Юлия Лешко - Мамочки мои… или Больничный Декамерон
– Ну, пару дней я в этом колхозе полежу. Но не больше. Разговоры тупые, одно и то же, телевизор в палату взять не разрешили, читать невозможно – свет в девять вечера выключают… Постель – можешь себе представить, туалет, естественно, в палате, тоже на четверых, и это что – комфорт? Напрягу своего, пусть думает. Без вариантов.
Ее собеседника или собеседницы не было слышно, но Вероника, так звали мамочку, вдруг капризно вскинулась, заговорив еще громче:
– А при чем тут другие? Я же – не другие. Есть еще и платные палаты, повышенной комфортности! Есть, в конце концов, личный врач. Ну, если нет, так надо обеспечить, заинтересовать как-то. Кого-то. Почему это меня должно беспокоить! Я – рожаю. Все! Я тебе рожаю, а ты мне обеспечь условия! Ну что, я не права?
По коридору, как всегда, деловито шла санитарка Елена Прокофьевна, неся в одной руке пульверизатор с дезинфектором, в другой – пучок тряпок. Покосилась на манерную мамочку. Та на нее тоже взглянула мельком, но почему-то раздраженно… Прокофьевна улыбнулась хорошенькой, с длинными, как у леди Годивы, белокурыми волосами молодой женщине:
– Ты чего, дочка, такая сердитая? Чего кричишь? Тихий час… Девушки спят. Шла бы и ты поспала.
Мамочка, не отнимая трубку от уха, резко ответила старушке:
– Не делайте мне замечаний!.. Это я не тебе. Так, младший обслуживающий персонал…
Изумленная Прокофьевна приподняла брови и еле заметно кивнула: ну да, персонал я тут… обслуживающий. Только не младший, а самый старший: скоро уж семьдесят годков по темечку стукнет.
С Прокофьевной в отделении никто так не разговаривал. Ее здесь любили… Когда друг за другом пришли в отделение совсем молоденькие врачи (не врачи, а врачики, врачата – Верочка Стрельцова и Наташа Бондарева), Прокофьевна им за все про все была и мамой, и бабушкой, и нянькой. Что одна, что вторая – девчонки золотые. Работы не боялись, учиться не стеснялись, да и спрашивать совета у нее, медсестры, не гнушались. Еще бы: Прокофьевна такую жизненную и медицинскую школу прошла, что в ней год за три считаться может… Она ведь и на войне побывала, но не на той, совсем далекой: в военный год она сама родилась. На близкой, но чужой войне: судьба застала ее в самом эпицентре военных действий. Приехала к родственникам отдохнуть на теплом берегу, а тут и началось. Эвакуироваться сразу не удалось. Тут-то профессия не просто пригодилась – понадобилась. А когда, наконец, вернулась с чужбины, пошла работать сюда, где рожают, а не убивают…
Руки работу и сейчас помнили, а вот глаза стали подводить. Теперь уборкой заведовала Елена Прокофьевна. И тут свое дело знала…
Только ведь не будешь все это выкладывать молоденькой грубиянке в бриллиантовой мишуре, нарядной, как новогодняя елка…
Прокофьевна тщательно обтирала ручки дверей, а надменная мамочка продолжала вещать, ничуть не убавляя громкость:
– Токсикоз у меня… На все! И на мужа тоже… Да не могу дозвониться до него… Недоступен что-то. Может, на переговорах… Вот на тебя все это сбросила… Ну, ничего, я своего часа дождусь!.. Я ему устрою бег в мешках с подарками! Он у меня попрыгает под окном, олигарх хренов! Пусть только явится!..
Вероника остановилась у окна, гневно вперив взгляд в окно. А за окном искрился свежей радостью морозный ясный день, бодро шагали по своим делам люди, нахваливали друг другу прекрасную погоду сытые больничные голуби…
* * *Это только на первый взгляд кажется, что мамочки в палатах ничего не делают. На самом деле они постоянно ужасно заняты. Кто-то проходит процедуры, важность которых даже сомнению не подлежит. Кто-то внимательно вчитывается в разнообразные и разножанровые печатные строки: информация – это сила! А кто-то стоит у окна, пробуя деревенские деликатесы и заочно развивая органолептические навыки у своих будущих детей…
Катя Павлова нарезала клинковый сыр и предложила его Ксении со словами:
– Угощайся, кальций в чистом виде, ребеночку полезно. Соня, возьми кусочек – тут ни одного «Е» нет, и соль исключительно поваренная… У моей тети Гали детей целых пятеро, так что о вкусной и здоровой пище она сама может книгу написать. Некогда только… А фамилия у них, знаете, какая? Бусел. Ой, девочки, если бы не эта банда Буслов, меня бы сейчас тут, с вами, наверное, не было…
И Катя неожиданно, вспомнив что-то, заразительно рассмеялась…
* * *Катя и ее муж Кирилл пришли домой, неся на локте свою верхнюю одежду: весна была в разгаре, в плащах и куртках становилось жарко… Первой, кто встретил вошедших в элегантно обставленной городской прихожей, была крохотная кривоногая собачонка в розовом банте на хохолке, в ожерелье на шее, вся дрожавшая от счастья, издававшая радостный пронзительный визг.
Катя, поспешно повесив плащ на вешалку, бросилась к нервной собачонке:
– Жуженька, доченька! Твоя мама пришла и что тебе принесла… Посмотри-посмотри, что принесла… Какую игрушечку принесла…
Катя полезла в сумку за сушеным собачьим «бантиком» для точки зубов. Жужа сморщила нос, бантик взяла, но эмоции перехлестывали, бантик упал, и она продолжала верещать довольно противным голосом…
Откуда-то из глубины квартиры вышла Катина мама, ухоженная стройная женщина предпенсионного возраста, одетая по-домашнему, но нарядно. Прислонилась к косяку, с улыбкой посмотрела на дочь и зятя.
– Катя, уйми собаку. Жужуня, ну-ка, тихо! – прикрикнула женщина на собачку. Та, в общем, не реагировала, поэтому Катина мама продолжила, перекрывая звучным грудным голосом Жужин визг. – А у нас новости: Галя звонила, приглашают нас на серебряную свадьбу, в Озерки, в следующую субботу.
Катя, не спуская с рук Жужу, норовящую слизать макияж с ее глаз, спросила:
– Ух ты, это что, двадцать пять лет совместной жизни? – бросила озорной взгляд на мужа. – Кирилл, прикинь: четверть века кто-то рядом… день и ночь… Мелькает – туда-сюда, туда-сюда…
Кирилл пожал плечами:
– Ну, мы с тобой за семь лет не примелькались же еще, пока… Тут главное: траекторию мелькания правильную выбрать. Я думаю, вот так надо, – Кирилл красиво показал жестами двух рук одновременно, как он это видит, – то туда, то сюда… То туда, то сюда…
Катя шутливо хлопнула мужа по руке, отпустила Жужу на волю:
– Что-то меня эта перспектива не радует. В плане хаотического броуновского движения. Куда – туда? Куда – сюда?
Кирилл примирительно обнял ее:
– Да я шучу, солнце мое.
Катина мама снова привлекла внимание к себе:
– Ну, так что, едем к Буслам, ребята?
Катя освободилась из Кирилловых объятий и, взяв сумочку с тумбочки в прихожей, сказала:
– Конечно, едем. Я – за! Поздравим родственников. И Жужа по травке побегает, мух половит, воздухом подышит… Я хоть от диссертации своей отвлекусь ненадолго, – и с этими словами достала из сумки несколько плотно заполненных файлов с выведенными главами ее научного труда.
Кирилл заметил, что Катя достала листы своей диссертации, украдкой вздохнул и добавил:
– Жужа кур погоняет, а я пешком по земле похожу, даже, может, босиком. Конечно, съездим! Поучимся. В смысле, обменяемся опытом семейной жизни… Покушаем натурпродукта… Мы с Николаевичем «Хенесси» деревенского тяпнем… От души… – Кирилл мечтательно завел было глаза, но потом вернулся к действительности. – Давненько я в деревне не бывал… Хорошо там весной, должно быть…
Жужа, как будто поняв, что предстоит интересное путешествие, прибежала из недр квартиры, подняв смышленую мордашку, по очереди оглядела членов своей семьи и радостно залаяла, ожерелье затряслось на ее тщедушном тельце…
* * *В коридоре, ведущем на боковую лестницу, у открытого окна, выходящего в больничный двор, стоял долговязый симпатичный молодой человек в белом халате и курил. Мимо деловито простучала каблучками Наталья Сергеевна, быстро перелистывающая какой-то исписанный от руки канцелярский журнал.
Интерн Саша Сосновский (а это был он) поздоровался:
– Здравствуйте!
Наташа, бросив на парня незаинтересованный взгляд, машинально ответила:
– Добрый день! – в тот же миг у нее зазвонил мобильник и она ответила в трубку: – Нет, Лариса Петровна, Бобровский и Вера Михайловна на операции, поэтому не отвечают. Я сейчас подойду. Поняла.
Наташа скрылась за дверями, ведущими в отделение. Саша потушил сигарету. Достал из кармана блокнот, ручку и стал писать, зачеркивая слова, меняя их местами, пока не получилось вот такое произведение:
Давай сегодня просто помечтаем!
Что предначертано, то сбудется само:
Так в цель далекую случайно попадает
Из снега слепленный и брошенный комок…
Порывшись в кармане, он достал чистый бланк анализа мочи, написал на нем четверостишие, пририсовал сверху две буквы «Н. Б.» и, хитро улыбнувшись, направился к двери, в которую недавно ускользнула его Муза…
