Людмила Загоруйко - Куклы Барби (сборник)
Картошка на сковороде вдруг по-кошачьи фыркает, шипит, плюётся по стенам и отвлекает меня от мыслей. Иванова украдкой отставляет в сторонку керамический кувшинчик и блудливо косится в мою сторону. На столешнице – пол-литровая сиротка, пластиковая бутылочка с подсолнечным маслом. «Для такой семьи явно маловато. Что-то тут не то. Опять химичит», – отмечаю я. Она вдруг срывается с места и бежит в коридор за студентами проверять, выключен ли свет. Движимая любопытством, я поднимаюсь с табурета и тайно заглядываю в сосуд. Непонятно. Какая-то жидкость. Может, она алхимик? Наливаю в стакан содержимое, пробую – обыкновенная вода. «Вот почему так шипела картошка», – догадываюсь я, разведчица, и как ни в чём не бывало, усаживаюсь в угол, на своё прежнее место.
Вечером мы выходим на улицу. Тамара прогуливается не просто так, а вынашивает план нашей совместной летней поездки в Крым. Я отбиваюсь, как могу, она наседает, путает, сбивает меня с толку, пускает в ход тяжёлую артиллерию аргументов.
Вообще-то подруга появляется волнообразно, наскоками, то докучлива, как осенняя муха, то – месяцами – ни ногой. Я знаю – снова в идеях и делах. Поначалу мне её не хватает, но потом я забываю о существовании приятельницы вовсе.
– Иванова, привет! – кричу я радостно и машу издали рукой. Она держит «мужчину в халате» под руку, ведёт по центральной городской улице, сопровождает, как принца Уэльского. Тамара нарядна, причёсана, узловатые коленки бесстыдно торчат сучьями, юбка выше допустимых в таком возрасте норм.
– Мы идём со Степанычем пить пиво, – бросает в меня словом, небрежно, как обглоданную собачью кость. – Вечером зайду.
Я в растерянности. Вот это да! Как величественно, какие манеры, какая гордость в каждом движении, какая демонстрация полноты слияния! Она вывела его на прогулку, показывает, как циркового слона. Восхищайтесь, мой муж на людях, без халата, и я здесь вся, с коленками, очками и знойными икрами достойным к нему приложением. Смотрите, мы оба ещё ничего! Она проплывает мимо меня белоснежным, качающимся на волнах кораблём, бросив в толпу, как конфетти, радостными брызгами смеха. Тамара, царица, волшебница, хранительница тайн брака.
Она появляется через несколько месяцев, как обычно ночью, не одна. За ней бочком входит существо, больше похожее на Тамариных низкорослых собачек неизвестной породы и без шерсти, на длинных, почти спичечных ножках, повизгивающих под кухонным столом. Приятельница представляет спутницу: врач, многодетная мать, очень бедная, нуждающаяся в помощи женщина. Я, как всегда, безропотно собираюсь, и мы выходим. Стоит поздняя осень, обглоданные деревья шумят на набережной, и мы диковатой толпой устремляемся в ночь.
– Полушубок мне одна женщина подарила. Я за её мамой ухаживала. Сейчас они в Израиль уехали. Вот, на память, – пустилась в сбивчивый галоп новостей Тамара.
– Хороший полушубочек, правда?
Вопрос застаёт меня врасплох. Я кошусь на неё, не знаю, что ответить. Выглядит приятельница более чем странно. Клочья меха торчат из подарка богатой покровительницы в разные стороны. Куцая шапчонка потеряла форму и чуть прикрывает затылок. Под ней завязан выцветший шерстяной шарф (чтоб не простудить ушки), плотно облегает овал лица. Очки не вписываются. Для них уже нет места. Сапожки смахивают на армейскую топорную кирзу шестидесятых.
– Мне далеко в больницу доезжать. Это же не Ужгород, а Чоп. В Ужгороде работы нет. Четверо детей на руках. В школу их надо собрать, времени совсем не хватает, – не в тему сетует на жизнь, лепечет доктор подозрительной наружности, но с приятным акцентом женщин с востока. То, что на ней, маленькой и тщедушной, надето, не стоит даже подробно описывать – будто она приготовилась к экстренной эвакуации и надела на себя всё подряд, что было в доме: хаотично и без разбору. Из маленькой хрупкой миловидной женщины превратилась в капусту, в темноте не разобрать ни пол, ни возраст. Мы выстраиваемся в неровную шеренгу, идём по аллее, чуть разбредясь вширь. Поравнявшись с нами, стайки молодёжи пугливо разлетаются и долго оглядываются вслед. Я пытаюсь увидеть нашу компанию их глазами, тоже пугаюсь и обещаю отдать страдалице старые окна и двери, кастрюли, тарелки, пальто, обувь и что-то ещё. Добычу приятельницы частично вынесли той же ночью и, вероятно, сразу же поделили между собой поровну.
– Людочка, ты же моя подруга. Поехали вместе на море, – снова призывает меня к действию Тамара.
– С чего ты взяла? Какие мы подруги? У меня, кроме тебя, ещё и другие есть.
– Неправда, только я одна. Никто к тебе никогда не приходит.
– Они же ночью, как нормальные люди, крепко спят. У моих друзей иные биоритмы, – язвлю я.
Ехать с ней? Да ни за что! Позора не оберёшься. Мне хватило только одной истории об её конструктивном отдыхе, вообще-то у Ивановой – их много.
В прошлом году они с компаньонкой удивляли Крым. Тамара загодя нашла знакомых своих знакомых в Симферополе, которые куда-то собирались выехать, но не уехали, а, может, всё-таки получилось, но я не поняла, запуталась, потом кто-то позвонил, соединил концы, связал в узелок, напомнил об услуге прошлых лет, замолвил словечко, в результате чего их приняли на постой. До моря из Симферополя больше часа электричкой. Они сновали туда-сюда целые две недели, чуть устали, но в деньгах выиграли, так как в Симферополе виноград дешевле. Она тут же осеклась и замолчала. Во фразе явно отсутствовала логика.
– Какой виноград? Ты что, виноград продавала? – насторожилась я в предчувствии кульминации.
– Ты понимаешь, в Симферополе он шесть гривен, а у моря – двенадцать, – ушла в свою бухгалтерию, отклонилась от темы Тамара.
– И что?
– Ничего. Пенсионерам знаешь как трудно, – напала вдруг на меня Тамара. – Мы с собой корзиночки взяли, целых сто штук, – ещё чуть-чуть приоткрывает она завесу над тайной активного отдыха.
– Какие ещё корзиночки? – стону я.
– Плетёные, наши закарпатские хлебницы. Я на базе по дешёвке купила.
– И что?
– Знаешь, как выгодно. Вот, к примеру, захотелось нам пить. Мы в очередь стали, выменяли корзиночки на квас и ещё сдача…
– Господи, Иванова, и ты хочешь, чтобы я, умирая от жажды, жары и усталости корзинками с тобой торговала? Не будет этого. Не совращай.
– Ну, знаешь, не у всех денег, как у тебя. Надо же крутиться, – обижается она.
– Иванова, миленькая, зачем тебе крутиться? Ты что, не заслужила животом вверх на солнце полежать, не шевелясь, тихо, без суеты и мельтешения долларов в глазах? По простому и популярному принципу: «Я на солнышке лежу. Я на солнышко – гляжу».
– Заслужила.
– И зачем, скажи на милость, на твоём личном, интимном, домашнем «очке» гроздья квартирантов? К чему суета, вечный загон, пена у рта, брось, езжай куда-то отдохни по-человечески, поживи для себя. Что ты в своей жизни кроме чужого пуделя видела? – завожусь я.
Тамара сердится и уходит. Я долго, как старый натруженный утюг, остываю. Какое, собственно, моё дело? Это её жизнь и её выбор. Много нас, таких белок в колесе, может, чуть иначе, не до абсурда, но в принципе… По большому счёту, она труженица, «мужчина в халате» преспокойно на её шее обломствует. Мне какое до них дело? Со своим бы разобраться. Зато, какая колоритная. Просто чудо. Пойду, извинюсь.
– Иванова, это я.
– Заходи, Людочка, а может, лучше в саду посидим?
У меня негде, квартиранты на кухне помидоры маринуют.
– Кому, тебе?
– Мне.
– Я тут побелку затеяла. Степаныч против, ругается, из комнаты почти не выходит. Вот они мне и помогают.
– Ты белишь, маринуешь помидоры, и в этом хаосе у тебя ещё и квартиранты в гастарбайтерах?
– Да, взяла ненадолго. – Она опускает глаза наивной скромницы.
– Нет, я никогда не перестану тебе удивляться. Ты не просто умная, ты больше – великая!
Она радостно смеётся и заводит песню из нашего общего пыльного прошлого про пароход, на котором играет музыка, и кого-то вдали на дальнем берегу. Чутьё моё подсказывает – это только прелюдия, и оно меня не обманывает. Тамара тут же выкладывает мне по секрету последнюю запутанную историю с несколькими действующими лицами, случайными знакомствами, загранпаспортами, визами, мужчинами-вдовцами, несбыточными надеждами и планами, а впрочем, чем чёрт не шутит, может, реализуется, потому как это о ней, а не обо мне.
Моя подруга завела знакомство с приезжей женщиной, тут же сдала ей угол и историю скитаний выудила.
Новая знакомая оказалась с юга Украины, по профессии музыкант, педагог, одинокая и вся зацикленная на поиске пары. Она углубилась в сектантство, регулярно посещала молельный дом, где сердобольные всезнающие старушки сунули ей заветный адресок жениха, который жил не то в Сербии, не то в Хорватии, но наш человек, из-под Одессы. Завязалась горячая переписка, он приглашает претендентку на смотрины, обещая, как благородный джентльмен, все расходы взять на себя, мол, обеспечен, и содержать её ему по силам. Женщина снялась с места и поехала знакомиться, но тут возникли сложности с визами: чего-то там не хватало и границу пересечь оказалось делом сложным. На этом жизненном этапе бедняжка застряла в чужом городе, была мгновенно высчитана, отсортирована в толпе прохожих по затравленному блуждающему взгляду, подцеплена ловким Тамариным коготком, выужена, обласкана, обработана и отправлена, как золотая рыбка, восвояси до выяснения дальнейших обстоятельств сватовства с учётом интересов уже обеих женщин: горе-путешественницы и её благодетельницы. Словом, была невестой, оказалась разведчицей. Новая знакомая вернулась слишком быстро. Тамара сразу устроила допрос с пристрастием: выкладывай, как на духу!
