Эфраим Баух - Над краем кратера
Мне оставалось дописать несколько страниц отчета до того, как отправиться назад, в экспедицию, но тут внезапно позвонили по связи и потребовали, чтобы я немедленно выезжал, благо уходила машина с образцами пород. Сам я по связи не говорил, но говоривший добавил, что меня ждет сюрприз, а какой, ему не сообщили.
Любопытство всю дорогу не давало мне покоя. Шел по коридору экспедиционного здания, теряясь в догадках. Я обещал посылать Светлане каждую неделю телеграмму, но не получалось. Письма же я писал ей довольно часто. И никакого ответа. Всерьез пугало меня, что начинается, зреет еще одна история разрыва.
Я открыл дверь в нашу рабочую комнату и остолбенел.
На моем стуле, за моим столом сидела она.
Только Светлана со всей своей легковесностью и беззаветностью могла безоглядно ринуться в такое далекое путешествие.
– Дорогая моя, – сказал я и запнулся, увидев лица сотрудников, заострившиеся жаждой любопытства.
– Вот это жена, – сказал кто-то из них. Успела, значит, сообщить. Мы обнялись и сдержанно прикоснулись губами. Вышли, держась за руки, забились в какой-то слепой проход между двумя глинистыми стенами, снова поцеловались. На этот раз долго не могли оторваться друг от друга. Наконец перевели дыхание.
– Слушай, почему ты мне не писала. Не можешь представить, какие подозрения лезли мне в голову. Ну, и рисковая же ты девица, пуститься без страха в такой далекий путь. За тобой нужен глаз да глаз.
– Это я не писала? Я делала то, что ты обещал мне. Я слала тебе телеграммы. Ну, не каждую неделю, но раза два в месяц обязательно.
– Телеграммы?
И тут меня осенило. В домике почты было два окошка друг против друга. У них, почти соприкасаясь задами, сидели две девицы, одна – по письмам, другая – по телеграммам. Я-то всегда спрашивал письма. Мы дошли до домика, постучали в окошко. Надо было видеть, как обрадовалась та, которая по телеграммам.
– Да вас тут месяцами ждут, накопилась целая пачка.
– Но я же столько раз спрашивал у вашей коллеги письма на мое имя, вы что ни разу не слышали моей фамилии?
– Она по ведомости писем, и моей ведомости по телеграммам это не касается, вот так, – ответ её был сух и косноязычен.
– Надо же было ей добираться в такую даль, чтобы это обнаружить. Вы знаете, девушка, так можно разрушить семью и любовь.
Ответственная начальница по «ведомости телеграмм» поджала губы.
Я все еще не мог поверить в случившееся и без конца прикасался к Свете в жажде удостовериться, что это она рядом.
– А где ты спала?
– Так я и догадалась. Ты никогда ничего не знаешь. Тут все, кто уезжает в поле, оставляют ключи от дома. Витёк тоже так сделал, но тебе забыл сообщить.
В комнате было чисто прибрано, даже обед был готов, только разогреть. Мы заперли двери, и сутки не выходили из дома. Ели, пили, спали и, главное, любили друг друга. Разговоры вели, по-моему, какие-то невероятные, абсолютно сумбурные.
– Дорогая прекрасная дама, мы бы вас спросили, кто ваши родители? Как они так вас отпускают в такую даль?
– Я барышня самостоятельная, и никто, даже папа и мама, мне не указ.
– Погоди, дорогая, а я?
– Ты тем более, но без тебя, в отличие от родителей, я не могу. Ты же, наглец, оставляешь меня месяцами на произвол всяких проходимцев. Через проход в самолете сидел такой молоденький красавчик с усиками, кажется, подполковник. Проходу не давал. Еле отбилась. Да, знаешь, кто усиленно меня преследовал? Не поверишь, Юрка Царёв. Узнал, что мы с тобой любовники…
– Ты же сама раззвонила об этом по всему городу.
– Да, и не жалею об этом.
– Ну, так что же с Юркой?
– Искал со мной знакомство. И очень настойчиво. Он, кстати, серьезно болен. Что-то с печенью.
– Прямо Прометей. Клянусь, я не был орлом, клевавшим ему печень.
– Но ты его ненавидел, правда?
– Скажем, не очень любил.
– Опять это слово. Вот ты, клянешься, что любишь меня, а оставляешь на целый год. Знаешь, что может произойти за это время?
– Пугаешь меня?
– Ну, прямо. Но, в общем-то, он платит тебе той же монетой.
– Значит, ты все знаешь о Лене, а тогда, на углу, у университета, и бровью не повела.
– Я что, глупее тебя? Одно меня беспокоит. Мы с тобой не предохранялись, а я не забеременела.
– О чём ты?
– Я хочу иметь от тебя ребёнка. А вот не получается.
– Для этого ты прилетела?
– Но не залетела.
– Откуда вдруг такое остроумие.
– Ну, не совсем же я такая дура.
– Ты не дура. Ты просто с ума сошла.
– Сошлась. С умом.
– Ты о чём?
– Меня тут просветили. Ты, говорят, у них голова. Скоростник. У тебя вроде бы даже скоро диссертация будет готова. Так что, я упущу такого преуспевающего мужичка?
– Не называй меня мужичком. Но кто тебе всё это сказал?
– Не мне сказали, а профессор из Ленинграда сказал им.
– Что? Профессор прилетел?
– Видишь, я знаю это раньше тебя. Похвали меня за расторопность.
– Слушай, подруга, ты законченная ведьмочка. С тобой надо держать ухо востро.
– А губы как держать, губы?
И она снова припала своими губами к моим, и передо мной снова всё поплыло.
Потом я сказал:
– Хочешь, давай распишемся.
А она сказала:
– Но я же не беременна.
И еще сказала:
– Слушай меня внимательно. Я отсюда лечу в Питер к тете, папиной сестре. Она там какая-то шишка в отделе просвещения. Так что мне работа учительницы обеспечена. По моим расчетам, ты через полгода, максимум восемь месяцев, прилетишь готовиться к защите диссертации. Там всё и решим. А теперь, я устала от наших глупых препирательств. Дай поспать.
Мы не разлучались целую неделю. Витёк успел вернуться. Увидел Свету и впал в шок. Обнялись они и расцеловались. Выгнали меня из дома, и часа два секретничали.
Вместе поехали провожать ее в аэропорт. Все проходящие смотрели с удивлением, как мы долго стояли в обнимку втроем. Витёк совсем пал духом, пустил слезу.
Мы успели довольно быстро вернуться. Был у меня долгий разговор с профессором Огневым, который, оказывается, прилетел специально по моему поводу после того, как ознакомился с моими материалами. Выходило, что я поеду в Питер даже раньше, чем полагала Светлана.
Я довольно поздно вернулся домой, но Витёк не спал.
– Слушай, – сказал он глухим голосом, – я решил перед тобой повиниться. Был у меня тайный умысел устроить тебе аварию на буровой. До такой степени я тебя ненавидел. Я же знаю там, что где лежит, включая взрывчатку для пробивки шурфов в твердых грунтах. Но вот, увидел Свету, и руки опустились. Ты света не зажигай, они и сейчас дрожат. Еще прихвачу в наказание болезнь Паркинсона.
– Никакая это не болезнь. Всё от водки. Перестань казнить себя.
– Счастливчик ты. Голова у тебя железная. Ничто тебя не берет. И девки любят.
VI
В тенетах дождя
Ночь. Длится дождь. Так долго и так мерно.
Набряк водой карниз.
Молчит рояль – узлами чутких нервов
Застывший организм.
И тишина. И дальний вздох глубинный —
Струны усталой дрожь.
А мальчик спит. Стучат часы в гостиной.
И долго длится дождь.
Он вдруг упал. Аккорд стекал обрывом
В застывшие зрачки.
А мальчик спит. Бесшумен под обрывом
Глубокий ход реки.
Он вдруг упал. Кто он? Никто и не был.
Жизнь – струн мгновенный срыв.
Так падают, лицо открывши небу
И кулаки раскрыв,
И выдохшись в бессилие немое,
В Ничто. Конец один.
А мальчик спит. Течет река и моет
Немую стылость глин.
А мальчик спит. Вне времени и тлена.
Дождь. Пот из крепких пор.
Спит вниз лицом, поджав к груди колена
И пальцами – в упор.
Спит, силой наливаясь. Как в утробе —
К коленям – голова,
В упор ладони – чтобы вскочить и чтобы
Открыть рояль. Едва
Коснуться звуков. Пусть остынут веки
И вечен смерти ход.
Стоят кусты, погружены, как вехи,
Во глубь влекущих вод.
Ночь. Тишина. И дальний вздох глубинный.
И тонкой жилы дрожь.
А мальчик спит. Стучат часы в гостиной.
И долго длится дождь.
Чем дальше уходило время, тем больше меня беспокоил неожиданный приезд Светланы. Я старался припомнить каждое слово нашего диалога, и все в нём было подозрительно, особенно мельком всплывшая история с Юрой Царевым, и, конечно же, разговоры ее о беременности и желании иметь от меня ребенка. Улетела и как в воду канула. Ни писем, ни телеграмм. Послал ей несколько телеграмм, как и раньше, на адрес родителей, явно не веря, что она их получит, принимался писать письмо, бросал тут же. Достоверно было лишь одно: она села в самолет на Ленинград. Говорят, а был ли мальчик. А была ли тётка? Ощущение было такое, что пустилась она в такой далекий путь ко мне, чтобы саму себя в чем-то убедить.
Я был уже научен горьким опытом внезапных исчезновений моих пассий. И всё же такие перепады в отношениях с прекрасным полом сбивают с ног. Светлана мне всё время снилась. Я вдыхал запах ее тела, волос, я умирал от прикосновения ее умопомрачительных губ. Она ведь была первой и пока последней моей женщиной. Это гнетет и когтит душу. Когда слишком часто клянутся друг другу в любви, дело кончается полным крахом. Ведь все эти клятвы от страха, что всё это хрупко и в любой миг может разлететься в прах. Накаркал же мне Витёк, обозвав счастливчиком.
