Александр Самойленко - Долгий путь домой
– Объясняю. Вместе с Веником приглашаем пять-семь спецназовцев под командованием ихнего комбата, бати, значит. Путь все видят, что мы закрышованы… – Заметив, что графиня при этом слове скривила губы, Грим поспешно поправился: – Все увидят, что мы не одиноки…
– A-а, мобилизацию проводишь, – Мария Владимировна оценивающе посмотрела на Грима и почему-то съязвила: – Умён ты не по годам!.. А оружие у них есть?
– Это в наше время не вопрос. Были бы деньги! – авторитетно, как крупный эксперт теневого рынка оружия, ответил Грим. – Записала? Так, спецназ – семь. Поехали дальше… Батюшку позовем?
– А придет? – Машенька встрепенулась, представив за своим свадебным столом отца Никона.
– Куда ж он денется! – ответил он, вспомнив про «кирпич» денег. – Думаю, он там у себя уже на самый верх настучал, что будет венчать кровную графиню, правнучку графа Грушницкого, благословлённого за благодеяния самим Патриархом с вручением Святого Евангелия.
– Это будет хорошо. Красиво! Запишем его. И директора музея надо позвать.
– На фига? – удивился Грим.
– Он смешной, – сказала графиня. – Смотришь на него и – весело.
Грим задумался. Моисеич забавный, конечно, человечек, но директор музея – он же секретарь дворянского собрания, а это Лядов. Опасный Клычов при Лядове… Ну и что, где Ройзман и где Клычов? Предложение Машеньки не показалось ему опасным.
– Ну давай пригласим этого… смешного. Пусть выпьет-закусит. И закажем ему летопись вашего рода. Мы потом книгу издадим, назовем «Графы Грушницкие: от Владимира до Марии».
Мария Владимировна приятно удивилась такой внезапной фантазии Грима. Рассмеялась.
– Книгу про меня?! А что, это мне подходит!
– Да легко! Когда есть деньги, можно иметь всё, и персонального священника, и спецназ с оружием, и книги о себе, любимом! – хорохорился Грим.
– А ты-то чего раздухарился?! Ты-то каким боком будешь в книге о Грушницких?
Грим был счастлив, потому беспечен и не улавливал насмешливости графини.
– Ничего, при таких деньгах я буду там промеж вас обоими боками! – весело пообещал Грим. И, вспомнив, сказал: – А я Михалыча приглашу.
– Это кто?
– Михалыч-то? Это один… арендодатель, – Грим отвёл глаза в сторону. – Я квартировал на его жилплощади. Он хороший человек. «На лицо ужасные, добрые внутри», – дурашливо пропел Грим. – Ну что там у нас получилось? Десять персон? Священник, спецназ, летописец рода Грушницких и – Михалыч. Живописная компания! Можно сказать, кучерявая.
Оба представили одну и ту же потешную картину. Справа и слева от них, одетых как подобает жениху и невесте, за богато сервированным столом, сидят все при параде: священник, вооруженные автоматами спецназовцы, один – с гранатометом, Ефим Моисеевич с фолиантом подмышкой и мрачный Михалыч с испитым лицом давно не бритого арендодателя.
– Ты знаешь, у Веника телевизора нет, – ни с того ни с сего сообщила Мария Владимировна.
– Есть же ещё счастливые люди! – отшутился Грим.
– Я серьезно! У них еще «Рекорд» стоит, чернобелый, помнишь, такие были?
– Вот она, несокрушимая советская электроника! Ладно, давай купим им телевизор. Прямо сейчас купим и заедем, установим. У меня к нему серьезный разговор есть.
Грим, пятясь задом, втащил в домик Веника коробку с телевизором, обернулся лицом в комнату и замер, пораженный убогостью жилища. Такие вещи, выброшенные людьми, он видел только на свалках. В комнатке было сумрачно, сыро и – Грим повел носом, поморщился – пахло плесенью и кислой капустой. В углу, под иконкой, перед мерцавшим «Рекордом», в ободранном кресле, стоявшем углами на кирпичах, спала, сидя, старуха. Веник за столом грыз зачерствелый бублик и масляными глазами разглядывал фигуристых телок в потрепанном гламурном журнале. Застигнутый за таким фривольным занятием, Веник смутился, начал грустно объяснять:
– Багетки не делаю, работы нет, скучно стало. И денег нет. Вот сижу теперь, прессу читаю…
Грим, раздирая верх коробки, глянул на «прессу», рассмеялся.
– Глянь, какую прессу он читает! Ничего, Веник, скоро у тебя такая жизнь пойдет, что не только глядеть на них будешь… Поставим тебя на ноги, будут тебе и работа, и деньги. И телки! – шепнул в самое ухо Венику Грим. – Время багеток кончилось, большие дела тебе предстоят, герой ты наш!
Грим вынес вон «Рекорд», поставил на его место новый телевизор, включил. Заслышав озорную музыку, старуха зашевелилась, открыла глаза. Перекрестилась:
– Господи, помилуй! Венька, глянь-ка, лучшее стал показывать! Ну-ка, ну-ка, а чего она такая черная?
– Бабуля, это негра. Они только черные бывают.
– А справная! Венька, ты гляди, как жопой крутит!
Мария Владимирорвна прыснула, зажала рот ладошкой, готовая расхохотаться. На экране толстая негритянка учила таких же толстых крутить хулахуп. Бабуля, заинтересованная картинкой, оживилась, повеселела.
– Ну-кась, чаю мне дайте!
– Вам, мамаша, с бергамотом? – с ехидной учтивостью спросил Грим. Старуха строго зыркнула на него.
– Чего лаешься в дому, прости Господи! Чаю уже нельзя спросить!
Мария Владимировна, давясь от смеха, взялась поить бабулю чаем, Грим позвал Веника на крыльцо.
– Пойдем, разговор есть. Сотку свою возьми!
На крыльце Веник принялся яростно благодарить Грима за телевизор, порывался поцеловать руку, нервно смеясь, плакал. Грим, тяжко вздохнув, гаркнул:
– Смирно! Слушай мою команду!
Веник мгновенно подобрался, подтянулся, насколько мог сделать это в своем бедственном положении. На лице его отразилось ретивое внимание. Грим скомандовал:
– Звони своему бате, скажи, что у меня есть к нему серьезное финансовое предложение. И передай трубку мне!
Веник упер пах в костылёк, дрожащим пальцем натыкал номер.
– Товарищ майор, это Веник говорит. Тут один важный человек, он насчет финансового предложения вам. Да, он рядом… Передаю ему трубку.
– Здравствуй, майор… – сказал Грим, ожидая ответного приветствия. Трубка молчала. Грим чуть повысил голос. – Майор, я с тобой поздоровался!
– Привет… – отчужденно буркнула трубка.
– Уже неплохо, – язвительно сказал майору Грим.
– По делу говори!
– Докладываю! Я муж графини Грушницкой… – Грим помолчал, оценивая свой новый статус, хмыкнул: а что, красиво, даже убедительно звучит. И продолжил. – Я и графиня приняли решение оказать полную финансовую поддержку в лечении ваших товарищей, пострадавших в боевых действиях. Надо встретиться, обговорить детали. – И не удержался, опять съязвил, но уже добродушно: – Доклад закончил!
Майор долго молчал. Потом коротко, по-военному, спросил, как спрашивает младший по званию старшего:
– Когда и куда прибыть?
– А чего тянуть, – сказал Грим. – Сразу и начинай прибывать. Бумаги, какие есть, возьми, надо определиться по общей сумме. Мы с Веником по соседству, он покажет.
– Выезжаю, – сказал майор.
Веник, опёршись на свой костылёк, стоял посреди проулка, ждал батю. Грим и Мария Владимировна сидели в ожидании у себя дома. На стол уже была выставлена посуда для чая, мед, сушки. Бегемот, чуя некое событие, сидел на подоконнике, наблюдая попеременно за Веником и за хозяевами.
Подъехала машина – старенький «Фольксваген» с проржавевшими порогами и трещиной через все лобовое стекло. Из нее вышли трое, майор и двое сопровождавших его крепыша, все в форме ВДВ. При виде сотоварищей Веник возликовал, начал радостно объяснять бате, куда идти. Майор аккуратно отодвинул его в сторону и шагнул через порог дома графини Грушницкой. Крепыши шли следом, прилипнув сзади к спине своего бати, отчего в проеме двери майор причудился Гриму трехголовым, и он невольно хохотнул. Все цепко обшарили глазами комнату – произвели обзор местности, и настороженно уставились на Грима. В глазах значилось: ты что ли звал? Ну и что дальше?
– Здравствуйте, господа офицеры, – вдруг приветливо сказала графиня, ласково улыбаясь, подала каждому руку. – Прошу за стол к чаю.
Грим подивился столь изящному этикету, так кстати проявленному Машенькой. Гости расслабились, даже слегка смутились, крепыши отлипли от комбата, все уселись за стол. Примостился и сияющий радостью Веник, пожиравший влажными глазами своего батю. Мария Владимировна подала чай, сделал радушный жест рукой.
– Прошу, господа. Рекомендую мёд, очень хорош!
«Господа» сидели, замерев в крайнем напряжении, будто перед стоматологом, вооруженным бормашиной. Установилась нелепая, потешная пауза, как в старой детской игре, после команды «Раз-два-три, на месте, фигура, замри!»
– М-да, – с сарказмом изрёк Грим. – Пауза Станиславского! Так у нас дело не пойдет.
Жестом фокусника он двумя пальцами, за горлышко, выудил из-за ножки стола поллитровку, налил два стограммовых стаканчика. Один поставил перед майором, второй взял себе. У майора ожили глаза, он вопросительно посмотрел на Грима, дескать, и что всё это значит?
