись друг другу, над ситуацией сообща, над собой по отдельности. Мы были вместе. Между нами зияла пропасть.
Мне вдруг подумалось, что угрюмая озабоченность – всего лишь занудство. Возможно, полезное с практической точки зрения, но не единственно правильное. Есть и другое отношение к жизни – не принимать ничего всерьез. И кто его знает, какое более жизнестойко. Потому что если задуматься, как она здесь лежит, одна, в съемной квартире, обливаясь по́том болезни, и не на кого ей понадеяться, опереться – в сердце впивалось смертное жало безнадежной тоски.
А вот мой скорпион, по всем признакам, чувствовал себя превосходно.
Тот случай был в конце ноября. Она пошла на поправку. Я звонил регулярно, предлагал свою помощь, порывался приехать. Она всякий раз говорила «спасибо», все более вежливо и формально: я и так для нее много сделал, дальше она – сама.
Выпал снег. Все сделалось черно-белым и помертвело. Настоящие морозы еще не нагрянули, только пугали. Ночью прижмет, скует лужи, посеребрит газоны и тротуары, а к обеду раскиснет в слякотную, хлюпкую городскую зябь.
Почему-то мне стало грустно. Не так, как всегда в декабре, когда ночи растут, дни скукоживаются, и календарь ползет к нижней точке природного цикла. К обыденной меланхолии начала зимы в моей грусти присоединилась совершенно отдельная, почти неприметная, пронзительно щемящая нотка.
В конце декабря я еще позвонил. Поздравил с наступающим Новым годом. Она поблагодарила. Слегка поболтали – о скорпионе, а, в общем-то, ни о чем. На этом, собственно, всё. Я понял, что больше никогда ее не увижу.
А впрочем, и к лучшему.
Или мне пригрезилось что-то еще?
Жизнь сложилась. Достаток. Комфорт. Бытовая стабильность. Регулярная вялость законной интимности. Бессознательная привычка ходить одним и тем же маршрутом. Осознанное нежелание что-либо менять.
Почему же так скребло на душе?
Я прислушивался к своему состоянию. Пытался анализировать. Смутные чувства. Вроде, все ничего, и все же – не так. Какой-то самообман. И однажды я понял: за спокойствие и надежность обывательского благополучия нам приходится расплачиваться прижизненной смертью любви.
Проститутки. Всякая женщина – проститутка. Я давно это раскусил. Ну а мужчина? Приличный семьянин, живущий с нелюбимой женой? Продолжать эту гнусность, лишь бы только не разводиться, продать душу за комфорт и стабильность – разве это не проституция?
Что есть проституция? Торговля самым важным, что в тебе есть. Можно не называть. Сердце чувствует самое важное без всяких названий. Если то, чем ты занимаешься, рождает в душе тошнотворный протест, значит, ты занимаешься проституцией. У многих, правда, со временем тошнота усмиряется. Стать профессионалом – это усмирить естественные позывы. В некотором смысле превратиться в человека искусства. Обуздать, преодолеть свое «я». Дело привычки.
Я так и не смог.
Тот звонок. Мы бросились к телефону, а трубка досталась мне. Тревога в глазах. Она меня явно обманывает. Опять. То же самое. Когда это прекратится? Да никогда! Разве только со старостью. Честнее было бы развестись. Вот только Малыш. И неразменная наша «двушка».
В конце зимы, помню, предложил жене не таясь завести любовника. Она как раз улетала на очередную корпоративную отлучку от дома. Я – не против, все понимаю и чистосердечно желаю, чтобы она оставалась живым человеком. Нет, в самом деле: всякая жизнь существует в развитии. Застывшая позиция – позиция мертвая. Конечная истина – смерть. И если мы требуем от человека некоего постоянства, пожизненной неизменности – не значит ли это, что мы хотим его умертвить?
