Юлия Лешко - Мамочки мои… или Больничный Декамерон
Порывшись в кармане, он достал чистый бланк анализа мочи, написал на нем четверостишие, пририсовал сверху две буквы «Н. Б.» и, хитро улыбнувшись, направился к двери, в которую недавно ускользнула его Муза…
* * *Столичные жители Ковалевы-Павловы с ветерком ехали в деревню Озерки.
На фоне мелодии, несущейся из автомагнитолы, проплывающие мимо окон пейзажи казались фрагментами музыкального клипа. И все так органично вписывалось в ритм музыки: обгоняющие их «туран» разно цветные машины, лесные массивы и широкие поля, церкви и костелы, жители деревень и маленьких городков, сменяющих друг друга по пути…
Сначала машина ехала по гладкому шоссе, затем свернула на деревенскую дорогу: в днище стали биться, как горох, маленькие камни. Потом Кирилл объявил:
– А вот сейчас мы еще раз повернем, и начнется дорога, которая в атласе гордо называется «улучшенная». Заранее приношу извинения пассажирам за… улучшенное качество поездки.
– Улучшенное, по сравнению с чем? – спросила Катя.
– По сравнению с гужевым транспортом.
Хорошая немецкая машина с успехом проехала и по «улучшенной» гравейке, свернула пару раз на развилках – и вот он, конечный пункт назначения, небольшой прямоугольный щит с надписью на белом фоне «Озерки».
Катина мама заволновалась:
– Ну почему мы сюда чаще не ездим! И всего-то полтора часа…
– Чаще не зовут, – заявил Кирилл.
Катина мама даже замахала руками:
– Ты, наверное, шутишь, Кира! Да все время зовут! А нам некогда все, все у нас дела… Как я давно в родной деревне не была, господи…
Машина плавно подъехала к дому, остановилась. Кирилл повернул голову, и широкая улыбка сама собой появилась на его лице: во дворе возле большого кирпичного дома кипела жизнь: раздавались звонкие детские и птичьи голоса да еще что-то из сарая мелодично бренчало, как молоток по наковальне!..
Сначала всем, кто вылез из машины, разминая ноги, показалось, что там, во дворе, довольно многолюдно:
– Что, уже гости пришли? – спросила Катя. – А не рановато?
– Какие гости, все свои, – всхлипнула ее мама, – это же племяннички мои, как выросли, какие взрослые…
Так и есть! Увидев, что к воротам подъехала машина, со двора, навстречу гостям с веселыми возгласами вышла вся семья: мать, отец и четверо детей разного возраста – два мальчика, две девочки. Полноватая, но статная, яркая брюнетка Галина, Катина тетя, с радостными слезами обняла сестру:
– Валя, вот вы молодцы, как вовремя! А то я уже зашиваюсь с этой свадьбой…
Валентина тоже радостно засуетилась, затормошила мужа:
– Коля, Кирилл, выгружайте сумки… Сначала с продуктами, вон те… И не разбейте!
Николай Николаевич усмехнулся:
– Вот не разобьем, так уж не разобьем.
С раскрытыми объятьями подошел к родственникам и муж Галины, невысокий, кряжистый, русоволосый Петр, до смешного похожий на американского киноактера Роберта Редфорда, но в несколько упрощенном варианте. О сходстве с кинозвездой ему не раз говорила племянница Катя. Петр Редфорда ни разу на экране не видел, но сходством втайне гордился: Катя объяснила, что американский красавец всю жизнь играл героев и любовников. Петр, тоже довольно героически, работал сельским строителем, и это не мешало ему пользоваться женским вниманием всю его трудовую, да и, что скрывать, семейную жизнь. Внимание – вниманием, но второго такого мужа и отца, каким был Петр Васильевич Бусел, еще надо было поискать! Хоть бы и в той же Америке!..
– Здорово, родня! С прибытием!
Пока горожане вытаскивали весь скарб из машины и по очереди обнимались с Буслами, мальчишки со знанием дела осматривали минивэн. А когда Кирилл открыл багажник, с детской непосредственностью заглянули и туда…
– Электроника кругом, – сипловатым голосом сказал старший мальчишка, Петр Петрович. Второй, Василий, солидно молча покивал…
Катя, держащая на руках Жужу, закурила тонкую длинную сигарету, любуясь деревенскими красотами: ухоженным огородом, аккуратным садом, курицами, бродящими по двору… Внезапно из курятника раздалось страшное хлопанье крыльев и какой-то зловещий, истерический куриный клекот! Но что там происходило, Кате не было видно. Она вздрогнула и спросила у проходящего мимо с сумками Кирилла:
– Кира, что это? Коршун напал, что ли?
Кирилл загадочно усмехнулся и произнес вполголоса, на секунду сбавив шаг:
– М-м… Я тебе потом объясню. Это – петух. Но фактически – горный орел… Гордая, сильная птица… Вожак своей стаи… Одно слово – мужик!..
До Кати запоздало дошел смысл происходящего. Она легонько толкнула мужа:
– Да ну тебя… Я поняла…
Петр, проходя с оставшимся багажом мимо, кивнул на собачонку:
– Это что, собака ваша?
Катя нежно погладила Жужу:
– Дядя Петя, это доченька моя, Жуженька. Полное имя – Жизель. Собака, конечно…
Дядька подмигнул Кате:
– Хату, значит, сторожит, балерина?
Катин папа Николай Николаевич засмеялся, услышав, как Петр обозвал дочкину любимицу:
– Ну… Не Мухтар, понятно, но в кресло никого не пускает, ни-ни… У нее свое кресло есть перед телевизором.
– Да она нам как ребенок… – покачала Жужу Катя. Та, вытянув вперед свою серьезную мордочку, слушала, поворачивая большие уши на звук.
– Я и гляжу… носишь ее, как грудную. Соски только не хватает. Жужа Кирилловна… М-да… Вот у нас на стройке случай был. У одного мужика собака была, – Петр обращался к Кате, но рассказывал всем, как прирожденный конферансье, – мелкая, ростом с тапок. Но злая. Он ее Нюсей звал, Нюськой. Потом женился. Пришлось перезвать на Люську, потому что жена его – Анна Афанасьевна, бухгалтер. Родилась дочь, Людмила. Что делать? Муськой собаку теперь зовут. Отзывается! И не столь важно, что теща у него Мария Дмитриевна. А может быть, вполне продуманная акция… А ты правильно Жужей назвала. Уже ни с кем не перепутаешь.
Николай Николаевич рассмеялся, Катя тоже вежливо улыбнулась. Но сделалось немножечко, самую чуточку обидно – за Жужу, за себя…
А Петр, глубокомысленно кивнув, пошел дальше. Их сторожевая собака, лежащая возле будки, для порядка подала голос, будто услышав, о чем шла речь. Жужа от ее рыка нервно вздрогнула всем телом, вместе со своими жемчужными бусами.
Обе девочки, десятилетняя «булочка» Маша и Оля, барышня четырнадцати лет, ходили следом за Катей и рассматривали ее, почти не скрываясь. Конечно, у Кати была необычная для деревни манера одеваться: одежда очень светлая, блузочка очень легкая, юбка слишком короткая, каблуки слишком высокие… А уж такой собаки, как Жужа, девчонки отродясь не видели: нарядная, в самом деле, как балерина – в розовом платьице с пышной юбочкой, с ожерельем на шее, бантиком на хохолке…
Младшая Маша, с улыбочкой на миловидном личике, спросила, с обожанием глядя снизу вверх:
– Катя, а ты кто нам – тетя?
Оля уточнила:
– Тебя как называть можно?
Катя погладила Машу по светленькой головке:
– Просто Катя… Я вам, вообще-то, никакая не тетя, я сестра двоюродная.
Кирилл, гуляющий с экскурсией по подворью, мимоходом уточнил:
– Кузина!
Девочки переглянулись. Катя заметила это и, примирительно обняв девчонок за плечи, сказала:
– Это во Франции кузинами называют двоюродных сестер. А я – Катя!
Младшая Маша внимательно посмотрела на Катю и изрекла:
– Модная ты, Катя. И красивая. Ты где работаешь, в магазине, наверное?
Катя наклонила голову, с интересом разглядывая сестренку:
– Нет, в НИИ одном, тепло– и массообмена. В Академии наук, в общем. Я – научный сотрудник.
Оля, легонечко толкнув Машу, сказала:
– Да хватит тебе, Машка, чего пристала? Пошли в хату, мама уже стол накрыла… Катя, ты колдуны любишь?…
…В доме царили порядок и чистота, наведенные по случаю семейного торжества, но то там, то сям виднелись милые приметы обжитого многочисленной ребятней жилища: на стене прикреплены детские рисунки, у входа – целая шеренга детских босоножек, сандаликов, сланцев…
Стол был накрыт не просто богато – он буквально ломился от невозможно вкусных белорусских и международных блюд: тут и драники, и колдуны, и соленья, и салаты. Нарезка украсила бы любой пафосный фуршет: серебрящаяся на срезе полендвица, колбасы двух сортов, сало в аппетитной посыпке из пряных трав и зерен… Блестели бутылки – как без того…
