Ариадна Борисова - Хлеба и чуда (сборник)
Я чуть было не сбежала с облегчением, и тут звякнули первые монеты. Пришлось изо всех сил вживаться в амплуа. Саша фотографировал, мастерски скрываясь за стойками и спинами.
Зачатки профессионально-психологических навыков наметались быстро, лодочка ладони сама поплыла к потенциальным подателям. Дама «в брильянтах и нерпах» брезгливо кинула на пол передо мной бумажную десятку. Спасибо за труд. Сподобилась все-таки остановиться, открыть кошелек и подыскать номинал поменьше. Бутылку пива сунул на бегу молодой человек широкой души: «На, опохмелись».
Кто-то высыпал в руку горсть копеек, и собственная душа моя взмывает к горлу. Едва сдерживаюсь, чтобы не броситься вдогонку за сердобольной старушкой. Безрассудный порыв подначивает содрать с себя личину, покончить с кощунственным спектаклем… Вернуть весь нечестивый улов, добавив от себя!
Нет, не возьмет. И действо сломается.
Добрая половина нищенского сословия вылеплена из лицедейского теста.
Закрывая за собой дверь, старушка оглянулась. Лицо как у старой горожанки в узорном платке из картины Сурикова «Боярыня Морозова».
Похожее выражение лица я приметила потом у мамы мальчика, подосланного ко мне со сдачей от хлеба. У симпатичной девушки в джинсах «левайс». Помню тепло рубля, согретого ее рукой. Подросток протянул половину ржаного батона. Хлеб тоже был теплый – недавно привезли…
Люди в нашей стране – настоящее чудо. Не народ, не толпа. Люди.
Прибыльный позор
Взглянуть на мой дебют явился проникнутый авантюрным духом Распутин. Красноречиво стрельнул слезливым глазом на торчащее из сумочки горлышко пивной бутылки.
Спустились с соседом под крыльцо. Наконец-то можно выплюнуть в урну надоевшую зубную накладку, вырезанную из коричневого пластмассового стаканчика.
Изумленному фотографу Саше померещилось, что я отправилась пить с «конкурентом» на брудершафт ради чистоты эксперимента. Или чересчур вошла в образ и больше не выйду. Кричит, перегнувшись через перила:
– Ты куда?!
Машу рукой:
– Иди к нам, это знакомый!
Распутин настроен критически.
– От тебя мочой должно вонять, от бичих всегда жуть как воняет. И наглости бы тебе побольше. Надо на виду быть, чтоб жалели, а ты в угол жмешься.
– Хорошо подавали, – обижаюсь я.
Считаю пожи́ву.
– Сколько? – вытянул шею фотограф. К нам не приближается. На сквознячке от моего «Станиславского» ощутимо несет амбре.
– Шестьдесят два рубля с копейками.
– Супер, – Саша приятно ошеломлен. – Полчаса не прошло!
– С подбородка краска слезла, – продолжает язвить мое самолюбие Распутин. – Шарфик, вон, замарался. Видно, что грим, а скоро «наши» притащатся.
Волнуется за меня.
– Думаете, вычислят?
– Сразу.
Закусывает пиво свежим хлебом. Отказался фотографироваться.
– Написать-то о вас немножко можно?
– Немножко можно, – разрешил он. – Придумай что-нибудь.
– Что – что-нибудь?
– Ну… скажи, задушил жену, сел, вышел, живу.
– Правда?! – ахнул Саша. У него день потрясений.
Распутин усмехнулся подвижной стороной рта:
– Отелло, Шекспир. Расхожий сюжет.
Побежали с фотографом на работу. «Шестьдесят два рубля с копейками за полчаса позора», – думаю я. Саша, кажется, тоже об этом думает. Зарплату мы в последний раз получали два месяца назад.
Немые сцены
Вахтерша в Доме печати загородила лестницу грудью, грозит милицией.
– Своих не признаете? – вознегодовал Саша. – Видите, грим на подбородке смазался? И не воняет от нее, вы понюхайте!
– Еще чего – нюхать я всякую шваль буду, – забухтела вахтерша и, шевеля ноздрями, пропустила.
Не стучась, захожу в редакцию «Молодой прессы», где народ тихо празднует годовщину рождения газеты. Увидев меня, журналисты непроизвольно начинают игру «Море волнуется раз…».
Очнувшись, «морские фигуры» поспешно собрали мне мелочь и оттерли от стола с бутербродами и пирожными. Утешаюсь сладким триумфом: за кошмарным фасадом бывшую наставницу не распознали даже те, кто недавно у меня стажировался.
Коллега в следующем кабинете сердито развел руками:
– Денег нет. Ни грамма денег нет!
Верю. Не далее как вчера пытался занять полтинник.
В вотчине мое актерское мастерство распускается пышным взыскующим цветом. Реакция на зрелище разнообразна и характерна – игра в «замри», выпученные глаза, прыжки в сторону, охи-вздохи, жидкий звон меди. Коварный папарацци Назаров ловит кадры и признается, что успел заснять Распутина.
Бедный Шекспир
Мой маскарад несказанно воодушевил шефа секретариата Морина. Идея взглянуть изнутри на мир сирых-убогих отчасти принадлежала ему. С горящими глазами внимает рассказу. Я говорю:
– Может, про Отелло не надо?
– Надо, все надо! – восклицает жадный до любого события Морин. Убедил держать роль до конца, чуть ли не силком поволок в приемную главного редактора и втолкнул в дверь.
– Эдуард Михайлович! Вот… К вам вице-президент Ассоциации бомжей… имени Шекспира!
Редактор слегка дрогнул бровями. Через секунду на лице воцарилось индейское спокойствие. Нечему удивляться. Существуют партия любителей пива, Международный комитет по сохранению Пизанской башни, так почему не объединиться бомжам?
– Садитесь, пожалуйста.
Я с максимальным энтузиазмом изложила просьбу осветить создание новой организации в газете и вообще поддержать: выразительно потираю пальцами. Речь без подготовки получилась сумбурной, но серьезность пока идеальна. Чувствую, что ненадолго, смех во мне так и бурлит.
Эдуард Михайлович отлично справляется со своей ролью – весь сочувствие и понимание. Осторожничает, прикидывает, как с меньшими потерями избавиться от руководителя дурного общества.
– Мы обязательно отправим корреспондента в вашу ассоциацию…
– … имени Шекспира…
– … да, конечно, но экономическое положение у нас, к сожалению, таково, что…
Я больше не могу. Меня трясут и корчат конвульсии смеха. Редактор растерялся – у посетительницы явно какой-то приступ. Торопливо протягивает графин с водой. О стакане забыл.
– Вам плохо? Может, «Скорую» вызвать?
Мотаю головой. Предательские спазмы выжимают слезы из глаз и… столь дикого хохота не слышали эти стены. Мой визави застыл с открытым ртом и графином в руке.
Сокрушенно всплескивая ладонями, в приемную ворвался Морин. Увы, ничем уже не помочь. Инкогнито раскрыто – я заливаюсь, задыхаюсь, закатываюсь, я вот-вот свалюсь на пол и задрыгаю ногами.
Смятенное лицо Эдуарда Михайловича отражает сложную смесь эмоций.
– Это… вы? – заикается он. – Это вы – в‑вице…?!
Секретарь братски поддерживает новый взрыв неприличного ржания.
– Она, она! А-ха-ха-ха! Ассоциация имени… ха-ха-ха! Бедный сэр Уильям!
Дары волхвов
До конца рабочего дня наше с Назаровым похождение, с его ремарками, пришлось пересказывать раз пять. «Ха-ха» не смолкало. Врученную Мориным пачку писем из клуба «Многодетная семья» я решила пересмотреть дома. Вечером смеялась с мужем, с Л. Н., с одной подругой по телефону и со второй…
А ночью – плакала.
Из письма мамы с шестью детьми я узнала рецепт лепешек из комбикорма для свиней. Это был хлеб семьи. Таким бартером полгода расплачивался со своими работниками один из совхозов. Другая мама писала, что ее двенадцатилетняя девочка закрывает глаза братишкам и сестренке, когда люди на экране едят. Родителям задерживают зарплату с мая прошлого года. Семья в глаза не видела новых, деноминированных рублей. А четверо малышей вдовы, которая год назад похоронила мужа и продала все сколько-нибудь ценное в доме, неделю не ели хлеба…
Верно говорят: не смейся сильно, будешь плакать. Эх, где вы, чудесные, душой широкие Ильи Муромцы и Деды Морозы с подарками?!
Где-где.
На картине Васнецова и в сказках.
– Отчаялись матери, вы уж извините, – оправдывалась утром председатель клуба «Многодетная семья», когда я занесла ей вчерашнюю выручку и пакет с детскими книжками. – Были бы тунеядцами, нищими попрошайками, но ведь работают люди! Работают! И голодают. Куда только я не ходила. В министерствах смотрят как на вечную просительницу. Чиновники про нас шутят – МММ, слышали? Опять, говорят, эти Многодетные Малоимущие Мамаши приперлись… Вот я и подумала: а если письма в газете опубликовать? Может, тогда кто-то поможет семьям в местах их проживания?..
Мы так и сделали. Председатель передала городские семейные списки нуждающихся в бытовой технике, одежде, обуви, постельном белье. Еда стояла на первом месте против каждой фамилии. Дом печати провел внутреннюю акцию по сбору детских вещей, книг, игрушек. Редакция разослала письма с просьбой о помощи руководителям высоких ведомств, больших предприятий, депутатам…
