Юрий Быков - Московское Время (сборник)
И будто кто-то подтолкнул его встать, чтобы направиться к Вике. Вилен, конечно, понимал, что она, скорее всего, его не узнает, но стало не до размышлений. А ведь прежде, чем приглашать Вику на танец, не мешало бы подумать о возможной реакции усатого Викиного кавалера. Поэтому для Вилена было неожиданностью, когда тот вскочил с места и грозно надвинулся на него.
– Все нормально, Аркадий, – остановила усатого Вика и негромко добавила: Что это ты себе возомнил?!
«Значит, между ними ничего серьезного», – улыбнулась у Вилена душа.
Начался медленный танец. Без слов, одной мелодией звучала какая-то очень знакомая песня-грусть, и так оказалось хорошо плыть в этой музыке, глядя на Вику и думая о ней.
То, как были подведены ее глаза, несколько изменило их форму, но все равно это были те же Викины косульи глаза. Да и во всем она, будто бы изменившись, осталась прежней. Фигурка, хоть и утратила девичью легкость, но не потеряла стройности, только приосанилась, а походка и жесты принадлежали теперь уверенной в себе женщине, и потому в ее движениях стало еще больше изящества, которое всегда – порождение внутренней свободы.
Вика улыбнулась, и от ямочек на щеках лицо ее сделалось до боли знакомым.
– Что это вы так смело разглядываете меня?
И, не дав ему ответить, сказала:
– Раньше я знала одного такого же смелого молодого человека. А звали его…
Она потянулась к его уху и, нахлынув ароматом волос, прошептала:
– Вилен…
– Не может быть! – изумился он.
– Не может быть чего?
– Чтобы ты… вы меня узнали!..
– Но узнала же! И что это ты со мной на «вы»? Очень постарела?
– Нет. Ты и сама знаешь, что прекрасно выглядишь.
– Ну знаю. А тебе трудно комплимент сделать?
– Так ведь я же говорю: ты прекрасно выглядишь. Ты всегда красивой была. И мне очень нравилась. Да и не мне одному. Помнишь?
– Помню, конечно… Ты мне тоже симпатичен был…Ты же мой спаситель! Сколько лет тебе тогда было?
– Двенадцать. А жаль.
– Что жаль?
– Что симпатичен был только потому, что спаситель.
Вика рассмеялась.
– Да я для вас тетей была, а вы для меня дети!
– Все так. Хотя и не совсем так.
У Вики заиграли смешинки в глазах.
– К чему ты, Вилен, клонишь?
– К тому, что я вырос и мне двадцать два года.
– Молодец! И все равно я для тебя взрослая женщина, – строго сказала она, но глаза ее по-прежнему весело блестели. – Ну, расскажи о себе.
– Биография короткая: школа, институт, сейчас в НИИ работаю, младшим научным сотрудником. Сегодня конференция молодых специалистов была. Мы оттуда с ребятами удрали, чтобы премию обмыть. Вон наш столик.
– Ты премию получил?
– Нет, вон тот в красном свитере.
– Ты женат?
– Что ты, я же только институт закончил.
– Ну и что? Некоторые еще студентами семьей обзаводятся…
Вика смолкла, опустив лицо.
– Я все помню, – сказал Вилен. – Не сложилось с ним?
Она кивнула.
– А брат твой как?
– В МГИМО учится, спасибо нашему папе. На последнем курсе. Все у него хорошо.
– Аутебя?
– И у меня тоже. Я вечерний закончила. Работаю тут недалеко. Экономистом. Теперь уже старшим, – поправилась она. – Пришли вот с коллегами мое повышение отметить.
– Ты замужем?
– Нет, но я не одна, – она улыбнулась, – у меня дочь. Ей девять лет.
Танец закончился.
– Если я тебя еще раз приглашу, меня тот усатый, наверно, зарежет.
– Ну, во-первых не зарежет: он все-таки зав. сектором, а не уголовник, и, во-вторых, мне уже пора домой, к дочке.
– Тогда я тебя провожу. Не будешь возражать?
– Не буду.
– А зав. сектором?
– И он тоже. Жди меня у выхода, я скоро.
Вилен кинулся к своему столику:
– Все, мужики, я испаряюсь. Генка, спасибо за угощение.
– Погоди, как тебе удалось с такой женщиной познакомиться?
– Завтра, все завтра… Пока!
Был десятый час вечера, когда вышли они из кафе. К этому времени заложенное облаками небо прояснилось и теперь, глядя на землю желтой луной, лежало в белесых росчерках, словно в следах пороши. И было душно от исхода в открывшуюся высь тепла, накопленного за день. И было чудесно оттого, что это напоминало лето.
Они пешком, неторопливо продвигались к Викиному дому, который находился в паре автобусных остановок; шли расстегнутые, с непокрытой головой, и какой-то славный разговор ни о чем лился сам собою, как тихая течь.
Когда они вошли в подъезд, все оборвалось: Вилен привлек Вику к себе, а она уперлась руками в его грудь и покачала головой.
– Зачем? Так хорошо было…
Вилен отпустил ее. И с обидой спросил:
– Я всегда буду для тебя мальчиком?
– Ну нет, конечно… Не сердись. Ты… очень милый…
Она вдруг обняла его и поцеловала в губы. Не пресно – по-дружески, – а влажно, сладко. Но коротко. Словно только подразнила юрким язычком.
– Ничего не понимаю, – прошептал изумленный Вилен.
– Я пока тоже… – отозвалась Вика и предложила:
– Хочешь, чаем напою. Только вести себя прилично! Странно, почему-то в подобных обстоятельствах всегда предлагают кофе. От него же не спят, а тут ночь на носу.
– Вот за тем и предлагают, чтобы не спать.
– Тогда это точно не наш случай.
Они поднялись в Викину квартиру. Дочка уже спала.
– Она у меня самостоятельная, – сказала Вика, – сама ложится, сама встает.
– А комнат у тебя две? – не постеснялся спросить Вилен.
– Две, но нам на кухню.
Чаю Вилену не хотелось… Осилив две чашки чаю, Вилен понял, что пора уходить. Уже стоя в дверях, он попытался снова обнять Вику, и она – о, чудо! – вдруг не стала сопротивляться. В этот раз поцелуй был долгим. Вика спохватилась только, когда руки Вилена сделались чересчур смелыми, и забилась, как птица, у него в объятьях.
– Вилен, ты слишком торопишься!
– Тороплюсь? Значит, есть надежда?
– Ну почему же нет? – улыбнулась она. – А теперь иди. Спать пора.
– Я позвоню завтра!
4
«А голова-то, кажется, уже не болит», – заметил Вилен, подходя к зданию института. Но тут же от этой приятной мысли отвлекся, увидев через стеклянные стены аквариума-вестибюля небывалое скопление народа.
Обычно каждый сотрудник шел через свой турникет, обменивая у вохровца (стрелка военизированной охраны) жетон на пропуск – и никакой толчеи. Сегодня же все проходили через один-единственный турникет, миновав который надлежало еще проследовать мимо какого-то экрана. На выходе из процесса стоял с ручкой и блокнотом вальяжный, крупный, улыбающийся Василий Леонидович Камышев, именуемый, между прочим, в народе Веселинычем.
Вилен пристроился к концу очереди.
Вскоре он увидел Ершова, который, находясь за Камышевым так, что тот не мог его видеть, делал Вилену энергичные жесты. Смысл их угадывался однозначно: не надо, не ходи! «Да как же это? Прогулять что ли?» Вилен покачал головой. Ершов в отчаянии махнул рукой: мол, воля твоя, я тебя предупреждал, но не ушел, а остался ждать.
Когда Вилен проходил мимо матового экрана, тот вспыхнул красным цветом. Веселиныч заулыбался шире прежнего.
– Представьтесь, – сказал он.
Вилен назвал себя.
– Что же это вы, Вилен Игоревич, нетрезвый на работу приходите?
– Я? – изумился Вилен. – Да я абсолютно трезв!
– А вот прибор, – Камышев кивнул на экран, – сигнализирует об обратном. И ошибиться он не может. Между прочим, его ваш же коллега изобрел, молодой специалист. «Стало быть это Генкин прибор… И вот каким образом начальство взяло его на вооружение! Но все это похоже на бред! Какая-то чушь несусветная!»
– Я сейчас объясню… Ну да, вчера вечером я был в кафе, выпивал, но вчера же!
– Объясняться вы будете не здесь. А сейчас проследуйте на свое рабочее место. Вас, когда потребуется, вызовут.
– Ну что, не послушал меня? – протянул, здороваясь, руку Ершов. – Дождался бы, когда они свою ловушку унесут, да прошел бы себе спокойненько.
– Откуда ж я знал?.. Конечно, лучше было опоздать…
И вдруг Вилен рассмеялся:
– А изобретатель наш хренов небось тоже попался?
– Зря надеешься: Генка сегодня в отгуле.
– Ну а ты, у тебя-то должно быть все в порядке: ушел рано, пил немного.
– Ага… Счас… У этого чертового прибора такая чувствительность, что ему и одной молекулы достаточно! Я тоже в списке… А ведь интуиция меня не обманула: получите, дорогие товарищи, сухой закон в отдельно взятом институте.
– Да они там что? Рехнулись?
Ершов оставил реплику Вилена в стороне.
– И будут потом радостно рапортовать наверх… А дальше, сам знаешь, – начнется распространение передового опыта в масштабах города, республики, всей страны!
– Да ладно тебе! Не сгущай краски!
– Ну и наивный же ты человек! Это ж любимое их занятие – порядок наводить… Ладно, пора по рабочим местам, а то еще опоздание до кучи припишут.
