Александр Товбин - Приключения сомнамбулы. Том 2
Света тоже увидела Тиму, безвольно отцепилась от Соснина и – злобно прикусила губу. И зачем-то полезла в свою бисерную сумочку, в чём-то там покопалась, чем-то щёлкнула… нелепейшие занятия на краю пропасти.
И тут опять полыхнуло, только беззвучно, и лимонно-жёлтое с чёрно-оранжевыми клубами облако поглотило Тиму, и едкий дым заволок Свету, Эккера, профессоршу, двух розовых обнявшихся бизнес-леди, Аденьку с утешительным бокалом Чинзано, всех-всех, кто рядом с Сосниным только что заглядывал в засасывавшую тьму воронки; всё вокруг поедала сажа, лишь плазменный экран вспорол острым светоносным плавником уплотнявшийся мрак, по небесно-голубой экранной грани почему-то соскользнули солнечные верхушки двух небоскрёбов-колоссов, будто бы виновато, но с замедленной планетарной эпичностью оседавших в пепел и тучи цементной пыли, раздался душераздирающий взвизг: близнецов больше не-е-т, не-е-е-т! И – громогласно, с назидательным злорадством, – вот оно, начало истинно-нового, не календарного века! И сразу – на фоне давки в покорёженных дверях и окровавленных обгорелых тел – загомонили наперебой комментаторы: двойное убийство, резонансное убийство! Второй взрыв достиг цели!
– После убийства Марата Унгурова взорван Член Совета Директоров «Сон»-«Сони», претендовавший… быстро растущему бизнесу становилось тесно в «Большом Ларьке». Взрыв осуществлён с помощью радиоуправляемого устройства, пластит или гексоген, которые по мнению экспертов использовались при взрыве, эквивалентны пяти-шести килограммам тротила… как только сел…
– Несомненно, Унгурова устранили конкуренты, как свидетельствует охранник Унгурова, за его шефом следили даже во время недавнего отдыха на Крите…
– Это ответная месть Унгурова конкуренту, настигнутому тогда, когда он, без пяти минут победитель, готовился праздновать…
– Выстрелы и взрыв выводят из игры самых перспективных…
– Интересы их вошли в клинч…
– Эксперты усматривают прямую связь между убийствами двух соперников, между двумя убийствами, по сути совпавшими в реальном времени…
– Соперники стремились опередить друг друга, каждый на манер дуэлянта спешил выстрелить первым, погибли оба… взрыв замёл все следы…
– Узнаем ли мы когда-нибудь имя автора этой лихо закрученной, кровавой мистерии-буфф?
– Взрывчатку могли заложить, пока стол пустовал… все танцевали…
– Но кто нажал кнопку? Где располагался пульт адской машины? Эксперты убеждены, что взрывом управляли дистанционно, выбрав момент, когда Тимофей Филозов был один за столом…
выпадение, падение, если угодно, полёт, одинаково вызванные, скорей всего, некими таинственными запредельными силами, но вполне вероятно, что и элементарнейшим земным притяжениемСоснина уносила взрывная волна куда-то вовне, куда-то вбок… сперва промелькнуло: может быть, Тима всего-то однофамилец? Нет, нет… разве не ясно…
В то же время чувствовал шестым чувством, что падал вниз, дыра явно затягивала вниз, а не вверх, хотя как он мог отличить низ от верха, как вообще мог ощутить направление? Во всяком случае там, куда он, выпадая, летел, ничего не голубело, там не плавали облака: из мрака, догоняя ли, встречая, лишь мчались звуки.
– Чеченский след не обнаружен…
– Официант, обслуживавший стол, за которым ужинали… сообщил о подозрительном спутнике погибшего бизнесмена и двух его юных дам, он заявился в ночной ресторан с тяжёлой сумкой, в сумке вполне…
– В службе безопасности опросили швейцаров «Плазы-Рая»… приметы подозреваемого, сообщённые швейцарами, совпали с описаниями официанта, составляется фото-робот…
– Объявлен план «Перехват», все выезды…
Соснин, однако, не боялся погони, он уже видел сквозь мрак, пожираемый спасительным невообразимо-чистым сиянием, как потерянно провожали его шальным блеском очков откуда-то сверху взлохмаченный Эккер, профессорша, ещё кто-то из тех неверных силуэтов с контражуром, которые испуганно толкались на краю бездонного провала, заглядывая в него, и среди которых он никак не различал, хотя напрягался, Свету… и ещё он интуитивно улавливал изменение ритмов в пространственно-временных трансформациях, сопровождавших падение, испытывал даже странное от этих изменений успокоение, – видел как вздыбившийся было, выбросив его в небо, Невский медленно-медленно возвращался в своё естественное горизонтальное положение, хотя видел и пульсирующую световую строку, бессмысленно расшибающуюся о запылённый охристый брандмауэр: «Таллинн без Довлатова», «Таллинн без Довлатова»… – почему два «нн», думал, почему два «нн»?
Эпизод 11
Лежал на боку в неудобной позе, откинув одну руку и поджав под себя другую; от ушиба тупо болели плечо, грудь, пылевые смерчики закручивались у глаз над замусоренным асфальтом – торопливые пешеходы огибали Соснина, мелькали стоптанные туфли, чулки, штанины, а его обмахивала «Ленинградской правдой», присев на корточки, какая-то сердобольная старушка, из-за неё клонились к нему бледным гладиолусом – мал-мала-меньше – любопытно-испуганные детские лики.
«К новому рубежу», «К новому рубежу»…
Раздался, перерастая в громыхание и затихая затем, глухой гул, такой знакомый.
«К новому рубежу»… заморгал. – «Юбилейная вахта», «Трудовая эстафета поколений»… «На свалку истории»… кого-кого на свалку? Интересненько.
Глаза осваивались.
Ряд приземистых пилонов с облетевшей там и сям чёрной керамической плиткой-ириской… окурки… тусклое замызганное многолюдное пространство, где он лежал, тоже было знакомым, пронзительно и невероятно знакомым.
Подрагивали балки потолка с облезлой, посеревшей побелкой, изборождённой желтоватыми следами протечек; сообразил, что над ним, через Невский, из Садовой в Садовую, проехал трамвай, и попробовал приподняться.
Это получилось легче, чем можно было бы ожидать, отряхнулся.
– Слава богу! – разогнула поясницу старушка.
– В травмапункт обратитесь, вдруг ребро сломано, – хриплой скороговоркой предостерёг на бегу спортивного вида мужчина с рюкзаком за спиной.
Вспомнил о сумке, подхватил её, почему-то полегчавшую, и побрёл на мёртвый, бледно льющийся свет, боль ослабевала; подымаясь по пандусу, ещё не мог поверить в реальность пространственных трансформаций, вернувших его на Невский, и смотрел, смотрел как небо вытеснялось за рамку проёма вздутой, словно подушка, ржавой крышей «Елисеевского» с вычурным акимовским «К».
блаженствуя, в родимой светотениВыбрался из подземного перехода, машинально оглядел затенённое закругление Публичной библиотеки – часы, казалось, стояли, разве что минута минула… тогда, когда спускался, падал, почему-то чередовались свет и темень, сейчас, днём, солнце лениво лепило запылённо-красный дом с магазином подарков, в подвальчике, где согласно вывеске за грязным стеклом торговали мясом, толкались, ожидая подвоза, сумрачные фигуры… всё привычно и – уже непривычно: не слепил яркий глянец.
И подошвы не скользили… под ногами был неровный асфальт.
Понурые лица, покорная очередь у цистерны с квасом.
Да, пожухло всё, словно угодил опять за забор… за забор? Вернулся из обрушившейся, исчезнувшей с карт коммунистической империи, а никто вокруг не знал, что их общий дом обречён на слом, никто из этих вот людей, семенящих по Невскому, не знал и не желал знать, что их всепобеждающие идеи и революционные свершения-завоевания поджидает свалка истории. Но Соснин, уцелевший свидетель обрушения, не понимая пока как изменился он сам в выпавшей ему передряге, испытывал всё же странное облегчение, наверное, подобное облегчение испытывают, вернувшись после долгих странствий домой, ему становилось на удивление уютно в неряшливом асфальтово-каменном коконе Невского; пролез через дыру в заборе, отодрав край рогожной заплаты, затем, напировавшись, наглядевшись на отглянцованные мельтешащие чудеса, вывалился в чёрную взрывную воронку… и вот, воссоединялся с собственным прошлым, от которого, понимал теперь, был отрезан, – прошлое преданно поджидало в вонючем неодолимом мраке парадных, отсыревших углах дворов и затхлых подвалах, он жадно вдыхал натуральные запахи застарелой грязи, многолетней пыли, радуясь, что ощущает вновь разницу между реальным и эфемерным, между предметами и отражениями. Вертел головой – волнующие женские силуэты мелькали за перилами балконов, далёкое небо плыло в мутных зеркалах-окнах, о, дробные стеклянные хроники, рассыпавшись по фасадам и помутнев, сохраняли, однако, все оттенки небесных переливов, когда-то так бередивших. Люди истлевали, камни, издавна знакомые камни, пропитывались их дыханием, смехом, сочились слезами, а уж покуда жили… Вернулся, вернулся! – всё окрест встречало его потеплевшими взорами как своего; и эта импозантная гранитная громадина, гибрид гастронома с театром, с немытыми витринами, шикарным витражом, навечно замазанным изнутри выцветшими масляными красками, и величавая оконтуренная солнцем Матушка-Императрица меж торжественными неподвижными купами, и обшарпанная перспективка Малой Садовой – без розовой замостки, чугунных фонарей «под старину» и фонтана-фокуса, без «Золотого Века» с тёмно-зелёными маркизами, всё-всё – привычно!
