Аркадий Маргулис - Обращение Апостола Муравьёва
– Как кайлится-можется, Петрович? – поинтересовался после высокой политики смотрящий.
– Благодарствуйте, вашими молитвами, – степенно, по-купечески, отвечал бригадир, расслабившийся после зачётной третьей рюмки.
Зачастили дозы. Марат с трудом разглядел на этикетке «Золотое руно». Такого наименования не помнил, но сразу решил, что водка должна быть отменная. Кабы знал её происхождение, вне сомнений попросил бы отведать.
Ещё во времена Хрущёва, а особенно при Брежневе, народ пристрастился к питному пуще прежнего. В ход шло зелье любой закваски и окраса. Даже дешёвые парфумы-одеколоны исчезли, что из сельпо, что из столичных универмагов. Заодно употребимыми стали технологические жидкости. Непутёвые легко путали питьевой этиловый спирт с убийственно ядовитым метиловым. С тем и участились летальные исходы. Статистика прорвалась в прессу, сначала во внутреннюю, а там и в наружную.
Тогда-то и родилась в научных и даже в правительственных кулуарах счастливая идея о водке с чудесными свойствами – чтоб пилась аппетитно, пьянила, но не измучивала похмельем. Такая уникальная удалась. Опробовали сначала на крысах. После предложили добровольцам. Героически опробовали на себе. Результат вышел ошеломляющим. Оказалось, даже неразбавленный концентрат не имел привычного посталкогольного синдрома.
С тем и решились на масштабные испытания. Молва гласила, что цистерну «Золотого Руна» изготовили на спиртзаводе в Кахетии, а разливать погнали на Дальний Восток. И уже в Магаданской области поставили пару плохо доступных районов на эксперимент. В одном районе продавали традиционное пойло, во второй завезли «Золотое Руно».
Испытания завершить не успели. Повсеместную Горбачёвскую перестройку подтвердило правительственное противоалкогольное постановление, сведя на нет предыдущий успех. В народе долго ещё теплилась притча про «Золотое Руно», включая легенды о размерах бутылочного арсенала в стратегических запасниках Магадана. Слухи о целебной водке достигли Иркутска, куда смотрящим заступил рачительный авторитет Лютый. Он-то и снарядил вертолётный десант в Магадан, откуда легендарный напиток перекочевал в винные погреба Иркутского общака.
– Беспредела бойцам никто не чинит? Говори, если было, – продолжал любопытствовать Лютый.
– Пока вы за нами в присмотре, неслухняные на прииски носа не кажут. Попрятались кроты по норам.
– Крысы грёбаные, – согласился инвалид.
До появления авторитетного вора в Иркутских пределах баловники беспредельничали. И без того вольным старателям приходилось туго. Параллельно бедствовал и воровской общак. Государство насквозь контролировало добычу и сбыт золота. Добывать мужикам как будто ничто не мешало. Но лимит с добычи, выраженный несносно скупой приёмной ценой, заставлял в пику закону припрятывать золотишко. Рисковые курьеры брались доставлять контрабандный товар в центр, где металл расходился партиями и дробно, уже по увесистой цене. Хватало рискачам и чтобы выпить, и на кормёжку, и на роскошь.
Добытчикам приходилось солоно. Носить на груди мешочек с утаённым привеском – до синюшных борозд на шее от немилосердной тесьмы. Старатели друг о друге про это знали и тихо радовались, когда груз тяжелел. Суровый народ. В любую минуту готовый перегрызть горло любому, кто покусится на тайничок. Доброхотов надуть тоже хватало. И около и вокруг промышляли скупщики, норовя донельзя опустить цену. Приходилось соглашаться с зубовным скрежетом, обстоятельства всякие случались.
Лютый с налёта погубил беспредел. Мокрушники, не гнушавшиеся добычи через кровь, нашли лёгкий конец в своих же засадах. Оставшиеся, прознав о твёрдом воровском законе, ушли сами. Перекупщики сделались честными, обходительными, и завели изысканный сервис – напоят, накормят, ублажат по верхнему уровню, лишь бы бряцал в мешочке металл. Один даже возил по делянкам шалавую бригаду. Добрые девки за достойную плату скрашивали стоялое мужское одиночество. Но после того, как работяги в округе подхватили свежачком триппер, сутенёру пришлось убраться.
Золото, особенно чужое, никогда никому не приносило счастья. В родном государстве разрешение на добычу мог получить любой охотник без уголовного прошлого, но не по этой причине воровское сословие презирало стараться. Небрежение было суровое. Кайлить – невежественное для вора занятие, одно слово, западло.
– Учиться, учиться, и ещё раз учиться. Ну-ка, Шмаровоз, догадаешься, кто сказал? – пошутил Лютый.
Водитель напрягся и выложил откровенно:
– Знаю. Капитан Дашка Шевцова, зам по культурно-просветительной работе, у ней зад – не обойдёшь, не объедешь.
Лютый захохотал, сразу превратившись из интеллигента в хищника, способного вырвать жертве горло. Вырвать и сожрать. Отсмеявшись, Лютый прищурился:
– Ты, Шмаровоз, не ошибся. Говорила она это, точно. И таки была права. В своём деле человек должен знать лучше других. Иначе затопчут. «Ротвейлеров» на Руси хватает, и не переведутся. Ладно. Кто вспомнит, что есть лигатура? – снова неожиданно и покровительственно продолжил опрос Лютый.
– Вроде, знаю, – как школяр приподнял руку Мамонтов.
– Валяй, Витюня, – снова превратившись в жучка-добрячка, разрешил законник.
– Примеси, добавляемые в сплав. Серебро, никель, медь.
– Наверняка на глаз, – всерьёз заметил калека, и все, включая Мамонтова, захохотали.
Старатель, отсмеявшись, посчитал нужным уточнить:
– Примеси дают в сплав для прочности.
– А для чего золоту прочность? – задал новый вопрос Лютый, но предупреждая ответ, поднял руку.
Наступила тишина.
– Ты скажешь, – указал вор на Марата.
– Легко, – согласился тот.
Как ни странно, но смотрящий не разозлился, хотя все, кроме Апостола, знали, за что вор получил погоняло. Вовсе не из-за фамилии Лютиков, доставшейся законнику от отца. Жизненный принцип Лютого выражался просто: «Здесь и сейчас». Если желаемое сторонилось «здесь и сейчас», вор впадал в сильнейшую ярость, казалось, даже лагерные псы, чувствуя её силу, прятались по будкам.
– Ходи к столу, – пригласил Лютый, словно только-то обнаружил, что парень отделён, – давно «стараешься»?
– Третий месяц.
– Уже срок. Золото уважаешь?
Марат посмотрел в примороженные глаза Лютого, понимая, что вопрос не пустой, и ответ, вполне возможно, повлияет на судьбу бригады. Поэтому ответил честно:
– Нет.
Лютый взвился, как ужаленный:
– Тогда зачем ты здесь? Капусту можно рубить, не изнывая над кайлом.
Мамонтов, скрывая неловкость момента, громко раскашлялся, но, получив широкой ладонью водителя по спине, успокоился и, опрокинув для храбрости рюмку «Золотого руна», сказал не в русло:
– Взрывчатка нужна, Лютый.
– Уже? Нашёл!? – мгновенно отреагировал, забыв о прочем, вор.
– Похоже, так.
– Новичок сможет? Взрывник твой свалил ещё в прошлом году, – выказывая осведомлённость во владениях, заметил Лютый.
– Свято место пусто не бывает. Племяш из Киева дружбана привёз, – указал на Марата бригадир.
– Армейский спецназ? Сапёр?
– Не спецназ, но хозрота, стройбат, – вмешался в разговор Марат.
– Во взрывном деле опыт главное.
– Справлюсь.
– Ладно, бригадир, – повернулся к Мамонтову Лютый, – вдруг лягавые нагрянут, думаю, будет излишним подсказать им, откуда дровишки…
Виктор Петрович приложил руку к груди против сердца. Лютый добавил:
– Смотри, аккуратно. В горах не только птички летают. Твои деньги или товар?
– Монета – нынче дефицит… Сам знаешь, поиздержался, нищенствую. Рыжья добуду и расплачусь с довесом.
– Значит, в долг?
– Стало быть… В долг…
– Под десять процентов.
– Побойся Бога, Лютый…
– Кого?! Ты что, мужик, верзешь? В жизни не боялся! Сейчас стану?
– Прости, не так сказал. Дороговато для нас… Но я согласен…
– Добро, когда подымать надумаешь, дай знать моему сподручному, Шлёп-ноге. Он пришлёт весового с инструментом.
У машины Марат принял от Лютого ящик с брикетами, аммонит и бикфордов шнур. Когда Лютый отбыл, Марат спросил:
– Палыч, а они всегда на взрывчатке путешествуют?
– Леший их знает, кто на чём. Может, зелёный дым как раз и значил: «Гони товар, фраерам прикурить скалу нужно». Только беда! Десять процентов, ёшкин кот!
– А птички, о которых предупреждал Лютый?
– Вертушки… Вертолёты с рудника. Целый день порхают, вольных стрелков вычисляют.
Ко всеобщему удивлению, Шлёп-нога прислал бабу. Ладную сибирячку, от вида её у мужика уд вставал над забором, мешая работе. Хотелось завалить её на отработанную породу, задрать подол и взъярить, чтобы попросила пощады. Пустое, эта не запросит. Крошечную бригаду Мамонтова проглотит, отряхнётся и отправится по своим женским надобностям.
Трактором отворили четвертину скалы. Апостол долго ходил, примеривался. Решился. Заложил взрывчатку, отмотал с пятьдесят метров шнура. Глянул на Мамонтова. Тот отрицательно покачал головой, кивком указав на небо. Пасли старателей на совесть. Если погода хорошая, а сегодня она выдалась на редкость, вертолёты летали весь день без передыху.
