Татьяна Осипцова - Утка с яблоками (сборник)
– Брось! Люди ерунду болтают, а ты повторяешь.
– Они даже когда не говорят, я все слышу, что думают… – призналась вдруг Алина.
Галка едва сдержала усмешку: тут и телепатии не надо, все думают об этой алкоголичке одно и то же.
– Знаешь, как тяжело жить, когда в голове все время чужие голоса? – вздохнула порядком окосевшая хозяйка.
– Нет, откуда мне, у меня такого дара нет! – вроде бы уважительно удивилась жиличка, думая при этом: «Скоро тебе и черти видеться начнут!» – А какие голоса, чьи?
– Вот сегодня президент со мной говорил, – совершенно серьезно сообщила Алина. – Сказал, что пока в моих услугах не нуждается, но я должна быть готова.
– К чему?
– Помочь. Ты ведь знаешь, какая обстановка в стране…
– А ты откуда знаешь? У тебя даже телевизора нет.
– Я все знаю, – значительно кивнула Алина.
– Слушай, а давай я тебе телевизор свой отдам? Все равно плазму покупать собралась. Как ты без телевизора, одна целыми днями? Никуда не ходишь…
– Друзей не стало. Раньше много друзей было… Знала бы ты, какие здесь у нас с Костиком интересные компании собирались! Такие ребята классные, образованные, просветленные… Это они мне открыли все Тибетские истины…
Съехала с нужной темы, поняла Галина. Сейчас опять свою индийско-тибетскую мутотень заведет. И, не давая хозяйке опомниться, предложила:
– А мы телик прямо сейчас перенесем. У тебя антенна-то есть?
Антенна оказалась оборвана, и телевизор с грехом и помехами пополам показывал всего три программы.
– Вот, совсем другое дело! – воскликнула Гульнара. – Не будешь теперь скучать. Будешь сериалы смотреть! А антенну проведем, не беспокойся. Видишь, что значит настоящий друг? Ничего мне для тебя не жалко.
– Галочка! – полезла с пьяными поцелуями Алина.
Галя стерпела, и даже сама чмокнула в опухшую вялую щеку.
– Знаешь, ты кто? Ты – золотой человек! – умилялась Алина.
– Выпьем за дружбу, – предложила Галя, выставляя на шаткий журнальный столик очередную бутылку.
Выпили. Впав в благостное настроение, хозяйка любовалась на рябой экран.
– А мне-то, мне-то – совсем нечем отблагодарить тебя, Галочка!
– Комнаты завещай, это будет лучшая благодарность. Не мне, так дочери моей достанутся. Ей жить.
– Наргизе? Да пожалуйста! Такая девочка умненькая. Скромная, вежливая. Для нее не жалко!
– Нет, Алиночка, ты на меня напиши, это все равно, что ей. Только вначале приватизацию оформить надо. Так я позову свою знакомую?
– Зови. Но ходить я никуда не буду. Терпеть не могу все эти учреждения…
– Не надо никуда, все на дом, все для твоего удобства.
Пока оформляли приватизацию, Галина глаз не спускала с квартирной хозяйки, следила, чтоб у той выпивка с закуской не переводились, впрочем, как все алкоголики, ела Алина немного. Деньжат тоже ей подбрасывала, чтобы могла из дома выйти.
Алинка хвасталась в компании, собиравшейся ежедневно возле ближайшего круглосуточного магазина:
– Теперь я на весь век обеспечена. Галка у меня будет ноги мыть и воду пить!
«Ну, ноги-то я тебе, допустим, мыть не собираюсь – мараться об тебя, – сжимала зубы Галка, до которой эти слова донесли. – А питьем обеспечу – хоть залейся!»
Гульнара считала, что поступает очень благородно. Она ведь не как некоторые – получат документы на квартиру и тут же подсунут алкашу отравы. Она Алину кормит, поит. А что водка паленая – так не ее вина. Не французским же коньяком эту пропащую поить? Она не собиралась приближать Алинину смерть – сама подохнет, коль пить не перестанет. А в том, что не перестанет, сомнений не возникало.
* * *Женщина на продавленном вонючем диване с трудом просунула в пересохший рот трубочку, но сил всосать воду не нашлось.
«Неужели все? – не слишком испугалась она. – Жизнь кончена? И что дальше?.. Полная тьма? А может, все так, как говорил Котик – выход в астрал, а там море, солнце, вечное лето, и он – единственный, любимый…»
* * *Сдав удостоверение и получив расчет, Алена вышла из отделения, машинально пересекла улицу и присела на скамейку в сквере перед кинотеатром.
Она не знала, что делать дальше. Искать работу? Но в трудовой книжке позорная запись… Меньше всего ей хотелось просить помощи у матери, однако, похоже, другого выхода нет.
Так она сидела, беспомощная и потерянная, и не заметила, как на скамейку рядом с ней опустился молодой человек.
– Что грустишь, красавица?
Услышав низкий голос с легким восточным акцентом, Алена вздрогнула и обернулась.
– Что случилось? – повторил он. – Может, я помочь могу?
Мужчина выглядел лет на тридцать. Длинные, смоляного цвета волнистые волосы забраны в пучок, как у латиноамериканских мафиози в кино. Мясистый нос с горбинкой, затейливый изгиб губ, синие от щетины гладковыбритые щеки на бледном лице. Одет богато и аккуратно. Начищенные остроносые ботинки сверкали, стрелки на черных брюках идеально ровные, под расстегнутым воротом кожаной куртки виднелась белая рубашка.
– Константин Шенгелия, Котэ, – представился он.
– Лена Колобова, Алена, – ответила девушка на его приветливую улыбку.
– Так что случилось, Аленушка? Медведь обидел? – пошутил Котэ.
– Медведь. Еще какой медведь! С работы уволил. Я здесь в милиции работала. А теперь не знаю, куда и идти…
– Тебе жить негде?
– Жить есть где. У меня своя комната в коммуналке, – гордо ответила Алена.
– Одна живешь? Ты тоже не местная?
– Да нет, я питерская. Меня мама отселила, чтобы не мешала ее личной жизни. А вы?
– Что это – «вы»? Я что, такой старый? Давай на «ты».
– Давай, – кивнула Алена.
Почему-то в этот миг ей стало легко. Будто все проблемы отодвинулись под взглядом мягких карих глаз Константина.
– Я из Сухуми. Но не абхаз, а мегрел.
– Мегрел?
– Мегрел – значит, грузин.
– Правда? А я думала, Сухуми – это Абхазия. Мама рассказывала, она туда ездила, на озеро Рица.
– Абхазия тоже часть Грузии. Только абхазы с грузинами не слишком дружат.
– Отчего?
– А! – небрежно скривился Котэ. – Долгая история. Неинтересная. Не люблю я эти национальные распри. Лучше скажи, куда тебя проводить. Домой? Или лучше в кафе зайдем, посидим?
Алина согласилась на кафе. Они долго разговаривали. Выяснилось, что Константину всего двадцать пять, он приехал в Ленинград семь лет назад. Вначале учился в институте советской торговли, после второго курса бросил, сейчас работает поваром в небольшом кафе. Не вернулся в Сухуми по банальной причине – не хочет служить в армии. Здесь он живет без прописки и работает без оформления.
– Как же так? – поразилась Алена, по роду службы сведущая в вопросах регистрации.
– Комнату снимаю у одного мужика, ему мой паспорт ни к чему. А на работе только рады, что я не оформлен. Деньги лишними не бывают, а? Даже если ты начальник отдела кадров. Вот, кстати, у нас бармен увольняется, ты не пойдешь работать со мной на пару?
– Барменом?
– Буфетчицей. У нас в меню несколько стандартных блюд, салаты, выпечка, кофе-чай, вино. Крепкого не бывает. Конечно, на крепких напитках больше зарабатывают, но на кофе тоже можно. Я тебя научу. Это несложная работа.
Алена кивнула, не задумываясь. Куда она пойдет – секретарша без квалификации, да еще по статье уволенная? К тому же Котэ понравился ей с первого взгляда. Его лицо, стать, вальяжная медлительная манера двигаться. То, как внимательно он слушает ее, пуская кольца заграничного дыма. Она обратила внимание, что курит он «Marlboro», и сигареты не бережет, гасит недокуренными.
Он проводил ее до дома и остался на ночь. Больше они не расставались.
Ирина Леонидовна вначале возмущалась: она устроила дочь в систему МВД, а та скатилась до буфетчицы затрапезного кафе! Да еще с грузином без прописки связалась. Но Константин и ее очаровал своим вежливым и предельно уважительным отношением. Слегка завидуя тому, как светится от счастья дочка, Ирина Леонидовна успокоилась.
Алена оказалась будто создана для работы в кафе. Совсем скоро она освоила немудрые хитрости обвеса и недолива. Научилась различать по внешнему виду клиентов – кого можно обсчитать, а кто проверит все до копейки. Константин по своим каналам приобретал левые продукты и вино, поэтому почти половина выручки кафе шла в их с Аленой карман, и деньги в нем не переводились.
Года через два умерла соседка Алены по коммуналке, и Ирина Леонидовна, имеющая связи в исполкоме, предложила Алене с Котэ срочно оформить отношения. Вскоре Котэ получил питерскую прописку, а молодая семья вторую комнату.
Они были красивой парой. Оба рослые, статные. Жгучий брюнет и блондинка с волосами ниже талии. Котэ очень нравилось, когда Алена носила их распущенными. Он любил дарить ей фирменные вещи, и гордился: «Какая у меня красивая жена!»
В Сухуми они поехали, когда Алена была на седьмом месяце.
Она сразу заметила, что старшие Шенгелия не в восторге от того, что их единственный сын женился на русской. И если Нино Таймуразовна еще как-то старалась скрывать свою неприязнь за кавказским гостеприимством, то Давид Зурабович и не пытался.
