Татьяна Осипцова - Утка с яблоками (сборник)
Алена проработала уже года два с половиной, когда начальника отделения, пожилого добряка, отправили на пенсию, прислав на его место Василия Трифоновича Гриценко, сразу прозванного подчиненными «Трипперович». Неизвестно, страдал ли когда-нибудь Василий Трифонович стыдной болезнью, но, по общему мнению, дать ему могла только проститутка. Природа подшутила над Гриценко, водрузив тело массивного, размера шестидесятого мужчины на карикатурно короткие ножки. Поэтому он выглядел начальником только сидя за столом. Стоило ему выйти из-за него и вытянуться во все свои 145 сантиметров, как присутствующим хотелось отвести глаза в сторону. Алена отказалась от каблуков, но все равно, стоя чувствовала себя жирафом по сравнению с шефом. Сидеть, когда он выходит в приемную, тоже неудобно – субординация.
Мучимый нешуточными комплексами, Трипперович пил, а напившись, неизменно желал доказать, что он мужик не хуже других. Лейтенант Гера Симонов по первому требованию предоставлял ему проститутку из «контингента», который был в районе на заметке. Конечно, даром – кто из них посмеет отказать начальству? Считалось, что кроме Геры об этой слабости Гриценко никому не известно, хотя знали, конечно, все.
Однажды Василий Трифонович вернулся с совещания в главке злой, как черт. Все в отделении были в курсе, что майор хлебает водку, будто воду, зато пьянеет разом и нехорошо. На сей раз за час он успел заглотить не меньше литра. Геры под рукой не оказалось, и Трипперович с пьяных глаз перепутал свою секретаршу с местной шалавой.
Едва отбившись от громадных лапищ, Аленка попыталась обратить все в шутку, но окосевший коротышка воспринял ее смех иначе.
– Смешно тебе?.. Ах ты, сучка! Всем мужикам в отделении даешь, а мной брезгуешь! Ты у меня… вылетишь отсюда! Да я тебе такое устрою – на работу нигде не примут! По статье уволю! Вон отсюда! И чтобы я твоей рожи глупой больше не видел!
* * *Женщина с трудом перевернулась на бок, открыла выцветшие голубые глаза и увидела на стоящей вплотную к дивану табуретке миску с давно остывшим борщом. Желтые бляшки жира вызвали спазмы. Чтобы подавить их, пришлось снова закрыть глаза.
Наверное, Галина приходила, а она и не заметила.
Галина, хозяйка небольшого круглосуточного магазина, по паспорту значилась Гульнарой Джураевой. И если в ее внешности слегка просматривались черты отца-узбека, то характером Галина скорее удалась в мать-украинку. Сама о себе говорила: «Надо будет – в любую щель без мыла влезу». Она легко сходилась с людьми, а использовав их, так же легко отбрасывала, будто мусор. Была вынослива, как верблюд, могла довольствоваться лишь самым необходимым, но не упускала ни одной возможности, ведущей к будущему благополучию. Когда ее муж пал случайной жертвой во время беспорядков в 2005-м, Галина с дочерью-подростком подалась из Андижана в Россию. На родине она преподавала в школе математику, а в Петербурге поначалу кем только быть не довелось: и дворником, и прачкой в больнице, и в магазине продавщицей. Сняла комнату, но ради того, чтобы оплачивать учебу своей умницы-дочки в институте, потеснилась, впустив четырех женщин-узбечек. Затем вошла во вкус, сняла еще комнату у одинокой соседки, поселила в ней двенадцать земляков-мужчин, и вскоре магазин открыла. Жильцы коммунальной квартиры было взбрыкнули, грозились нажаловаться куда следует, но Галина, когда ей надо, умела любого задобрить. Этому бутылку, этой конфеты, той платок с люрексом. Давила на жалость: «Ты представь, что у тебя где-то далеко дети голодные сидят! Знаешь, сколько за сбор тюка хлопка в сезон дают? Сто рублей. А ты его собери! Это без рук, без ног, без глаз останешься, а все равно норму не выполнишь. А другой работы в Узбекистане совсем нет. Здесь есть работа – работать некому. Чем они тебе мешают? Они только спать приходят. Ты их и не увидишь».
Хозяйка комнаты укоряла ее:
– Наживаешься ты на мне. Я с тебя десять тысяч беру, а ты с них сколько? По пять с каждого?
– Алина, бога побойся!
– У нас с тобой, Галь, боги разные.
– Бог один, его только называют разными именами, – уверенно отвечала Гульнара, и кричала в сторону коридора:
– Арслан, Арслан!
Один из молодых узбеков-жильцов появлялся на пороге.
– Арсланчик, сколько ты мне платишь?
Тот смотрел удивленно.
– Не понимает по-русски, – качала головой бывшая учительница. – А раньше все понимали.
И повторяла ему что-то по-узбекски. Тот испуганно мотал головой.
– По-русски скажи, – настаивала Галина.
– Нэт, нэт! – вновь мотал головой узбек.
Галя победно поворачивалась к Алине.
– Вот видишь! Ничего не платит. Он же племянник моей свояченицы. А Холдар – сын соседки, Тахир и Темир – дети моих бывших учеников. Сама посуди – как я могу с них деньги драть?
Хозяйка пожимала плечами. Кто знает, о чем Галька спрашивала своего жильца, если тот так испугался.
– Ай, Алина, я ведь не только деньги тебе за комнату даю. Я ведь и подкармливаю, когда тебе есть нечего, и чекушку принесу, чтоб ты вечером не скучала. Давай лучше выпьем винца. Хороший портвейн, как при советской власти. У меня и водка есть, если хочешь, и пиво тоже имеется.
Сама Галина почитай, не пила, только к рюмке слегка прикладывалась, зато регулярно и усердно потчевала свою хозяйку. Та, налакавшись, жаловалась, пускалась в бесконечные рассказы о том, как докатилась до такой одинокой жизни. Галка поддакивала.
– Бедная ты, бедная… Только ведь не одна ты. У тебя мать есть.
– Что – мать? Я ее порой ненавижу… Она никогда не понимала меня, только о себе думала.
– У тебя есть я – лучшая твоя подруга, – убеждала Гульнара. – А друзья на то и существуют, чтоб помогать друг другу. Вот я тебе и помогаю.
– Спасибо, Галочка, – благодарила Алина с умильными пьяными слезами.
– Алиночка, вот случись с тобой что – неужели комнаты твоей матери-ехидне достанутся?
– Государству они достанутся, – помотала головой хозяйка. – Матери – ни за что!
– Так они у тебя, что, не в собственности? – поразилась Галя.
– А зачем? Оставлять некому… Доживу уж без собственности.
– Не говори таких слов, подруга. Доживу! Да ты меня еще переживешь!
– Врешь ты, Галка. У меня ж сил ни на что нет, даже комнаты приватизировать. Это ведь надо ходить куда-то, оформлять. А мне до магазина иной день не дотащиться.
Галя покивала понимающе. Затем, будто только сейчас придумав, заговорила:
– Слушай, я тебе помогу. На что друзья на свете? Мы все оформим, тебе даже из дома выходить не надо будет. Есть у меня знакомая, как раз этими делами занимается. Не бесплатно, конечно…
Алина махнула рукой:
– Нет у меня денег!
– У меня займи.
– А отдавать с чего?
– А ты мне на комнаты завещание напиши. Сама знаешь, живу тут на птичьих правах, а у меня дочка…
– Считаешь, сдохну скоро? А и ладно, это тоже не жизнь!
– Бог с тобой, Алиночка! Живи да радуйся! Я тебе еще деньжонок подброшу за твою доброту, долг по квартплате погашу. И, ты меня знаешь – не оставлю голодать-холодать. Кстати, тебе ведь зимой из дому выйти не в чем, а я дочке шубу купила, дубленку она носить уже не хочет. Возьми себе.
Гульнара исчезла, и через несколько минут притащила в запущенную комнату хозяйки богатство: дубленку, сапоги-дутики, теплую кофту и платье узбекской расцветки.
– Настоящий шелк, – потрясла она перед Алининым носом. – Примерь.
Алина накинула платье на тощее тело, взглянула в треснутое зеркало на стене.
– Ой, прямо узбечка! Тюбетейки не хватает.
– Будет тебе тюбетейка. Дай только косы заплету.
Скрывая брезгливость, Гульнара заплела из давно не мытых длинных волос с десяток косиц и притащила из своей комнаты шитую золотом тюбетейку.
Алина пьяно улыбалась своему зеркальному отражению.
– А что, красиво!
– Красиво, конечно. Ты у нас, Алина, красавица. Мы тебя еще замуж выдадим!
– За кого? – помрачнела хозяйка. – За твоего Фархада, или Рустама или как их… Давай, Галка, за Котика моего выпьем – светлая ему память… Жаль, ты не знала его, такой мужчина был…
Смахнув слезу с глаз, Алина заглотнула свою порцию водки, лишь хлеба отщипнула закусить, задумалась. Галина пригубила, поморщилась, подцепила вилкой из банки кружок маринованного баклажана.
– Виктор у тебя тоже неплохой был. Беда, что прожил недолго…
– Не живут возле меня мужики… Черная вдова, – пробормотала Алина.
– Брось! Люди ерунду болтают, а ты повторяешь.
– Они даже когда не говорят, я все слышу, что думают… – призналась вдруг Алина.
Галка едва сдержала усмешку: тут и телепатии не надо, все думают об этой алкоголичке одно и то же.
– Знаешь, как тяжело жить, когда в голове все время чужие голоса? – вздохнула порядком окосевшая хозяйка.
– Нет, откуда мне, у меня такого дара нет! – вроде бы уважительно удивилась жиличка, думая при этом: «Скоро тебе и черти видеться начнут!» – А какие голоса, чьи?
