Людмила Загоруйко - Куклы Барби (сборник)
Неля обиделась, в знак протеста выпятила нижнюю губку с золотисто-нежным пушком, но тут всплыла спасительная мысль-отмазка.
– А язык? – зацепилась она за неё, как за соломинку.
– Какой ещё язык?
– Румынский.
– Зачем тебе румынский, когда мы по-мадьярски с ними разберёмся. Там же венгров – море, в приграничных областях тем более. Не знаешь венгерского – твоя беда, зато я знаю. Мама у меня кто? Правильно, соображаешь. Так неужели она единственного сына языку не обучила?
– Поняла, – покорно согласилась Неля и окончательно похоронила все надежды на гендерную свободу выбора. Теперь отделаться от него невозможно: протаранит бычьими упрямыми рогами насквозь, нанижет, прихватит за серёдку, за самое пузо, через границу не то что пронесёт – перекинет.
С Нелей всё уже было понятно – на лопатках. Теперь приятель и её собственный муж без её участия, но в живом присутствии, принялись обсуждать детали будущей поездки. Неля без энтузиазма жевала чёрный хлеб, густо намазанный хреном, смахивала накатившуюся слезу и думала: «Кому нужно её мнение? Надо – и всё. Муж занят, она может и должна ехать за тридевять земель почему-то добывать курточки. Вдруг там их вообще нет, точно так, как у нас, исчезли… Или что-то есть, но другое, совсем не нужное и надо будет покупать, так как поехал, на дорогу потратился. Покупка ни к селу, ни к городу, ни к какому месту, но брать надо, чтобы поездку оправдать. Уже натаскали всякой ерунды – девать некуда. А проку? Разве что грусть воспоминаний и лишняя пыль в доме. К тому же обидно за себя как за женщину. С кем отправляет? С пьяницей. Другой бы ревновал, осторожничал, а этому и в голову не приходит, главное – бизнес. Какой, к чёрту, бизнес? Продал – купил – привёз – выбросил. Круговорот ничего в природе».
– Тогда созвонимся. – Мужчины тем временем ударили по рукам и разошлись, довольные друг другом.
– Ты с ума сошёл. Я с ним никуда не поеду, – ужаснулась Неля.
– Почему? – удивился муж.
– Да потому что он шалопутный.
– Нормальный мужик, – не поверил муж.
– Мне лучше знать. Я с ним выросла. Не поеду и всё, хоть стреляй. Только стыда наберёшься.
– Почему?
– Заладил, почему да почему, – потому. Главная причина – не хочу. Хоть это ты понимаешь?
– Купишь что-нибудь детям, себе. Давно обносились. – Муж сбавил обычный напор, устоять под которым было невозможно, практически сбивал с ног. Настоящий душ Шарко.
Минула неделя, другая. Неля забыла о визите гостя и успокоилась, но звонок всё-таки раздался, густой голос Мацая отчеканил по-фронтовому, без лишнего: «В пятницу выезжаем. Всё оплатил. Потом сочтёмся». Она открыла рот, но ответить не успела. В трубке уже раздавались длинные телефонные гудки.
Мацая она знала лет с двенадцати, тринадцати. Он был один у матери, днями пропадавшей на работе. Улица мальчика не испортила. Вовчик вырос, освоил профессию сварщика и укатил в Уренгой. Вернулся не один, с женой и осел навсегда в небольшой маминой квартирке. Нелю он продолжал опекать по инерции, хотя она давно вышла замуж, родила детей и крутилась совсем в другом, чуждом ему мирке. В юности Неля встречалась с его другом. Уходя в армию, друг сдал её приятелю, чуть ли не под расписку, из рук в руки. «Чтоб никаких проблем и всего прочего. Понимаешь? Следи», – приказал он. «Пылинки не упадёт. Клянусь! Провалиться мне на этом месте. Как сдал, так и примешь: в целости и сохранности. Не волнуйся». Предписание Мацай понял буквально: действительно следил за каждым Нелиным шагом, грозился изувечить невольного обидчика, подстерегал чужого предполагаемого соперника и предупреждал, что, в случае чего, последствия будут тяжёлыми. В итоге Нелю сторонился любой, даже самый неказистый паренёк, и девушка уже было начала потихоньку ненавидеть приставленного к ней не то защитника, не то экзекутора, если бы не маленькие компенсации. За короткое время Мацай освоился, вошёл в круг её студенческих друзей, был принят ими на «ура» как экзот и даже некоторыми обласкан. В благодарность Мацай водил её и подруг в рестораны и кафе, закармливал сладостями и опекал теперь уже всех подряд. Почётный страж и воин. Под шумок, девчонки кокетничали на стороне, в ресторанах безбоязненно танцевали до упаду с кем попало, даже с усатыми грузинами. Защитник наблюдал за своим выводком сладким, затянувшимся поволокой глазом, чувствовал себя обласканным и на высоте: он один, а их …
Неля его недолюбливала: уж слишком нахрапист, слишком пролетарий, голосистый, шумный, но Мацай обезоруживал преданностью и добротой. Обидеться на него было просто невозможно.
* * *В автобус он втиснулся первым, удачно занял места, посадил Нелю у окошка, рассовал сумки и умостился спать. Берёг силы. Путь хоть и близкий, но сложный. Предстояло проехать Венгрию, застрять на традиционно спящей румынской таможне и только потом попасть то ли в Сату-Маре, то ли в Баю-Маре, по большому счёту разницы никакой. На границах в те времена транспорт стоял сутками. Народ, пугливо озираясь, бегал в редкие, измочаленные экологической катастрофой кусты по надобности, нервничал, ел всухомятку, рассовывал во все возможные и невозможные места контрабандные пачки сигарет и бутылки с водкой, пил и пел, знакомился, конфликтовал и от скуки затевал драки.
Первую границу они преодолели за считанные часы, но на выезде из Венгрии застряли. Румыния, как и ожидалось, спала, и границу, как двери в дом, хозяева до утра закрыли на замок. Вереница машин и автобусов со всего нищего постсоветского пространства, Польши, Венгрии и Словакии образовала скорбную интернациональную очередь. Чистая траурная процессия. Неля то ли дремала, то ли бодрствовала, скорее всего, она находилась в этих состояниях одновременно. Тяжёлые от вынужденного сидения ноги упирались в сумки под креслами. Голову она положила на свёрнутую куртку, которой подпирала мутное окно. Вышло неплохо, но неудобно, не человек – дуга. С другой стороны на неё навалился сосед. Мацай свернулся ёжиком, умостил голову Неле на плечо и безмятежно спал, как в собственной обжитой кровати, похрапывая на весь автобус. Голова у него была большая и увесистая, настоящая гиря, которая, когда автобус ехал, тряслась и подпрыгивала на ухабах ему в такт. Плечо ныло, деревенело, становилось безжизненным, чужим. Она то и дело перекладывала отдельно взятую голову подальше, но Мацай упорно возвращал кубышку на прежнее место, сладко пускал пузыри и пытался перекинуть на её территорию ещё и одеревеневшие конечности. Неля подозревала, что заменяет ему матрац. Железный груз вдавливал в сидение, от чего невозможно было пошевелить ни рукой, ни ногой. К середине ночи она обессилела. Сон ушёл. Она поняла, что с этим надо что-то делать, но что? Можно его разбудить, но это тоже опасно, тогда Мацай, не приведи господи, забубнит. Спящая голова лучше, чем говорящая. Пусть отдыхает, решила Неля, но этот негодяй проснулся, весь свежий, как огурчик, сладко потянулся, посмотрел через Нелю в окно. Вдоль трассы соблазнительно мерцали огоньками выстроившиеся в ряд придорожные кафе. Он засуетился, встал в проходе, накинул курточку и вышел. Пора, дескать, оглядеться, размять засиженные в двадцатичасовом переезде молодые кости.
Неле, наконец, удалось упасть в дремоту. Разбудил её громкий, прямо в ухо, стук. За стеклом, омытым каплями случайного дождя, маячило маской хеллоуина лицо Мацая. Неля отпрянула от окна в поисках спасения. Напрасно. Хрупкое стекло не защитило. Он барабанил в него, смешно подпрыгивал, чтобы очутиться вровень с ней и заглянуть в глаза. Неля делала вид, что не понимает. Тогда он нажал на клаксон голоса: «Выходи, выходи». Рёв проник в салон. В автобусе очнулись, недовольно заворчали люди. «Нет, ехать и терпеть храп, смрад чужих мужских носков, постоянное покушение на её отдельное место, пунктирно обозначенное только подлокотником между креслами… Несправедливо, бесчеловечно, а главное, за что? Друг детства! Подумаешь? И где теперь это детство? Какой дурак его помнит!» Она поднялась и безропотно пошла к выходу.
– Мы что твой День рождения праздновать не будем? – спросил он.
– Вовчик, ты помнишь? – умилилась Неля.
– А как же. Я уже всё приготовил. Пойдём.
– Может, утра дождёмся, – неуверенно предложила она.
– Поздно. Банкет заказан. Вперёд.
– Выбирай, что будешь пить?
– Ничего.
– А есть?
– Ничего.
– Понял. Будем пить и есть всё. – И они пили и ели, пили и ели. Сначала жареного цыплёнка, потом венгерские, закрученные усами в две стороны, острые, жирные, хрустящие корочкой колбаски, потом картошку фри, маринованные огурцы отдельной горкой, кнедли в соусе с кислой капустой и свининой, пиво немецкое, барацковку… Стояла поздняя ночь, звёзды устали освещать богом и людьми забытую трассу, и только Вовчик вдохновлял пейзаж воспоминаниями.
– Помнишь, Нелька, как мы с матерью переезжали на новую квартиру. Грузчиков пригласили, мать спирт больничный выставила, они пьют, а там – вода. Я спирт давно оприходовал. Думаешь, они меня выдали? Нет. Подыграли и глазом не моргнули. А как мы с Витькой тебя на каток водили…Ну, ты и негнущаяся была, не девчонка, а палка. Едет, руки-ноги расставит, и прямо в бортик.
