Евгений Орел - Баклан Свекольный
Глаза дали течь. Несколько струек сбегали на виски, утопали в ушных раковинах. Его смех превратился в тупое ржание – истеричное и визгливое.
Фёдор испугался, подумав: «А не схожу ли я с ума?» Утешился только тем, что раз осознаёт потерю рассудка, значит, на самом деле – психика в порядке.
Хохот прервался так же внезапно, как начался. Угрюмая тень пробежала по лицу и заполнила поры сознания. Ощущался прилив страха, покуда непонятного и оттого ещё более гнетущего. Встав с дивана, Федя вытер ладонями слёзы.
«Где?» – пытался он вспомнить, куда дел початую бутылку коньяка. Берёг её на случай, если кто зайдёт (хотя никто и никогда в гости к нему не хаживал), для снятия стресса, да и просто так, для души.
«Антидепрессант» отыскался в тумбочке. Хлобыснув с десяток глотов из горлa, Федя, так и не раздевшись, лег обратно на диван и до утра отключился. Время от времени тело дёргалось в потоке глубоких сновидений. Он что-то мычал во сне, издавал стоны вперемежку с истерическим смехом.
Снилось, будто идёт он по длинному коридору. Темень разбавляют редкие настенные канделябры. Вдоль серых стен – двери, двери, двери… Чёрные-пречёрные… Сойдя по ступенькам в подвал, попадает в такой же коридор. В поисках выхода натыкается на женщину в синем платье до пят и чёрной накидке. В одной руке меч, поднятый над головой, в другой – весы. Точно такие он видел на изображениях Фемиды. Только у богини правосудия глаза скрыты повязкой, а эта – смотрит в упор, взгляд навыкате.
Лицо её показалось очень знакомым, только причёска странная.
Она спросила:
– Ты пришёл с повинной?
– А в чём я виноват? – удивился Фёдор.
Фемида в ответ:
– Каждый в чём-нибудь виноват! Пиши явку с повинной!
Разбудила Федю хлопнувшая входная дверь. Памятуя о вчерашних шорохах, он подумал, что галюники у него до сих пор гостят и покидать его не торопятся.
Просыпался постепенно, «частями», не сразу поняв, что сон закончился. «Фемида» растаяла в небытие. Слова «Пиши явку с повинной!» эхом отдавались в мозгу.
На будильнике шесть-тридцать. Ещё полчаса, и опять на галеры.
С утра явь показалась ещё страшнее. Федя прокрутил в памяти сон, и перед ним всплыла картина того, что он сделал с Ольгой. Среди его настольных книг видное место занимал Уголовный кодекс. Из него-то Федя и вспомнил статью о половой связи с использованием беспомощного состояния женщины. Это же до 10 лет! Понаслышке он знал, как в местах не столь отдалённых обходятся с насильниками. «Ужас!!!» – мелкой дрожью забилось его сильное тело.
Скорей бы в институт! Выяснить, что с Ольгой. Может, она ничего не помнит? А хоть бы и да! Пусть ещё попробуют доказать. Следов насилия-то нет! И быть не может! А беспомощное состояние – тоже пускай докажет. Да и кто её пить заставлял? А и в самом деле, кто?
– Ничего, – утешал себя Фёдор, – может, обойдётся.
* * *Утром Жердинский рассказал Ольге о ночном звонке и об её вчерашних приключениях. Сидя на табуретке рядом с Диминой кроватью, она не решалась ни слово сказать, ни глаза поднять. Такого позора переживать ей никогда не доводилось. Дима утешал подругу, нежно держа её за руку:
– Ничего, солнышко, я всё понимаю. Природу не победить. А я, как ты знаешь, не в состоянии дать тебе то, что…
Дмитрий осёкся, избегая уточнения, и продолжил в том же ласковом тоне:
– Хорошая моя, родная, солнышко, я так люблю тебя.
Не меняя выражения лица и поглаживая Ольгину руку, заметил:
– А я ведь и не сосчитал, сколько у тебя там родинок, а он как-то умудрился.
– Перестань! – в приступе истерики Ольга упала ему на грудь.
В потоке рыданий можно было разобрать только «Лучше бы ты меня убил, чем так жалеть!». Не зная, как её успокоить и что говорить, Дмитрий нервно перебирал её роскошные кудри.
Вспомнился разговор с Баклановым, и Дмитрий живо представил себе унижение, которому подверглась его любимая женщина. Внезапно его охватила дрожь, на лбу выступил холодный пот. Он только успел сказать:
– Оля, мне плохо.
Уже находясь в бреду, наговорил ей гадостей, после чего отключился.
Когда ехали в скорой, Ольга начала припоминать подробности вчерашнего вечера. Как же, думала она, можно было позволить себя так одурачить! Вспомнились уговоры Фёдора выпить «за здоровье Димки, моего лучшего друга».
«Вот подонок! – в бессильной злобе Ольга скрипела зубами, нервно передёргиваясь в лице. – И вино было какое-то непонятное. Может, чего-то добавлял?»
«Точно! – пришло к ней внезапное откровение. – Так вот, значит, что! А говорил – «Каберне-шмаберне! Чем больше пьёшь, тем оно крепче». Как я могла поверить в эту фигню?»
Дальше – больше. Новые подробности позитива не добавляли.
«А почему во рту был такой хреновый привкус, когда тётя Роза тащила меня к вахте? И в комнате смрад… Уж я случайно там не…» – Ей стало стыдно от собственной догадки.
Вспомнила Ольга и то, как пыталась подняться, а Бакланов прижимал её к дивану, задирая юбку и стаскивая стринги.
На этом память дала сбой: Фёдор таки хорошо накачал её вино-водочным коктейлем.
* * *В институте Ольга появилась часам к десяти. С шефом разминулась: того вызвали на совещание в Кабмин. И славно: не будет с утра доставать. Есть дела поважнее работы.
Даже не глянув во «Входящие», первым делом Ольга вызвонила Фёдора и потребовала объяснений. Немедленно и не по телефону.
Встретились у входа в актовый зал. Ольга наехала без прелюдий:
– Так чего ты Димке звонил? Что ты ему наплёл, а?
Бегая взглядом где угодно, лишь бы не встречаться глазами с Ольгой, Федя старался звучать как можно безразличней:
– А что? Я ничего. Только предупредил его, чтобы присматривал за тобой.
– Ты ему отомстил! Он так и сказал! За что ты его ненавидишь? Что он тебе сделал?!
– Ну, Дима-то знает, что и за что, – Федя говорил спокойно, даже полусонно. – Ты у него поспрашивай, вот он и расскажет.
– Что ты как даун? Говори по-человечески! – отрешённый тон Феди начал её раздражать.
– О, милая, ты так очаровательна… – осклабился он, глядя на Ольгу из-под полуприкрытых век.
– Хватит паясничать! – ухватившись за лацканы его пиджака, Ольга разъярённо встряхнула Фёдора.
– Тише ты, женщина! Ведёшь себя, как хамка с Подола! – его голос резко посуровел.
Федя отцепил её руки от пиджака и, отпуская Ольгины запястья, рубанул ей в лицо:
– Ты лучше расспроси его, что он мне сделал, когда мы встретились на набережной после выпускного! А если он говорить об этом не пожелает, тогда расскажу я. Усвоила?
Ольга осеклась:
– Так вот оно что.
– Что – вот оно что? – не понял Фёдор.
– Он рассказывал, – успокоившись, продолжала Ольга, – да, рассказывал, именно утро после выпускного. Только никогда не называл имени. Да и зачем? Но я даже подумать не могла, что встречу того человека, которого он тогда обидел.
– Ну вот, видишь, как мал этот мир, – засмеялся Фёдор. – И как мы удачно встретились.
– Это ты называешь удачно? – Ольгу охватило негодование. – Взял меня, споил, потом взял…
Ольга начала путаться в словах. Федя снова рассмеялся:
– Ты уж разберись, что сначала, а что потом: взял или споил. А между прочим…
Тут Фёдор сделал паузу и, убедившись, что Ольга внимательно слушает, прошептал:
– Мне очень понравилось.
– Что? – переспросила Ольга, не веря, что мужская наглость может докатиться до таких пределов. Она произнесла «что?» резко и отрывисто, на стакатто, как сказал бы музыкант.
Взгляд в упор, полуоткрытый рот и насупленные брови дали Фёдору понять, что женщина во гневе. Не желая получать затрещины и царапины, он сбивчиво и трусливо затараторил:
– Да-да, если бы ты была в нормальном состоянии, тебе бы тоже понравилось.
Договорить не успел. Его наглая физиономия приняла хлёсткую, как плеть, пощёчину.
Ольгина рука взлетела для введения повторной инъекции от наглости.
Слёта Фёдор перехватил её за локоть, заломил руку, и она, не успев даже пискнуть, попала в железные объятия-клещи. Прижав Ольгу к себе, Фёдор вцепился губами в её рот. Избавиться от насильственного поцелуя не хватало сил, и она лишь беспомощно барахталась в цепкой хватке страстного мужчины, издавая приглушённые мычащие звуки. Додумалась, правда, врезать ему каблуком аккурат в большую берцовую кость.
– Ай! – вскрикнул Фёдор, оторвавшись от спелоягодных губ. Оттолкнув её, рыкнул:
– Глупая ты!
Прихрамывая, зашагал прочь. Брошенное ему вслед истеричное «Умник нашёлся!» осталось без ответа.
На Ольгу эта встреча произвела странное впечатление. Возненавидев Бакланова вначале, а затем отчасти поняв его поступок, она не могла избавиться от приятного ощущения после телесного контакта и поцелуя, пусть и по принуждению.
Весь день работа валилась из рук. В голове – Бакланов, Бакланов, Бакланов… Его крепкие руки. Нежные, но цепкие губы. Она ощущала на спине тепло его ладоней, щёки горели. Тело обжигали волны доселе неизведанных ощущений. Дрожь, перешедшая в откровенную тряску, затуманивала сознание.
