Татьяна Булатова - Ох уж эта Люся
– Это у тебя есть сад, бабушка и ставка в стационаре. А у меня – Светка, твои родители и восемь недель беременности.
– Ско-о-олько? – изумился Жебет.
– Восемь, – повторила Люся и улыбнулась.
– Если бы ты хотела… – начал Павлик.
– Я не хочу, – оборвала Петрова не сформулированное открыто криминальное предложение.
– Но это глупо, – подытожил Жебет и заходил по комнате взад-вперед.
– Папа, нога сломата, – просунула голову в приоткрытую дверь Светка.
– Не сломата, а сломана, – в раздражении поправил дочь Павлик.
– Чини, – приказала девочка.
– Не чини, а почини, пожалуйста. – Папаша ни на секунду не желал приостанавливать воспитательный процесс.
– Все равно чини, – настаивала дочь.
– Сама почини.
– Пожалуйста, – добавила Люся, наблюдавшая за их общением.
– Ей пятый год! – возмутился Жебет.
– Ну и что? – парировала Петрова.
– Ну и то!
Светка наблюдала за родителями, переводя взгляд с одного на другого. При этом девочка не двигалась и по-прежнему стояла на границе комнаты и прихожей. Она выбирала.
– Тогда ты чини, – обратилась девочка к матери.
– Давай, – согласилась Люся и потянулась за расчлененной игрушкой.
– На! – Светка добилась своего и перевела взгляд на Павлика. – Дай сяду.
– Сядь на диван, – Жебет пытался остаться хозяином положения.
– Не хочу на диван. К тебе! – в который раз скомандовала Светка.
– Попроси, как положено, – настаивал Павлик.
Светка прищурилась и подошла к отцу:
– Зачем?
– Воспитанные люди говорят «пожалуйста», – продолжал процесс обучения Жебет.
– Все? – уточнила Светка.
– Все.
– Нет, не все, – не согласилась с отцом девочка. – Ты не говоришь.
– Я-я-я-я? – изумился дочерней наглости Павлик.
Светка только было открыла рот, чтобы подтвердить слова отца, как разгневанный Жебет побагровел и заорал:
– Пошла вон, маленькая дрянь! Ты с кем разговариваешь?!
Девочка побледнела, но взгляда не отвела. В вытаращенные глаза отца она смотрела прямо и не по-детски вызывающе. Павлик задыхался от бешенства, Петрова с тоской наблюдала за происходящим, а Светка сохраняла какое-то невообразимое олимпийское спокойствие.
– От-вер-н-и-и-ись! – завизжал Жебет, и усы его распушились от покрывшей их слюнной влаги.
Девочка молчала, крепко сжав губы, от чего личико ее превратилось в старушечье и злобное.
– Я сказал тебе: от-вер-ни-и-ись! Дря-а-ань!
В ответ Светка плюнула, а Павлик залепил ей затрещину. Петрова бросилась к дочери, и Светка плюнула в мать с неменьшим удовольствием.
– Светочка, – жалобно попросила ее Люся, – пойдем к тебе в комнату. Пойдем поговорим.
Девочка не реагировала на ласковые слова. Стояла, словно зомбированная, и выдувала из слюней пузыри на губах. Жебет схватил дочь за руку (та не сопротивлялась) и потащил к дверям.
– Пре-кра-ти! Пре-кра-ти немедленно! Оставь ребенка.
Перевозбужденный, Павлик, похоже, не услышал ни одного слова. Дотащил Светку до комнаты, втолкнул туда и с грохотом захлопнул дверь. Люся неслась следом, пытаясь остановить мужа, отнять ребенка, но расстояния были столь коротки, а шаги Жебета столь стремительны, что ее попытки были обречены на провал.
Супруги столкнулись нос к носу перед детской и с ненавистью посмотрели друг на друга.
– Пропусти меня к ней, – выдавила из себя Петрова. – Пожалуйста.
– Она наказана, – расправил грудь Павлик.
– Она напугана. Ей нужна помощь.
– Ей нужен ремень, – саркастически улыбнулся Павлик.
– У нее шок. Пожалуйста, – умоляла Петрова Жебета, – пропусти.
– Она на-ка-за-на, – по слогам повторил любящий отец.
– Хорошо, пусть она будет наказана, только пропусти меня к ней.
– Пожалуйста, – неожиданно согласился Павлик и, кривляясь, лакейским жестом распахнул дверь.
Люся втиснулась в проем – в комнате никого не было.
– Света… Светочка… – позвала она дочь.
Ответа не последовало.
– Светочка, – просительно звала Люся. – Где ты?
Петрова понимала, что ее пятилетняя поборница справедливости не могла исчезнуть из комнаты. Она предполагала, что девочка прячется либо за портьерами, либо в шкафу, либо под кроватью. Люся не торопилась вытаскивать Светку из убежища, понимая, что она должна сама себя обнаружить. Это и скажет о готовности к сближению. Но дочь молчала.
– Светочка, выходи… – позвала Петрова, не теряя самообладания.
Ничего подобного – девочка решила взять мать измором. Тогда Люся по наитию затянула другую песню:
– Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать. Кто не спрятался – я не виновата.
Объявив о готовности к игре, Петрова приступила к поискам. За портьерами Светки не было. В шкафу – тоже. Оставался узкий прогал под кроватью. Люся легла на пол и заглянула в него. Светка затаив дыхание следила за действиями матери. Встретившись взглядом, замерли обе. Мать – потому, что пыталась понять состояние дочери. Девочка – потому, что ждала опасности, в частности, появления отца. Выждав минуту, Петрова решилась заговорить:
– Светочка, я те-бя наш-ла.
Светкины губы задрожали, ребенок тоненько заскулил и пополз к матери.
– Иди-иди сюда, – Люся пыталась удержать слезы и прижала девочку к себе.
Лежали довольно долго. Петровой даже иногда казалось, что дочь задремала. Тогда она пыталась потихоньку высвободиться из объятий, но Светка сжимала руки еще сильнее и прижималась к матери с таким усердием, что Люся чувствовала, как бьется маленькое сердечко.
В прихожей хлопнула дверь. Девочка разжала руки.
– Ушел? – шепотом спросила она.
– Ушел, – подтвердила Петрова.
Светка вскочила и подбежала к двери. Тихо ее отворила и высунулась в коридор. Убедившись, что в квартире никого нет, довольная, повернулась к матери и скомандовала:
– Прячься.
– Не хочу, – отказалась Люся.
– Тогда уходи, – рассердилась девочка.
– Не хочу.
– Тогда… – Светка задумалась и надула губы.
– Тогда иди сюда, – чуть тверже попросила Петрова.
– Не хочу.
– Почему?
– Потому, – глубокомысленно произнесла Светка и направилась к телефону. – Бабе буду звонить.
– Не звони.
– Почему?
– Потому.
– Почему потому? – полюбопытствовала девочка.
– Потому что потому, все кончается на «у», – засмеялась Люся и высунула язык.
Светке игра понравилась. Она улыбнулась и скорчила рожицу:
– Щекотай меня.
– Сильно?
– Сильно щекотай.
Петрова старательно тискала дочь, отчего та испытывала неописуемое удовольствие и визжала. Потом в изнеможении Светка оттолкнула мать и уставилась в потолок.
– Олень, – сказала она и ткнула вверх пальцем.
– Где? – полюбопытствовала Люся.
– Вон, – указала девочка, после чего матери пришлось задрать голову и рассмотреть треснувшую побелку.
Действительно, из графических бороздок на потолке прыгал олень.
– Вижу, – согласилась Петрова, порадовавшись дочерней наблюдательности.
– Он здесь живет, – делилась своими соображениями Светка.
– Везет тебе, – призналась в нахлынувшей зависти Люся.
– Живи у меня, – расщедрилась девочка.
– Сегодня, – согласилась Петрова, предчувствуя бессонную ночь.
Вечером Светка купалась, предварительно утопив в ванне десяток игрушек. Вся в мыльной пене сочиняла какую-то безумную банную песнь:
Купы-купы-купы,
Золотые зубы,
Золотая голова,
Золотая нога.
Золотая ручка,
Ручка-заковрючка…
– Вылезай, Заковрючка, – уговаривала Люся распаренную дочь.
– Не хочу, – брыкалась купальщица.
– Вылезай…
Светка затыкала уши и старательно пела, одновременно рассматривая деформировавшиеся под водой собственные пальчики. Затянувшееся купание Петрову утомило, ей стало душно. Люся приготовила банное полотенце и предупредила юную поэтессу:
– Вылезай… Скоро папа придет.
Это был удар ниже пояса. Светка напряглась, насупилась и перевернулась в ванной, выплеснув на пол тонну воды. В душе Петровой было смутно, потому что совесть подсказывала уставшей женщине, что негоже пугать ребенка отцом, но другого пути не было. Она повторила:
– Вылезай.
Дочь повиновалась, дала обтереть себя полотенцем и с остервенением, стоя на маленькой табуретке, почистила зубы. К моменту прихода Павлика Светка лежала в кровати и ждала мать.
– Когда ты придешь? – поинтересовалась она у заглянувшей в детскую Люси.
– Скоро.
– Подушку возьми, – посоветовала девочка и подложила под щеку сложенные ручки.
– Возьму-возьму, спи, – прошептала Петрова и притворила за собой дверь.
Ночью Светка отчаянно брыкалась, вскрикивала и периодически щупала, на месте ли мать. Удостоверившись, затихала и мирно посапывала.
Жебет не разговаривал с женой и дочерью до конца недели, то есть четыре дня. На пятый написал заявление в партию и стал кандидатом. А Люся ушла на больничный по уходу за здоровым ребенком, у которого каждый вечер поднималась температура. Знакомый доктор, выслушав жалобы Петровой, устно выставил диагноз термоневроз, а письменно – ОРЗ.
