Евгений Орел - Баклан Свекольный
Давно поняв, что публика не из утончённых, Федя вызывающим тоном повторил по-русски:
– Извините! Так понятней?
– Э, да ты ещё выступать тут будешь? Я тебя щас так извиню! – ему в лицо взмыл кулак.
Фёдор уклонился, и кулак разрезал воздух, после чего встречный апперкот повалил агрессора на пол.
«Спасибо, Лёха!» – мысленно поблагодарил он сослуживца, рядового Фомина, за уроки рукопашного боя.
Следующий отморозок атаковал Фёдора со словами…
– Я не понял! Ты чё, чувак?!
…но после прямого встречного свалился на пол.
Первому негодяю Бакланов разбил физиономию. Её кроваво-красное подобие назвать лицом теперь можно было только с натяжкой. Кровь забрызгала куртку и окропила пол. Другой получил «гостинец» в виде обломков челюсти, и теперь ему долго не придётся жевать.
Ещё один забияка попытался нанести Феде удар ногой в пах, да не судилось. Отскочив назад, Бакланов резко заехал нападавшему опять-таки в челюсть, да не просто ногой, а – каблучищем!.. И этому подонку тоже придётся принимать жижу через трубочку вместо нормальной еды.
Больше никто на активность не отважился. Не попавшие «под раздачу» бросились подымать поверженных приятелей. Гонору и наглости – как не бывало. Только бурчание да угрозы:
– Мы с тобой, сука, ещё встретимся!
Хулиганы вышли на ближайшей станции. Остаток пути до Оболони Фёдора никто не беспокоил. Изредка в его сторону поглядывали малочисленные пассажиры. Кто с восхищением, а кто и с опаской.
Спасённая от издевательств юная чета восприняла поступок Фёдора неоднозначно. Если мамка пришла в себя и буквально впилась в него влюблёнными глазами, то её супруг так и продолжал сидеть пеньком, бросая то завистливые косяки на Фёдора, то ревнивые взгляды на жену.
Поддавая масла в огонь, Федя подмигнул молодой женщине и самодовольно хмыкнул. Та склонила голову, подавляя смущённую улыбку и не обращая внимания на мужа. Прям как в детстве, когда взрослые говорили ей: «А ты так хорошо играешься с Петей (Толей, Сашей и т. п.). Это твой жених?» Она же стыдливо прячет глаза и, конечно, отрицает: «Не-е-ет! Хи-хи-хи-хи-хи!» – не в силах сдержать глуповатый смех.
Муж ещё больше покраснел от злобы и ревности. Его суровый вид порождал ассоциации вроде «молилась ли ты на ночь…?» В сторону Бакланова он старался больше не смотреть.
Фёдору стало противно. Подумав «И где ж ты был такой смелый две минуты назад?», он отвернулся и продолжил изучать рекламу на стене вагона. Так и доехал до станции «Оболонь».
Прежде станция называлась «Проспект Корнейчука». Полгода назад её перекрестили в «Оболонь». Фёдор никак не мог привыкнуть к новому названию, из-за чего нередко забывал вовремя выйти из вагона. Не понимал Бакланов, что плохого сделал Украине драматург и писатель Александр Корнейчук. Почему переименовали станцию метро, проспект?
«Даже если он и был «придворным драматургом», его самого всё равно будут помнить как Автора, а его хулителей – только как… хулителей Автора. И не более.» – В этом Бакланов был уверен.
Перед подъездом остановился перекурить. Его внимание привлекла влюблённая парочка. «И кто из них пацан, а кто – девка?» – погрузился Фёдор в гадания, но мешать не стал.
Оба в джинсах и кроссовках, с короткими стрижками. Эти штаны вроде женские, или фигура женская, а те… или наоборот…
«А может, они… того?» – Фёдор захохотал. Его смех из человеческого перелился в лошадиный – «хы-гы-гы-гы-гы!».
Лобызания прервались. Оба «голубка» окинули Бакланова удивлённо-вопросительным взлядом.
«А, не, они нормальные, – Феде стало ясно, что влюблённые разного пола. – Один это он, а другая это она. Или наоборот…»
Сигарета догорела почти до фильтра, едва не обжигая пальцы. Описав дугу, окурок полетел в урну перед подъездом. На урне надпись: «Жителям Оболони – от депутата…» Фамилию не разобрать: поверх неё мелом и красками нацарапано с пяток непечатных слов любви народа к своему же избраннику.
Подымаясь по ступенькам на третий этаж, Федя про себя размышлял: «И чё я к ним прицепился? Нормальная парочка».
Навстречу подвыпивший сосед, настойчиво приглашающий «на сто грамм». Да куда уж! Сегодня своё уже взял. Еле удалось отвертеться, сославшись на тяжёлый день. Сосед не расстроился, а только бросил напоследок:
– Федёк, если передумаешь, заходи.
– Хорошо, Иваныч, – поддакнул он, лишь бы скорее отвязаться.
Дверной замок долго не поддавался: то ли заклинил, то ли руки не слушались. Наконец долгожданный щелчок, и Федя дома. Захлопнув дверь, свет включать не стал. Скинув туфли в прихожей и на ходу сбросив на пол плащ, рухнул на диван в гостиной.
По телеку, не выключенному с утра, Эн-Би-Си давала ток-шоу Джея Лено. [29] Сегодня в гостях у него какие-то малоизвестные рокеры. Фёдор не чувствовал сил, чтобы встать и только вяло махнул рукой – пускай болтают, авось чего интересного и скажут. Вскоре и слушать перестал.
Глядя в потолок, думал о том, что… не думал вообще. В голове будто вакуум. Ни единой мысли! Ни о чём! Ни о ком! Фёдор засомневался, жив ли он.
«Да нет, вроде жив. Раз думаю о том, что ни о чём не думаю, значит, жив», – Он улыбнулся странному выводу, но тут…
Шорох в спальне… Тишина… Нет, решил про себя, показалось. Хотя…
Фёдор ощутил чьё-то присутствие.
Прислушался… Вроде тихо.
– Пить надо меньше, – вслух подшутил над собой.
Приключения минувшего вечера начали обретать мысленные контуры.
Месть, исполненная за давнюю обиду.
– Это не месть, – думал Федя, – это возмездие!
Такое слово ему нравилось больше, звучало серьёзней, словно акт высшего правосудия.
Барахтанье Жердинского в бессильной злобе.
– Хотел бы я видеть эту перепуганную харю! – злорадно просипел Фёдор, только сейчас заметив, что проговаривает мысли вслух. Да ладно, наедине с собой – можно.
Внутри что-то скребануло. Фёдор передёрнулся. Опять из другой комнаты слышен шорох. Снова тишина.
– Да что за чёрт! – ругнулся он. А встать, посмотреть – сил нет.
– Ну не проверять же собственные галлюцинации! Они ведь в голове, а не в реале.
– Только… в голове ли? Может, и в самом деле кто залез в квартиру?
– Да нет, откуда? Третий этаж! Кто сюда влезет… А всё равно, что-то не то. И на душе противно…
Диалог со вторым «я» обострялся.
К ощущению праведности возмездия настойчиво примешивался привкус не то досады, не то моральной неловкости.
Федя почувствовал неуверенность – а правильно ли он поступил. Обида, нанесённая много лет назад, показалась ему не настолько страшной, чтобы за неё мстить, да ещё таким способом.
– Ну что он такого сказал? Назвал Федю Бакланова пижоном? Так это все и без него знали.
– Он ещё перед всеми раскрыл твой внутренний мир.
– Да навыдумывал он!
– Ой ли навыдумывал? Чего б ты так переживал тогда?
– А то, что молнию на штанах расстегнул, это, по-твоему, ничего? Нормально, да? – диалог между «Федями» переходил на повышенные тона.
– Ну вдумайся только! Дело ведь было так давно! И ты до сих пор этим живёшь?! – добрый Федя всё пытался увещевать Федю злого.
– Вот! – он даже привстал на диване, безумно глядя в пустоту и тыча в неё пальцем. – ВОТ! Именно! Это твой единственный аргумент! «Давно было», говоришь? А я помню всё, как сейчас! Его поступок не имеет срока давности!
– Сегодня ты это уже говорил. Ты повторяешься.
– Я не тебе говорил, а Жердинскому!
Оба «я» задумались. Снова послышался шорох, всё ближе и ближе, но Феди только махнули рукой.
– А и то! Его же за язык не тянули! – продолжился диалог. – Чего он полез со своими дурацкими выводами?
– Не такие уж они дурацкие, эти выводы, – первому «я» возражало второе, или наоборот. – Он много чего сказал точно.
– Говорят, – продолжал Федя размышления вслух, – в каждом из нас есть и бог, и дьявол. Они всё время воюют за души человеческие. И берут верх – то один, то другой. А если так, то сегодня в битве за мою душу дьявол одержал убедительную победу.
– А может, их и нет? – продолжала крутиться мыслемешалка. – Ни бога, ни дьявола? Может, это отмазка? Мол, если дела в порядке, значит, бог помогает. А если плохо, значит, так угодно всевышнему. А когда грешишь, это что же, дьявол искушает? Вздор какой-то.
– Я хозяин своей жизни! Я и только я решаю, что для меня хорошо, а что плохо!
Тут Федю будто встряхнуло. Чувство раздвоенности исчезло. Он снова чертыхнулся:
– Тьфу ты! Совсем уж мозгами тронулся!
В комнате стало совсем тихо, до жуткого звона в ушах. Даже звуки ночного города куда-то запропастились. Будто попал в ватный мешок.
Вспомнился армейский случай нападения «дедовского кодла» (деды – старослужащие) на его приятеля по кличке Волк. Тогда для последнего дело кончилось благополучно. Он обезоружил и разбросал банду, хотя кое-кто сумел улизнуть. Оружие осталось на «поле боя».
Лёжа на диване, Федя мысленно прокрутил другой сценарий. Ему представилось, как громила – сержант Муратов – с размаху бьёт Волка монтировкой по спине. Тот застыл с глазами полными ужаса, открытый рот обиженно скривился, будто у маленького ребёнка, готового расплакаться из-за отнятой игрушки.
