Аркадий Маргулис - Обращение Апостола Муравьёва
Обыск дома занял около двух часов. Марат не собирался оставлять призракам ни крупицы жёлтого металла. В подвале, в закатанной трёхлитровой банке с солёными помидорами обнаружился мешочек, напоминавший табачный кисет времён первой мировой войны. Едкий рассол прожёг ткань, но золоту не причинил вреда. Марат помнил, что «презренному металлу» не страшны кислоты, за исключением «царской водки», адской смеси кислот. Но банку заполнял рассол, и химической непосредственности золота ничего не грозило.
Подобные кисеты отыскались ещё в нескольких банках, а на матрасе покойного Виктора Петровича обнаружился неровный шов вручную. Апостол вспорол ткань окровавленным ножом. В нутре тюфяка, среди дурно пахнущей пенорезины, скрывался целлофановый пакет. Марат, не долго думая, вскрыл и его. Пятьдесят тысяч долларов ассигнациями в пятьдесят и сто баксов!
Золото Апостол взвесил на «ювелирных весах», имеющихся в каждом доме посёлка. Старатели вместо денег частенько использовали в товарных взаимоотношениях крупицы драгоценного металла. Итого: двенадцать килограммов двести двадцать два грамма чистого золота, да ещё пятьдесят тысяч долларов крупными купюрами. Съездил, называется, на заработки. Два трупа и куча денег. Точно как в книгах о золотой лихорадке.
И что теперь? Домой возвращаться нельзя, его портреты непременно развесят по всем районным ГУВД. Участковому какая-нибудь сердобольная старушка непременно проговорится: вернулся, мол, с севера Марат Игоревич Муравьёв-Апостол, да не просто вернулся, а с крупным баблом. Участковому не составит труда сопоставить бабье любопытство с фотографией убийцы старателей в северном посёлке. С другой стороны, в любом другом городе появление нового человека привлечёт внимание.
Марат сложил добычу в заплечный мешок из грубой дерюги. Тихо, очень тихо, выскользнул за дверь. Выключать свет в гостиной не стал. Только у самой калитки вспомнил нечто важное, нечто, что поможет сделать исчезновение реальным. Пригибаясь к земле, словно под пулями, обогнул дом. Там, в небольшой кирпичной пристройке с земляным полом, хранились канистры с бензином для «Вихря». Потоптавшись, решил, что нести к дому не стоит. Если подпалить бензин сейчас, здание потушат быстро, обнаружат два трупа и тут же организуют погоню, хватившись третьего.
Апостол сплюнул и зашагал к дому инвалида. Часы показывали без четверти одиннадцать. К удивлению и радости Марата, калека не спал. В ином случае, пытаясь достучаться, пришлось бы нашуметь. Безногий сразу узнал ночного гостя, но удивления позднему визиту не выказал. По всей видимости, чтобы кого-то удивить в этом доме, пришлось бы постараться. И всё же Марату удалось немного озадачить хозяина. Наотрез отказавшись дожидаться утра, он настоял на встрече с Лютым. Без промедления! «Здесь и сейчас!». Блатной неплохо разбирался в людях, чтобы понять: упрямство Марата не блажь. Случилось что-то из ряду вон выходящее.
Поколебавшись для приличия с минуту, калека высыпал на ладонь визитёра щепотку разноцветных гранул. Днём шёл дождь, поэтому перед походом на крышу Апостолу пришлось прихватить охапку соломы из сарая. Когда гранулы оказались в огне, повалил плотный дым. Настолько густой и белый, что на фоне народившейся Луны, должен быть виден за километры.
То ли белый дым означал тревогу, то ли Лютый случайно проезжал мимо, но знакомый звук «Уазика» раздался, едва Марат, залив костерок, спускался вниз. Хозяина сопровождали четверо отчаянного вида мужчин, в принадлежности которых к разбойному клану сомневаться не приходилось. На лицах не тени сна. Все в спортивных костюмах неброских тонов. Лютый же, наоборот, оказался в крикливой для ночи серебристой косоворотке.
В доме Марата наскоро, не спрашивая позволения, обыскали, затем смотрящий позволил говорить.
– Лютый, мы не могли бы переговорить наедине?
– Гля, Лютый, голубок желает уединиться с тобой, – скаля кривые зубы, презрительно проговорил один из быков, делая шаг в сторону Марата.
Расхохотались все, кроме Лютого и Апостола. Между ними затеялась зрительная дуэль. Вор наблюдал за реакцией просителя, глаза его оставались сухими, колючими и холодными, как снег в непогоду. Они, в отличие от слов, требовали, но не просили – вор не любил, когда его о чём-то просили. Так наказывал священный трёхглавый тюремный закон: не верь, не бойся, не проси.
– Нет, фраерок, говори при всех.
Апостол молча развернулся, нарочито неспешно, с высоко поднятой головой, направился к выходу. Бык, назвавший Марата голубком, находился к нему ближе других, поэтому его рука коснулась плеча парня первой. Резко развернувшись, боец с призраками – что ему теперь человечек из плоти и крови – поднырнул под руку и отработал короткую, но жёсткую серию в корпус. Мужик упал на колени, затем медленно, словно сомневаясь в правильности, завалился на бок.
– Стоять! – рявкнул Лютый на охранников, бросившихся на выручку.
Первым, как ни странно оказался инвалид с морским офицерским кортиком в зубах. Он так ловко управлялся с колёсами инвалидной коляски, что умудрился оставить позади резвых двуногих хищников.
– Ладно, детка, я проверял тебя на вшивость. Оставьте нас!
– Хозяин…
– Увянь, – посоветовал вор.
Все послушно исчезли за дверью, не забыв прихватить поверженного, пытавшегося всосать в себя каплю воздуха.
– Говори, я тебя слушаю, – негромко, как-то очень обыденно, не рисуясь, проговорил Лютый.
Марат в подробностях, за исключением найденных денег и золота, описал, что произошло в доме Мамонтова. Вор слушал внимательно, не перебивая, хотя и не проявляя интереса. Казалось, подобными историями сопровождался любой его завтрак.
– Что же ты хочешь от меня, бывший старатель? Ведь у тебя есть имя?
– Есть, – согласился Марат, и удивился несвоевременности вопроса. В сложившейся ситуации имя имело наименьшую цену.
– Марат Игоревич Муравьев-Апостол.
– Значит, батю твоего звали Игорем?
– Ну, да… – протянул Марат, пытаясь уследить за ходом мысли Лютого.
– Так-то, – вор побарабанил пальцами по столу, – и погоняло у тебя тоже имеется?
– Апостолом обзывают, – ответил Марат с тенью солидности, словно имел за плечами не одну ходку.
– Да уж, вижу, что не «Муравьём». Ты, случаем, не потомок повешенного декабриста?
Марат почувствовал растерянность, не ожидая от бандита подобной осведомлённости, поэтому ответил грубовато:
– А какое отношение это имеет к нашему делу?
– К твоему, Апостол, делу, к твоему. Наше дело здесь ни при чём. Спрашиваю потому, что хочу понять: почему?
– Я же объяснял: нет смысла врать, если тебе признался. Случайно вышло. Я никого не хотел убивать.
– Ты меня не понял. Почему ты решил, что твои проблемы должны меня интересовать?
Апостол сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, но вор смотрел серьёзно, без тени насмешки. Кулаки разжались сами собой.
– Это ты меня неправильно понял. Я пришёл не за тем, о чём ты подумал. Пришёл отдать долг за взрывчатку и внести в общак долю с бригады.
Настала очередь удивляться Лютому. Марат, словно не замечая взметнувшихся бровей вора в законе, выложил кисет с самородками, крупнейший из которых достигал спичечной головки, а мельчайший походил на песчинку с Одесского пляжа.
Смотрящий окликнул Марата у самых дверей.
– Апостол… Слушай, братан, остановись, ты же не регистрировался в старатели?
– Не успел. Виктор Павлович, покойный Виктор Павлович, говорил, что спешить некуда.
– Значит, по имени тебя никто, кроме покойников, не знал?
– Выходит, так.
– Трактор в руднике Витька сам брал, ты не ходил с ним?
– Сам.
– Вот и славно выходит…
– В пристройке за домом четыре канистры с бензином, – неожиданно для самого себя, сказал Марат.
– Я тебя понял. Одна проблема: когда в доме обнаружат два трупа, тебя всё равно станут искать. Ладно, решим, – Лютый прихлопнул ладонью по столу, – выходит, ты, Апостол, честный фраер. Куда собираешься податься?
– В Киеве меня ждут жена и две дочки.
– Домой не советую.
– Это я понял…
– Хотя… Киев, говоришь… – вор прищурился, словно вспоминая, – за Киевом смотрит мой старинный кореш. Вороном кличут. Вернёшься, снеси ему от меня маляву, – Лютый разорвал сигарету, высыпал табак прямо на пол, черкнул несколько слов на клочке папиросной бумаги. Сложил туго. Затем свистнул. В комнату ворвался инвалид на колёсах, с котиком. И четверо быков следом.
– Свечу, – коротко приказал смотрящий.
Калека укатил, но быстро вернулся с пучком церковных свечей на культях.
Хозяин зажёг одну, покапал воском на крошечный квадратик бумаги, перевернул, покапал ещё и подождал, пока не застынет.
– Теперь маляве не страшны ни вода, ни грязь, ни любопытный прищур. Ступай себе, Апостол, с Богом. Шмаровоз подкинет тебя до железки, дальше сам.
– На железке я и впрямь сам, – заулыбался Марат, протягивая законнику руку.
