Ариадна Борисова - Хлеба и чуда (сборник)
Распутин, элита в своей иерархии, владеет собственным цветным телевизором фирмы «Самсунг». Честно купил у переехавших летом в другой город соседей, Л. Н. лично ссудила Распутину с пенсии недостающие деньги. К осени он до копейки вернул долг, еще и цветы преподнес даме. Букет нежный, как свежий торт, – облачно-розовые петуньи в обрамлении кремовых гортензий. Помнится, клумбы с подобным цветочным дизайном украшали площадь Ленина перед зданием якутского правительства № 2.
Несмотря на несовершенства речи и артикуляции, побалагурить Распутин любит. Пенсионеры подозревают у него наличие высшего образования, но не спрашивают, почему он стал не тем, кем мог. Тактичные. Он, кажется, и не чувствует разницы между ними и собой. Ну и что, что немыт, небрит и носки над кедами разного цвета. Распутин со всеми ведет себя по-дружески и говорит с легкой снисходительной ноткой. Просвещает меня о ситуации в сферах влияния своего сословия:
– На паперти все схвачено, туда не суйся, бока намнут. В аэропорт не советую, в пятницу облава была, даже из туалетов «наших» вычистили. Лучше в центр – богатых больше, и милиция близко, если что.
«Если что», за мной в качестве охранника и по совместительству исполнителя фотосессии должен выступить редакционный фотограф Саша Назаров. Я храбро думаю, что с сегодняшними собратьями как-нибудь сама столкуюсь, а вот с продавцами или, чего доброго, с милицией придется договариваться Саше.
В мусоре встречаются вещи, пригодные к вторичному использованию.
– Кому свечка? – радуется хозяйственный Распутин почти целой декоративной свече. – Берите, у меня дома есть.
Такая находка любому приятна: в городе участились веерные отключения электроэнергии. На час-полтора лишая горожан лампочки Ильича, энергетическая компания, по всей вероятности, выкраивает гроши на жалованье своему гендиректору с кучей заместителей. У него одного ежемесячная зарплата превышает годовой бюджет среднестатистического поселка (в газетах сравнивали), не считая тринадцатой получки, премий и прочей материальной помощи, всегда животрепещущей у vip-персон.
Но это так, к слову.
Надо хорошо учиться
Полдень разыгрался не по-осеннему солнечный. Мы с Назаровым выбрались из Дома печати по черному ходу, и нарядный проспект осквернился моим предосудительным вторжением. Саша старается придать приключению уверенности, следя за мной с другой стороны улицы. Магазины отобедали и открылись. По совету Распутина я дерзко направляюсь в ближний гастроном.
Нетвердыми шажками огибаю лужу на асфальте. Ветер лениво гоняет на ее голубом глазу флотилии окурков. На мне лыжная шапка, кусок портьерной ткани вместо шарфа, солнцезащитные очки. Из-под правой линзы подтекает к щеке заживающий синяк с легкой желтизной по краям, нечистая кожа шелушится в морщинах.
Я потом смою эту маску с почтением к искусству художницы, до полной неузнаваемости преобразившей мое лицо с помощью косметики, желатина и дрожжей. Костюм собрала я сама. Обтерханные полы охотничьей куртки хлопают по трепещущим пузырям «спортивок» на коленях, старые ботинки сына зашнурованы проволокой. Представитель рукопротяжной мастерской удался из меня колоритный, в стиле унисекс между котом Базилио и лисой Алисой. На половую принадлежность намекает единственная деталь убранства – дамская сумочка нафталиновых времен. Л. Н. хранила в ней какие-то документы, но стершиеся застежки-поцелуйчики перестали защелкиваться, и сумочка была пожертвована в спутницы фиглярского похода.
Плетусь потихоньку. Иду по́ миру, по ми́ру иду. Подразумевается, что ничего вокруг не замечаю и улавливаю, конечно, надменный взгляд обогнавшей женщины. С нею девочка лет шести. Спрашивает:
– Мам, почему тетя такая страшная?
– Она бомж.
Предваряя следующие вопросы, мать поясняет:
– Бомжи – это люди, которым негде жить, потому что они не хотят работать.
Девочка оборачивается и показывает мне язык.
– … плохо учились, – доносится удаляющийся женский голос. – Тот, кто плохо учится, плохо заканчивает.
– Школу, – понятливо кивает дочь.
Дед Мороз в телогрейке
Мама с дочкой скрываются в дверях овощного магазина, а мне вспомнился связанный с ним рассказ моей знакомой. Случай со сказочно реальным финалом. Или реально сказочным. В общем, оксюморон.
Шла она как-то с работы под Новый год и заглянула в овощной. Видит – очередь огромная, до двери, и цитрусовыми в воздухе пахнет. Кто последний? Что выкинули?
А выкинули – диво дивное! – марокканские апельсины. Ближние к прилавку женщины снимали шарфы и шали, чтобы защитить южные плоды от сорокаградусного мороза. Очередь двигалась бойко, под руками расторопной продавщицы так и скакали в пакеты оранжевые мячики.
Не прошло и часа, как грузчик водрузил коробку прямо на прилавок и предупредил продавщицу:
– Больше нету.
Разрезая упаковочную ленту, та возвестила:
– Одна коробка осталась!
Хвост очереди мгновенно рассеялся, передние разволновались:
– Если по килограмму, всем хватит…
Продавщица торопилась. Дома ее с апельсинами, наверное, ждали дети.
– Имейте совесть, женщины, через три минуты магазин закрывается! – Взглянула на покупателя, единственного мужчину: – Сколько вам?
Бородатый, могучий, как Илья Муромец, в росомашьей шапке и телогрейке, с порожним рюкзаком за спиной, он был похож на геолога (настоящего), только что из леса. Широко улыбнулся:
– Беру все!
Женщины застыли. Продавщица смущенно отсчитала сдачу. А мужчина, распахнув створки коробки, весело пророкотал:
– Ну, чего уставились? Налетайте! Всем хватит. С Новым годом вас!
… Случаются иногда чудеса под Новый год.
Прощаясь с лимонами
После тех новогодних праздников Правительство и Центробанк России объявили смену масштаба цен в тысячу раз. И – прощайте, нецитрусовые лимоны. До свидания, марокканские апельсины. «Живые» деньги превратились в невидимок. Коммунальные отчисления совершаются заочно без участия граждан. Птицефабрика расплачивается с работниками яйцами, строительный завод – шлакоблоками, непроизводственные учреждения – предметами взаимозачетов. Средняя школа заплатила строителям за ремонт новыми рублями в виде китайского порошкового супа. Он оказался вышедшим из рекомендуемого времени употребления. Одно предприятие выдало сотрудникам квартальный аванс дефицитными сковородами «Тефаль» и турецким бельем. Остаток – не поверите, интимными женскими штучками. Их рекламировала по телевизору некая Надежда Осипова. Шпарила прямым текстом: я, мол, Надежда Осипова, и сразу переходила на этих, с крылышками. Не ангелов.
Эквиваленты зарплаты называются модным словом «бартер» от английского barter (товарообмен) и старофранцузского barater (обменивать, обманывать). Второе значение в нашей реальности точнее. Шквал эпохи в ускоренном темпе вдувает иноязычные поветрия, сея семена неразумного, недоброго, – не всегда, к счастью, вечного. Мы еще не знаем, что бартер удастся-таки выпихнуть из жизни в словарь финансово-коммерческих терминов. Привыкаем к новой словесной экспансии, такой же гибкой и вариативной, как побеждающий родной мат.
Еще просматривают газеты те, чьи дети предпочтут чтению зрелища, а любители чтения уже не испытывают литературного голода. В книжном магазине с устаревшим названием «Пропагандист» лежит в свободной продаже даже «Книга о вкусной и здоровой пище». В несытые годы ее всегда переиздают по многочисленным просьбам трудящихся.
Каких-то лет десять назад букинисты целых полгода принимали книги на вес. Не макулатуру, я не обмолвилась, именно книги. Перевыполняли план, пока не замучились с неликвидом. Мы с мужем страстно любили этот barter. Сдаешь, к примеру, десять кило публицистики во главе с «Целиной», получаешь взамен «Поднятую…». Маркеса, Дрюона…
Лепта
Я благополучно преодолеваю высокое крыльцо гастронома. Прилавки мясного отдела девственно чисты. К углу пустой стеклянной витрины прислонены праздные ценники: «Говядина – 30 руб.», «Свинина – 25 руб.». Независимо от назначения отделов на полках красуются консервы «Килька в томате». В нос шибает больничной хлоркой, только в хлебном химический запах перекрывается ароматом свежей выпечки, и возле кассы толпится хмурая очередь.
Заинтересованные взоры обратились в мою сторону, но едва я в некотором ужасе завела: «Простите, пожалуйста, не могли бы вы…», люди потупились будто по команде. Послышалась приглушенная ругань. Кто-то возмутился присутствием негигиенического субъекта в продовольственном месте.
Я чуть было не сбежала с облегчением, и тут звякнули первые монеты. Пришлось изо всех сил вживаться в амплуа. Саша фотографировал, мастерски скрываясь за стойками и спинами.