Галина Маркус - Сказка со счастливым началом
Они одновременно ответили «да» и «нет».
– Тогда за всю жизнь расскажете, – священник обращался к Мите. – Вы уже официально зарегистрированы?
– Нет.
– Отлично. Венчаться будете в один день с гражданской церемонией, полагаю? На какое число записаны?
– Не знаю… – пожал плечами тот. – Мы только завтра заявление подаём.
– А… Ну, тогда подойдите завтра ещё раз. И смотрите, чтобы с постом не совпало – в пост венчание не проводим.
– А какая разница, на какое число будет в загсе? – впервые раскрыла рот Соня. – Там ведь два месяца ждать, это точно с постом совпадёт…
– Ну, раз не успеваете, назначайте после Рождества.
– Как это? А до этого что? – изумился Митя. – При чём тут, вообще, загс?
Соня тоже смотрела, недоумевая.
– А как же вы докажете, что создаёте семью? – спросил в ответ тот.
– Так вам что – печать в паспорте нужна? – презрительно усмехнулся Митя. – А как же то, что церковь отделена от государства?
– Понимаете, таинство брака – это очень серьёзно, – нахмурился батюшка. – Мне надо убедиться, что у вас твёрдые намерения. А то знаете, как бывает… Приходит влюблённая пара, а посреди венчания прибегает супруг – оказывается, вместе уже десять лет, двое детей, а у тут вдруг новая любовь.
– А разве считается такой брак браком? – удивился Дима. – Ну, для церкви-то? Хоть десять лет, хоть двадцать…
– Полноценным браком не считается, но разрешить венчаться в этом случае – значит поощрить лицемерие и обман. Ведь у этого человека уже есть обязательства, вот только выполнять их добросовестно он не желает и от Бога пытается скрыть.
– А если они уже не любят друг друга?
– Ну, если так рассуждать… Значит, вы не понимаете сути таинства брака, – покачал головой священник. – Когда венчают, о чувствах ничего не говорят. Врачующиеся обещают перед лицом Господа, что будут вместе – в болезни и здравии, в богатстве и бедности, в горе и радости, пока смерть не разлучит их. Там нет таких слов: «пока я люблю эту женщину или мужчину». Если бы каждая новая страсть могла отменять клятву, грош ей была бы цена. Брак – это своего рода подвиг, сродни монашеству, ограничение. Но когда люди накладывают на себя это ограничение сами, из любви к друг другу, это ещё и потрясающая радость, и свобода добровольно жертвовать собой ради другого. Поверьте, Господь пошлёт им тогда благодать и даст силы в испытаниях, и от искушений убережёт. Только надо решить для себя – готовы ли вы связать себя такой клятвой, или для вас это просто игрушки?
– Вы что, всерьёз полагаете, что все, кто к вам венчаться приходит, вот это осознаёт?
Батюшка вздохнул.
– Думаю, далеко не все, хотя мы беседуем… Многим нравится красивая церемония, кого-то принуждают родители. Церковь по-любому не может не одобрять это желание, разве лучше – прогнать пару, чтобы жили в грехе? И, возможно, люди, помня, что венчаны, лишний раз подумают, прежде чем бежать разводиться!
– А разве лучше, если повенчаются, а потом разбегутся? – резко спросил Митя. – По-моему, надо, чтобы люди понимали, что делают и во что верят.
Священник несколько секунд внимательно вглядывался в него.
– А вы – понимаете? Почему вы решили венчаться?
– Потому что люблю эту женщину. И не разлюблю. Потому что собираюсь с ней быть… как вы сказали – пока смерть не разлучит. А для неё венчание – единственное доказательство. И ещё она не хочет жить со мной просто так… И я тоже не хочу! Я хочу, чтобы она была моей женой, а не любовницей. А вы говорите – печать… Пока нам её ещё поставят!
– Значит, придётся воздержаться, – строго сказал священник. – Это вполне в ваших силах. И будет достойной подготовкой к таинству брака.
– Которое зависит от печати в конторе! – громко возмутился Митя.
Воздерживаться, он, разумеется, не собирался.
– Кстати, можете проверить наши паспорта – они чисты, – добавил он.
– А где гарантия, что вы не придёте через год с другой женщиной и с таким же чистым паспортом?
– Разве не ваша обязанность – верить людям? – Дима уже совершенно не сдерживался.
Батюшка спокойно взирал на него.
– У нас есть некоторые правила. Для вашего же блага. Думаю, не такие уж они неподъёмные, верно? Трудности и испытания только проверят и укрепят ваше решение.
– Хорошо, спасибо, мы поняли, – быстро проговорила Соня. – Митя, пойдём… приедем завтра…
– Ну, вот и отлично, – снова улыбнулся священник и, давая понять, что разговор закончен, обернулся к женщине за свечным ящиком.
– Нет, ты подумай! Как же раньше, в старину, люди сбегали из дома, венчались, и никто у них паспорт не спрашивал?!
– не желал успокаиваться Митя, когда они вышли из церкви.
– Да пойми, Мить… – устало объясняла Соня. – Он прав. Ну, предположим, мы такие сознательные. А другие, может быть, нет. Народ-то всякий бывает. Раньше все знали: венчание – это на всю жизнь, двоежёнство – страшный грех. Вот и не надо было никого проверять. А теперь? Найдутся ведь и правда, такие, что сначала с одним повенчаются, а через год – с другим!
– Ладно… не грузись, пускай. И чего я завёлся? За деньги сейчас распишут хоть в тот же день. Завтра в загсе ускорим всё, да и… Покажем ему паспорта!
* * *Дима предложил прогуляться по набережной. И правда, подумала Соня, они ведь даже нигде никогда не гуляли, у них не было ни одного нормального свидания. Они спустились вдоль монастырской стены к парку, разбитому вдоль реки. Светило осеннее, грустное, но такое сладостное солнце, снег растаял, словно и выпадал-то только для того, чтобы Митя смог оставить Соне своё послание. Дорожка почти высохла, и они шли, ступая на сопревшую, потерявшую цвет листву.
Будний день – а народу гуляло много. На скамейках сидели парочки, все были заняты друг другом, и никто не обращал на них с Митей внимания, не тыкал в них пальцем. Да и почему на них должны показывать пальцем? Ведь всё, что могло их разделять, со стороны не увидишь. Кто узнает в этом парне сына Калюжного, кто крикнет: «Смотрите, с кем он идёт – с обычной воспитательницей, старше его на восемь лет!» Никому нет до них никакого дела. Конечно, в их городе везде можно встретить знакомых, но сегодня… сегодня им никто не встретится. Ну, пожалуйста…
Они тоже уселись на скамейку, Соня подложила под себя пакет, чтобы не примёрзнуть, и Митя, заметив, тотчас потянул её на колени. Но она воспротивилась.
– Принеси чего-нибудь горячего, – попросила она, переключая его внимание. – Вон там кофе продают… или чай.
– Пирожки будешь?
– Давай… С яблоком, если есть.
Он радостно кивнул и отправился по аллее к лотку, с которого шла бойкая торговля. Соня смотрела ему вслед и думала, как сильно он ей нравится. Нравится всё в нём: уверенная, спортивная походка, складная фигура, чуть набыченный наклон стриженой головы, лёгкие, утончённые движения рук, гибкость и пластика тела… Просто сердце замирало и падало куда-то вниз при мысли, что этот мужчина принадлежит ей. Наверное, когда он будет постарше, годам к тридцати, он и вовсе сведёт с ума ещё множество женщин, да и сейчас, разумеется, сводит…
Издали она угадывала его разговор с молоденькой продавщицей и с неожиданной тоской подумала: «Зачем я ему? Зачем? Для чего ему эта свадьба, против которой наверняка восстанут все его родственники? Для чего вообще ему этот странный хомут, когда он молод, талантлив, красив, перед ним столько возможностей?»
Перешучиваясь, Дима отсчитал продавщице мелочь, ловко подхватил пакет с пирожками и два стаканчика. Теперь он шёл обратно, глядя себе под ноги, чтобы не пролить, и Соня, не отрываясь, всматривалась в его лицо – вот сейчас он подойдёт, остановится перед ней и с удивлением подумает: что они делают здесь вместе?
Дима подошёл, поднял на неё глаза и протянул стаканчик. В ту же секунду наваждение покинуло её – она увидела в его глазах глубокое, волнующее чувство, уже знакомую ей тревожную надежду, и мгновенно поверила, что действительно очень нужна ему, что безмерно любима, по крайней мере, сейчас. Наверное, когда он разлюбит, взгляд его сразу выдаст…
Потом они ещё побродили по дорожкам вдоль воды. Соне вдруг стало хорошо и покойно. Она чувствовала, что этот день и эта прогулка надолго врежутся ей в память ощущением… нет, не счастья, но его возможности… этой золотой тишиной, этой радостью – находиться рядом с Митей.
Он был ей родным, родным по духу. Они разговаривали – обо всём. О детстве, каких-то друзьях и знакомых, смешных или грустных событиях – взахлёб, словно не рассказывали друг другу, а вспоминали вместе то, что должно быть известно обоим. Чаще говорил Митя, а она с наслаждением слушала. Вспоминала, как он бахвалился тогда, на даче, и улыбалась. Сейчас он намеренно старался выставить себя в худшем свете, боялся показаться хвастливым и, говоря о спортивных победах, школьных драках или институтских преподавателях, подсмеивался и вышучивал самого себя.
