Юлия Лешко - Мамочки мои… или Больничный Декамерон
В дверь заглянула медсестра Света:
– Девушки, про уколы не забываем!
– Ну что? На выход! – организовала свой маленький отряд Катя, и мамочки дружно направились в процедурный кабинет… Выходя из палаты, Катя дождалась Ксению и ласково, как младшую сестру, обняла ее за плечи, а Ксения подняла на нее свои смеющиеся глаза. И слова не понадобились.
* * *Денек судя по всему весь должен был пройти под знаком сюрпризов, потому что ближе к обеду во двор больницы въехал белоснежный лимузин, пышно украшенный шариками и цветами. Стоящий у окна чей-то муж даже присвистнул от удивления:
– Во дают!
Из лимузина дружно вывалились нарядные и веселые, с подарочными пакетами, бутылками шампанского и цветами, но все же немного нервные, встревоженные гости… Вылез жених и бережно достал из машины невесту и быстро набросил ей на плечи легкую шубку.
Невеста была буквально на сносях, но одета в прелестное белоснежное платье с завышенной талией, которое и не думало скрывать очень приличный срок…
Гости, как птичий базар, шумели на весь больничный двор, всячески ободряя и утешая молодоженов. Жених с некоторым усилием поднял невесту на руки и потащил ее в приемный покой. Длинная фата празднично колыхалась на ветру… Кто-то из гостей открыл дверь приемного отделения, остальная «группа поддержки» проследовала за женихом и невестой…
Когда свадебная процессия завалилась в приемный покой, вызывая немалое оживление в рядах ожидающих приема мамок с родственниками, веселый папашка у окна приветственно прокричал:
– Горько!
Жених бросил на него быстрый взгляд и со смущенно-озабоченной улыбкой ответил:
– Спасибо! В смысле… Кажется, началось уже…
Веселый папашка с пониманием кивнул:
– Ну, ясно! Вноси! Невеста… или жена уже?
Невеста смущенно подала голос:
– Жена… – и оттопырила пальчики руки, которой обнимала мужа за шею. Новенькое колечко сияло на весь приемный покой.
Жених, которому было явно тяжело держать в руках свое семейное счастье, добавил:
– Успели с ЗАГСом! – и толкнул дверь в смотровую… откуда тут же донесся дружный неконтролируемый смех врачей…
Мужчина, по виду старший среди гостей, с виднеющейся в распахнутое кашемировое пальто традиционной перевязью «Сват» через плечо и явной повадкой кадрового военного, обращаясь к своей группе, зычно произнес:
– Ну что, товарищи гости, родственники и сочувствующие? Кого оставляем для координации действий? Добровольцы есть?
Свидетель в нарядной перевязи героически шагнул вперед, крепко держа за руку хорошенькую и тоже «перевязанную» свидетельницу.
Сват, сделав начальственный жест, отрицательно покачал головой:
– Нет, ребята. Вы нам там нужны. Как свидетели! Кто целоваться-то будет? Невеста по уважительной причине на свадьбе присутствовать не может. Жених пока тоже выведен из строя. Вот вы и будете… замещать.
Ребята озорно и смущенно переглянулись. Какая-то женщина средних лет по-школьному подняла руку:
– Вадим Диамарович, можно я останусь!
Сват поощрительно кивнул доброволице:
– Отлично! Тетя невесты остается для решения текущих оргвопросов. А мы, товарищи, в ресторан! Организованно продолжаем праздновать наше большое семейное событие!
Папашка-балагур у окна бросил еще одну реплику:
– Или два!..
Старший в группе гостей кивнул ему в ответ с неожиданно застенчивой улыбкой и развел руками:
– Не исключено! Дело-то житейское!..
И вся веселая процессия удалилась из приемного покоя. Лимузин, празднично погудев на прощание, уехал… В приемном покое постепенно воцарилась тишина. Но нет-нет, да кто-то из сидящих снова улыбался, глядя на забытый кем-то из гостей на подоконнике завернутый в целлофан букет…
* * *…Прораб Андрей Петрович Капустин, по прозвищу «Ядерна Кочерыжка» и муж Веры Михайловны Сергей Анатольевич Стрельцов, задрав головы, смотрели на отстроенный дом, готовый к госприемке.
Сергей первым вынес оценку:
– Красиво.
Капустин покивал, а потом вдруг неожиданно и смачно плюнул на асфальт.
– Мне эта красота… вот! – резанул себя ладонью по горлу. – Все, Анатольевич! Вот отстреляемся, список претензий закроем – и все, детсад строить. Триста сорок первый, типовой. А то, блин… как в том анекдоте: работа-то хорошая, если бы еще не новоселы…
Сергей похлопал Капустина по плечу:
– Садик – это хорошо, Петрович. Это правильно.
Капустин покосился на Стрельцова: шутит или как? Вроде не шутит.
– Во-во! Садик! Или баню. По плану, по-моему, еще баня есть.
– По плану у нас – садик. Я тебе точно, Петрович, говорю, – улыбнулся Сергей. Хмыкнул и Петрович:
– Ну, Анатольич, ты – начальство, тебе видней, – не стал спорить прораб. Задрав голову, снова осмотрел каркасно-монолитную громадину, которую знал как свои пять пальцев, потому что не было практически места в этом доме, которого он не коснулся бы так или иначе. Петрович хотел в сердцах еще раз плюнуть, вспомнив все производственные приключения, с этим домом связанные. Но… Стены радовали глаз продуманностью линий, огромные окна сияли, соперничая в блеске с металлической фурнитурой, этажи уносились вверх, утверждая оптимистическую концепцию современной городской архитектуры. В общем, плевать прораб передумал и сказал:
– Да, хорошо сработали. Прямо… – Петрович поискал подходящее цензурное слово, чтобы передать свое впечатление. Нашел нецензурное, но споткнулся, прежде чем его употребить.
– Красиво, – подсказал Сергей, как-то прочувствовав внутренние искания прораба.
– Ну да, – потер под носом Ядерна Кочерыжка, – типа того.
* * *День сюрпризов продолжился, когда в ординаторскую зашла Наталья Сергеевна, со странным выражением лица читающая на ходу какую-то бумажку. Молча подошла она к своему столу, все так же молча села… Долгое молчание для Наташи в принципе было не характерно, поэтому серьезная и сосредоточенная Вера Михайловна отвлеклась от своей вечной каллиграфии на страницах историй болезни, присмотрелась к подруге и спросила:
– Наталья, отомри. У тебя такой вид, как будто ты миллион долларов в лотерею выиграла… Или проиграла.
Наташа все с тем же выражением лица подняла на Веру глаза, медленно отрицательно покачала головой и сказала:
– Нет, это не лотерея… Ты вот послушай:
Скорей, скорей пусть станут дни теплей,
Пусть распускаются под солнцем клены!
Я вышел в путь, я где-то по земле
Иду, в тебя уже чуть-чуть влюбленный…
– И главное, – таинственным голосом произнесла Наташа, – вот, взгляни…
Настала очередь Вере Михайловне поднимать брови:
– Что-что?… Кто это идет, в тебя влюбленный? – Вера встала и подошла к Наташе. Над лирическими строками виднелось посвящение: «Н. Б.».
– Откуда это у тебя?
Та рассмеялась с радостной растерянностью:
– В истории болезни нашла, в Шапочкиной.
Вера Михайловна посмотрела на Наташу недоверчиво:
– А туда кто положил? Не Шапочкина же?
Наташа развеселилась еще больше:
– Ума не приложу!
Вера посмотрела в потолок, что-то прикидывая. Обернулась к Наташе:
– А ты приложи, ум-то. У нас тут не густо с таинственными незнакомцами. Тем более, с поэтами. А стихи душевные, даже если кто-то из интернета скачал.
Наташа почувствовала минутное разочарование:
– Думаешь, списал, да? В интернете?… Ну, может быть… Да кто списал-то, вот что мне интересно! Так. Владимир Николаевич Бобровский не в счет… Как ни печально мне это признавать…
Наталья Сергеевна вздохнула.
– Кто же еще у нас способен на большое светлое чувство… Чтобы вот так, знать тебя и любить тайно… Андрей Анатольевич? – подсказала Вера.
Наташа захохотала, как филин: настолько нелепым показалось ей это предположение:
– Не смеши ты меня! Он давно и безнадежно женат. И вообще… С чего бы?…
– Да уж, – согласилась Вера, вспомнив, что Быстров пару раз пытался всерьез приударить за ней самой: она была очень даже в его вкусе, – да и на поэта наш начмед совсем не тянет. У него одна рифма «служебная-докладная-нецелесообразная-дисциплинарная».
– Еще «объяснительная», – добавила Наташа. Аккуратно сложила листок и положила его в нагрудный карманчик. – Так, неважно, кто, важно – что! Мне первый раз посвящены стихи, и они мне очень нравятся. Спасибо, неизвестный друг и поклонник! Я поднимусь в родзал, там моя мамочка Семенова сейчас рожает.
И Наташа, полюбовавшись на свое отражение в зеркале, вышла из ординаторской, красивая, сияющая, как невеста. Вера улыбнулась ей вслед…
* * *Очень нарядно для больницы одетая, увешанная золотыми побрякушками и ярко накрашенная хорошенькая мамочка ходила по коридору и разговаривала по телефону. Ее нежный, немножко в нос голос звучал в больничной тишине громко, почти вызывающе. Ей было явно все равно, услышит ее кто-то, кроме невидимого собеседника, или нет:
