KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Русская современная проза » Евдокия Турова - Спасенье огненное (сборник)

Евдокия Турова - Спасенье огненное (сборник)

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Евдокия Турова, "Спасенье огненное (сборник)" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

– Дух от картохи все же тяжелый, земляной. Надышался он, видно, вот и блажит, земля-то тянет его.

– Старики ране-то как сказывали: «…И раскопаша до корене, из того скверного афендрона израсте… И нарече ему имя «картофия» и расплодися по всей земле… на пагубу душам христианским». Тятя мой и в рот ее не брал, картовь ету.

– Да темнота это все, староверы, кержаки-раскольники. И не кури, и не пей… Только и знали: робить.

– Ну, дак и жили, не то, что мы теперя…

На чем разговор и заканчивался. Ругать голодную послевоенную жизнь было нельзя, а хвалить не за что.

Заложная покойница

Иван Лаврентьевич не так, так иначе чудил каждый год и не по одному разу, все привыкли к этому. Не то было с Надеждой-агрономшей. Совсем не то. Никто на самом-то деле ничего не понял и даже не знал, можно ли узнавать или выйдет себе же хуже. Очень боялись, что «узнавать начнут», то есть проверять паспорта. А паспорт чуть не у каждого был куплен или выменян в сельсовете за водку, овечек или корову. А ну, как задумается начальство: а откуда у людей паспорта взялись посреди бескрайних колхозов? А?! И увидит по бумагам, что иной старый бобыль за месяц перед смертью не один раз женился и развелся. И у него три вдовы осталось, все с законными паспортами. И вдовы его уже с кем-то расписаны, и у их мужей есть паспорта. Поэтому в поселке больше всего хотели, чтобы не происходило от этой точки на карте никакого шума, чтобы вообще ничего не происходило. Так что про тех, кто пьет и скандалит, можно было уверенно сказать, что паспорт у человека твердый и бояться ему нечего. Все прочие были тише воды и ниже травы. Поэтому и расспросы велись с глазу на глаз, тихо и с оглядкой. Обязательно для начала жизнь хвалили: мол, живем мы, слава Богу, хорошо.

– Слава Богу, тихо у нас в поселке…

– Это когда подсыпают полотно на дороге или шпалы заменяют, тогда да, приезжают рабочие железнодорожные, после работы у их каждый день пьянка и шум.

– А так, разве на свадьбе новая родня чего не поделит, тогда до драки может дойти.

– Или на помочи тоже. Всякие и хозяева ведь бывают. Иной раз помочане робят-робят, а хозяин имя браги мало поставит, гущу одну. Где, мол, цветок, тамока и медок, а где квас, там и гуща. Помочане недовольные, конечно.

– Но-о-о, конечно, недовольные:

Гармонист у нас хороший,
Он играет и поет,
А хозяйка – распиздяйка:
Брага есть – не подает!

– Крылечко новое могут раскатать. Тут баба, ну, которая хозяйка, шумит шибко. Вижжит. Во-о-т… А так-то тихо в поселке…

– Хотя счас вроде можно…

– Мало ль чего можно, да нельзя. Оно бы и оченно можно, да никак нельзя.

Иной раз так и разойдутся, не решив, кому первому спросить: что, мол, про Надежду-то слышал? Блажь на нее нашла или что? А с Витькой-то у них что было? Трепалась она с ним или нет? И при чем тут картошка? И не будет ли какой проверки?

Но чаще в разговоре совсем про другие дела случайно вспоминали прошедшие события. Вон от Мани к Пане соседка бежит. Какое у нее к ней дело?

– Паня, дай соли маленько! Остряпалася, хватилася – соли нету-ка. К Мане зашла – она по Надьке-агрономше у иконы молится, как годины ей седня.

– Заложная она, выходит, Надежда-та. По таким, знать-то, не молятся.

– Маня-то, слышь-ко, сказывала, безгрешная, мол, она была.

– А Витька? Чё на ее Ритка-то кинулася? Маня, поди, боится, что к ей Надежда придет, вот и молится, замаливат ее: мол, не ходи, я не виноватая.

– Чё Ритка кинулася? Да науськал кто-то. Кто знат, тот помалкиват. А Маня говорит, мол, сколь Надежда у ее жила, даже разговору никогда про Витьку не было. Одну зиму она у ей и жила, как приехала после института. Ревмя по ей Маня ревет. Хороша девушка была, хоть и городская. Разговорная она, Мане-то с ей веселяя было. Дрова были от колхоза.

– А про тот день чё говорит?

– Ничё не говорит. Мол, Надежда сказалася, что в район вызывают, поеду с председателем. Из райкома, мол, звонили. Газетку показывала, где про ее написано. Михаил Александрович написал, учитель-от. Знала ты его?

– Но-о-о, как не знала! И в «Заре коммунизма» мы тоже читали. «Поле Надежды» заметка называлася. Мол, картошки много она наростила, Надежда-то.

– Уехала Надя, и боле ее Маня и не видела. К ей потом прибежали, мол, вот чё, вот чё…

– Ой, мне Маня-то как сказала, я вся стряслася, голову обнесло, не дохнуть, не глонуть, еле отутобела[9]. – Ну, я пошла. Суп-от убежал, поди!

Уйдет соседка, а Паня, осенив себя размашистым староверческим двоеперстием, молит-заговаривает неведомые силы:

– Господи Боже, избавь рабу Божию от мужика-клеветника, бабы-самокрутки, девки-простоволоски, от мужика черёмного, трехглазова-трехногова, от черта семирогова! Аминь-аминь и над аминем аминь.

Не своей смертью умерла Надежда, она теперь мертвяк, покойница заложная. Ране-то ведь сказывали: беда деревне! И хоть времена теперь не старые, а все же Надя – покойница заложная. И некуда ей деваться ни на небе, ни на земле, пока не промается весь свой отпущенный век. И вот кто ее загубил, тем жизни не даст, возле тех она и станет бродить, будто тень бессловесная… Камешек ли под ногу подкинет, бревнышко ли под руку толкнет, огонек ли поднесет. Камешек подкатится, бревно накатится, огонек не погаснет. Кто-то упадет, да до увечья, кого-то бревешком при давит, да до смерти. Изба сгорит, и не зальют. Только будто тень в окнах-то мелькнет, а кто виноватый, тот и смекнет, все поймет, да поздно будет. И избавления никакого нет теперь.

Мертвяк, ведь пока его помнят, он дорогу знает. Забыть бы надо мертвяка, тогда и он дорогу забыл бы, убрел бы в другие края. А виноватый не забывает, он, виноватый-то, все помнит. Вот мертвяк и будет приходить по его памяти, как по дорожке. Или пожар большой нашлет, или паспорта станут проверять, или налог повысят. Выжить бы этого виноватого из поселка, отвести беду. Да как знать, кто виноват?! Может, у кого что и случилось, тот и виноватый? А у кого, что?

Вот чё и было…

Общее мнение склонялось к тому, что все, как было, должен знать бывший колхозный председатель Никола, то есть Николай Васильевич Катаев. А Тимофей Бубнов, шофер его, долго молчал, но все же проговорился. Ну, бабы, они как-то умеют мужика ковырнуть. И тот нехотя, да брякнет чего-нибудь с обиды. Так и тут. Вот, как и было, безо всякой прибавы на дороге от поселка в Агеевку.

– Тимофей, ты не на агеевску ли ферму едешь? Довези до ефримятского поворота!

– К Ивану направилася? Привет сказывай. Ну, как оне живут-поживают?

– Чё Ване не жить, все отцово хозяйство у его осталося. Мне-то ничё тятька не дал. Зять ему, вишь, не глянулся. Ну, да чё. Все ж он у Ивана доживал, тятька-то. Все ихное теперя. По осени медку туесок про нас оставят, дак и за то спасибо. Ой, я чё спросить хочу: ты Николай Василича, начальника своего бывшего, давно не видел?

– На што он мне?

– Он ноне в чайной опеть мужикам про Надьку и Михаила Александровича рассказывал. Будто видит он их на тем поле, где картошка. Блазнит, вишь, ему.

– Глаза-те зальет, вот и блазнит.

– Говорят, раз ему блазнит, значит, чё-то он виноватой. А ты случаем не ходил на поле глядеть?

– Мне-то чё?

– Маремьяна сказывала: мол, это ты Ритке передал про Витьку. Ты ведь с имя в район-от ездил. С Надеждой и с председателем. Шоферил когда у его, у Николы.

– Да ты… да я… вот счас высажу тебя к едрене фене, иди, грязь меси, ботало коровьё!

– Чё ты, паря, колотисся, ровно слепой козел об ясли?! Я вовсе добром спросила… У тебя вон машина вчерася ломалася, сказывают. Может, Надька-та и навредила?

– Как бы я, ёптать, чё-то сказал, если я в поселок позже Надежды вернулся? Она после бюро райкома выскочила, ревет. Я ей говорю: давай председателя подождем, он в сельхозуправление сходит, и вместе поедем. Нет, говорит, я на вокзал, на дачный поезд. Тутока скоро было дачному. Только задержать бы, да кто знал? Ну и уехала. А машину я кажной день чиню, Надька-та и не знала сроду, чё тамока сломать. Это чё, ёптать, за народ, чё мелют!

– А чё про Витьку-то было?

– Я у их на райкоме не сидел, конечно. Вижу, девка ревет, спросил у секретарши: чё, мол?

– И чё?

– Их, говорит, за картошку долго ругали. Ошиблись, мол, при расчете урожайности. А наш Никола уже в конце хотел дело на шутку свести. Картошку-то школа копала, старшие классы. С имя, мол, учитель был, молодой, красивый. Витька-то. С им, поди, агрономша хаханьки строила, сама не знат, чё насчитала. Молодая, мол. А там не шутят. Записали: моральное разложение.

– Чё это?

– Блядство.

– Мать Пресвятая Богородица! Да она хороша девушка-то была!

– Там не смотрят, хороша нет. Короче, когда я из района вернулся, уже фельдшерица бежит навстречу: надо, мол, агрономшу в районную больницу везти. У себя в лаболатории какой-то протравы наглоталася. Вот чё и было.

– А Витька?

– Ничё про Витьку не знаю. Вон, ёптать, твой отворот, слазь давай!

Ты не уходи, Надя!

Никола, председатель, был не местный, не поселковский. У поселковского через бабу все узнают. Так, по-соседски что помочь надо или еще что-нибудь, мало ли. А Никола приедет – уедет, только его и видели. Когда это с Надеждой произошло, совсем Николы не было здесь. А потом и на него по осени блажь стала находить, вот ведь что это такое на свете делается. Приедет он в поселок на лошади, привяжет ее возле чайной и целый день сидит там, совсем не разговаривает.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*