Юрий Быков - Московское Время (сборник)
Вилен пришел в отдел, сел за свой стол и, уткнувшись в первые попавшиеся под руку бумаги, сделал вид, будто работает. Но все прекрасно понимали, что занят он только одним – ожиданием вызова к начальству, а потому не трогали, оставляя, как перед свершением казни, наедине с самим с собой.
В обед он увиделся с Ершовым и остальными ребятами из вчерашней компании. Те нервничали:
– Еще не вызывали?
– Нет…
Только Ершов не нервничал. Он был угрюм и решителен.
– А послать их к чертовой матери!
– Ты что? Беды потом не оберешься!
– А что, лучше смолчать?
Вдруг Ершов зло улыбнулся:
– Не знаете, почему у нас в маршрутных такси все платят, а билеты никто не берет? Хотим широту души показать? Или продемонстрировать доверие водителю? Мол, и так знаем, что все деньги в кассу сдаст. Но и в том, и в другом случае врем. Во-первых, мы мелочны, а, во-вторых, убеждены: шоферюга обязательно запустит свои лапы в выручку. Выходит, нам стыдно не дать водителю красть! А вот это уже из области извращений. Мне иногда кажется, что жить по здравому смыслу нам не дано. Вот, например, не любим, когда кто-то поступает не так, как все, даже если эти все законченные идиоты!..
– Что-то тебя не туда занесло…
– Занесло? – перебил Ершов. – Точно! Опять в ту же маршрутку! Ты там рискни попросить билетик. Я тебе гарантирую всеобщее презрение пассажиров до конца поездки. А безропотность перед начальством? Тут же дело просто до маразма доходит! Как в том анекдоте, если скажут, что завтра на площади всех вешать будут, то все и придут, да еще со своими веревками… Ну вот какого рожна они целому институту этот рентген устроили? По какому праву? И почему они заключение делают по показаниям какого-то прибора?
– Но ведь он же и в самом деле… улавливает.
– Улавливает. А известно вам, что состояние опьянения определяется только по результатам медицинского освидетельствования?
– Ну ладно, ладно, – вмешался Вилен. – Наверно, ты прав. Но нам-то что делать? Предлагай!..
– Я уже предложил: послать их к чертовой матери! Всем вместе.
– Ты думаешь, нас всех вместе вызовут?
– Ну, если нет, то послать их каждому в отдельности!
Вскоре после обеда вызвали всех сразу, но приглашать на «ковер» стали поодиночке.
До Вилена в кабинете Камышева побывали трое. Судя по тому, что они там не задержались, никто из них к чертовой матери никого не посылал. Вилен тоже решил не будить лиха.
Кроме Камышева, в кабинете присутствовали три секретаря: партийный, комсомольский и профсоюзный.
– Что же вы, молодой человек, такое имя черните? – со скорбью, надрывающей голос, начал партийный секретарь Никанор Алексеевич Порватов, а секретарь профсоюзный Петр Петрович Широкоряд уточнил:
– Вилен – это же от Владимира Ильича Ленина!
– Я в курсе, – негромко, но, как показалось обоим секретарям, дерзко ответил Вилен.
– Значит, вы понимаете, что с вас спрашивается вдвойне? – вступил в разговор Веселиныч, расплываясь в улыбке.
«Что он все улыбается? – раздраженно подумал Вилен. – Сколько живу, впервые слышу про особый спрос».
И ничего не ответил.
– Тогда скажите, – продолжил Камышев, приняв его молчание за согласие, – какого наказания заслуживает ваш проступок?
– А я никакого проступка не совершал, – негромко опять, но твердо ответил Вилен.
И это, в понимании собравшихся, было уже наглостью.
– Не совершал?! – покраснел от возбуждения партийный секретарь Порватов, а секретарь профсоюзный Широкоряд взвился:
– По-вашему, ходить на работу пьяным – это в порядке вещей?!
– Я трезвый был. Я же объяснил все заместителю директора сегодня утром.
Багровый Порватов и гневно дышащий Широкоряд повернулись к Камышеву.
– Ну и что вы мне объяснили? – перестал (невероятно!) улыбаться тот.
– Что я был в кафе. Но вчера, вечером. Разве это запрещено?
Наступило молчание.
– Ну, а вы что скажете? – зловеще, через очки-лупы посмотрел Порватов на комсомольского вожака.
От такого взгляда коммуниста, малого ростом и тщедушного телосложением, впору было содрогнуться. Леша Буруздин и содрогнулся (Вилен знал этого инженера из 11 отдела). А еще поперхнулся и начал было что-то лепетать, но старший товарищ его перебил:
– Да у вас комсомольцы, понимаешь, вечерами по кафе шатаются, а вам и дела нет! Где воспитательная, где культмассовая работа?!
Профсоюзный лидер, до того внезапно успокоившийся, опять занервничал, уловив отклонение от главной темы. Широкоряд вынул из нагрудного кармана пиджака ярко-желтую расческу и частыми взмахами стал зачесывать волосы, упавшие на лоб. Делая так, он все время посверкивал и косил глазками на партийного секретаря. За этим занятием Широкоряд напоминал зверька, совершающего какой-то диковинный ритуал. В конце концов, он не выдержал:
– Значит, никакой вины вы за собой не признаете?
– Нет.
– А как же показания прибора?
– А кто этот прибор тестировал, проверял?
– Да вы издеваетесь над нами?
– Знаете что? – вмешался Веселиныч – улыбка вновь плыла по его лицу. – Чтобы не было ни у кого сомнений, мы в понедельник сами, вчетвером, пройдем испытание прибором на глазах у всех. И уж если прибор ничего не покажет, а он ничего не покажет, то не обессудьте, отвечать вам придется по всей, как говорится, строгости закона.
– Какого закона? – опешил Вилен.
– Полагаю, решать ваш вопрос мы поручим комсомолу. А у него свой Устав, который что? Закон!
Вилена отпустили. Получалось, до очередного суда, который, конечно же, ничем хорошим закончиться не мог.
Следующим и последним шел Илья, который, как и намеревался, послал всех к чертовой матери. «Да, вот теперь у кого настоящие проблемы! – подумал Вилен. – А у меня так – неприятности…»
Ершов просто кипел.
– Ты сейчас только ничего не говори, – сказал ему Вилен. – Пойдем, покурим, помолчим.
С каждой затяжкой Ершов все больше успокаивался, пока не остыл совсем:
– Как бы там ни было, а покурить порой особенно приятно… Думаю, очередной их целью станет именно курение. И не потому что никотин – яд, а потому что не могут они спокойно смотреть на то, отчего человеку кайф! Для них Генкин прибор просто подарок! Дело лишь в богатстве фантазии. Можно, например, выявлять сотрудников, у которых ночью был секс. Излучает же человек после этого какие-нибудь флюиды. Настроить прибор на их улавливание, и – нате, получите порицание: что это вы, уважаемый, энергию преступно расходуете накануне трудового дня?! Я тебе точно говорю, они ни перед чем не остановятся!
– Вот что, – решил Вилен. – Надо к Генке ехать. Он этот прибор породил, пусть его… Они знаешь, чего придумали? Самим в понедельник утром, на глазах у всех пройти проверку. Чтоб никто не сомневался…
– Ну да, решили пожертвовать своими выходными. – Ершов отбросил окурок в урну. – Думаешь, они не пьют? Еще как! Только им можно. Потому что они – это они! А народ глуп, и его нужно систематически воспитывать…
– Ладно, Илья, – перебил Вилен, – что тут много говорить! Мы едем к Генке или нет?
– Естественно. Встречаемся после работы на остановке.
В начале седьмого вечера Ершов нашел Вилена в очереди на автобус.
– И охота тебе? Я, например, до метро пешком хожу. Или на маршрутке добираюсь. Вон, кстати, наша едет. Авось, не обеднеем.
Маршрутки, как известно, плавностью хода не отличаются. К свободным местам, оставшимся только в конце салона, пробирались через качку, приседая и разбрасывая руки. Наконец, плюхнулись на сиденья.
«Каждый раз такие пируэты выделывать, да еще за кровный гривенник?! Нет! Лучше уж пешком!» – решил на будущее Вилен и полез за деньгами. Но Ершов уже протянул руку впередисидящему пассажиру:
– Передайте, пожалуйста, на два билета.
«Начинается…» – тоскливо подумал Вилен.
Убедившись, что монетки добрались до водителя, Ершов немного выждал, а потом громко сказал:
– Товарищ Пиковер, а где билеты?
Вилен не сразу сообразил, что садясь в маршрутку, Илья успел узнать фамилию водителя из таблички, всегда размещаемой на «торпеде» такси. Не сразу сообразили и все остальные, включая водителя, плечистого парня с рыжей головой, который, услышав свою фамилию, резко затормозил. Пассажиры посъезжали со своих мест. И все, как один, повернули недобрые лица к Ершову. Ну и к Вилену, конечно. Который невольно отодвинулся в сторону.
Прежде чем оторвать от толстой катушки билеты, Пиковер направил зеркало заднего вида на Ершова, чтобы рассмотреть лицо этого уникального человека. Наконец, он вложил два билета в руку пассажира за своей спиной:
– Передайте тому вон… в конце салона.
И билеты поплыли по цепочке в сопровождении тяжелых взглядов. Как раньше и утверждал Ершов, всеобщее презрение было обеспечено им с Виленом до конца поездки. Удивительно, но это презрение передавалось и новым пассажирам, которые, едва усевшись, начинали с неприязнью на них посматривать.
