Маргарита Хемлин - Про Иону (сборник)
Он заметил сквозь зубы:
– Ясно. Мы с Эллочкой пойдем на экскурсию в планетарий, потом в зоопарк. Она давно просилась. Я рассчитывал, что мы втроем. Теперь вдвоем, без тебя.
– Если бы ты меня заранее предупредил, я бы пошла.
А теперь я не могу отказаться от портнихи. У нее очередь на полгода вперед.
Марик легонько постучал кулаком по столу. Не для скандала, просто как жест.
– Хорошо, что на полгода вперед. А то ведь бывает иногда, что на полгода назад.
И посмотрел мне в глаза.
Я быстро посчитала, что такое было полгода назад. Кроме смерти мамы – ничего примечательного. И что он имел в виду, до сих пор не понимаю.
На даче во всем видимом вокруг пространстве лежал чистый белый снег. Я радовалась красоте с тишиной пополам. Саша находился в приподнятом торжественном настроении. Это была наша первая встреча по-настоящему в независимом состоянии.
Я выбрала хорошую минуту и сказала:
– Вот мы с тобой вместе уже больше месяца. А ты ведь про меня ничего не знаешь. Тебе интересно?
– Что интересно?
– Узнать про меня, про мою жизнь. Что ты про меня думаешь?
Саша задумался. Потом ласково сказал:
– Я думать не хочу. Смотрю на тебя и любуюсь. И все. Зачем думать? Нам не по двадцать лет, чтобы переделывать свою жизнь. Если ты начнешь мне рассказывать, получится, что надо тебе помочь в чем-то. Материально, конечно, – пожалуйста. А кроме денег – что можно сделать?
Саша говорил, как всегда, спокойно и точно. Возразить нечего.
И все же я ответила, как намечала заранее:
– Мне нужно посоветоваться. Просто совет – это никаких забот тебе не прибавит.
Саша рассмеялся:
– Мне – нет. А тебе, может, прибавит. Подумай, не надо сейчас ничего говорить. У нас счастливый день. Только и заботы – не пропустить свою электричку.
– Ладно. Не отвечай ничего развернуто. Только «да» или «нет».
Вижу, Саше интересно. Я повела разговор дальше.
– Человек состоит из фактов и размышлений по поводу этих фактов. Да?
– Да.
– Факты таковы: у меня есть муж, дочь и сын. Дочь в школе, сын в армии. Муж – работает. Да?
– Да.
– Сына я боюсь. Дочь мне чужая. Мужа уже не люблю. Я ничего не делала специально, чтобы так получилось. Сложение обстоятельств и больше ничего. Но у меня осталась впереди жизнь, которую надо провести достойно. Мне тридцать восемь лет. Почти тридцать девять. Ты старше меня. Но ты мужчина, и тебе возраст не помеха. А мне – помеха. Я старею на глазах. Моя жизнь кончена? Скажи одним словом.
Саша молчал. Я специально подвела, чтобы одним словом не получалось.
– Ты мне не раскрыла главного. Почему ты боишься сына, почему дочка чужая, почему не любишь мужа. Но я лезть не буду. Не надейся. Сказала – и сказала. Факт. Тем более я знаю в результате собственной жизни – важен результат. И точка. Раз ты фактически внутри себя постановила считать такой факт, такую точку, значит, твоя жизнь кончена.
Саша смотрел мне в глаза и улыбался.
Я переспросила:
– Кончена?
Я стремительно начала одеваться без разбора: белье, чулки, юбка. Комбинацию забыла, свитер напяливала уже возле двери.
Саша лежал и молчал. Когда я с усилием просовывала голову в узкое горло свитера, раздался его спокойный голос:
– Я сказал тебе то, что ты сама хотела услышать.
Я заплакала. Ворот сдавил мне шею. Я тянула его во все стороны. Но нитка крепкая и вязка специально такая, чтобы не растягивалась: двойная косичка.
– Успокойся. Ты артистка в душе. Тебе мало эффектов, и ты придумываешь. Точно говорю. Придумываешь. Да?
Я ответила, как было условлено мной же, – одним словом:
– Да.
Моя далеко идущая ошибка заключалась в том, что в результате частичного пересказа волнующих проблем я получила еще один лишний вопрос: стоит ли мне жить?
Но Саша дал мне мысль: пересмотреть то, на чем я поставила точку. Все-таки положительный итог из разговора я вынесла. И вынесла на своих плечах. А жить или не жить – всегда можно подумать, когда придешь к окончательному выводу.
Установилось затишье.
Марик предложил устроить широкое празднование своего дня рождения. Тем более – сорокалетия. Я согласилась, так как считала, что подобные мероприятия укрепляют общность.
С энтузиазмом покупала продукты, размышляла, что приготовить, как распределить нагрузку по кухне, чтобы не сваливать на один день.
Привлекла Эллу. Мы вместе с ней говорили о подарке. Элла предложила нарисовать картину. В школе им показали, как пользоваться акварельными красками, и девочка увлеклась. У нее было все необходимое.
Со своей стороны, я хотела купить что-то по специальности Марика, но необычное.
Неожиданно в антикварном магазине на улице Кирова при одном взгляде пришла мысль – старинные часы. Не слишком дорогие, потому что не идут, с каким-то скрытым дефектом, а также внешне обшарпанные. Продавец меня убедил, что лучшего подарка в данной категории не найти. Настоящий мастер будет доволен. Тут и реставрация, и механизм, и поиски нужного решения. Занятие на долгие месяцы, а то и годы, если отнестись с любовью. Я купила часы и надежно спрятала.
И вот наступил день. Выпало как раз воскресенье. Собралось четырнадцать человек, если считать вместе с нами троими. Даже те, кого мы не видели уже лет десять. То есть с моего переезда.
С утра Элла хотела вручить папе подарок – свою картину. Но я убедила ее, что надо дождаться трех часов дня, когда соберутся гости, и уже тогда вручать при всех, заодно попросила разрешения посмотреть. Элла не дала, но и не надулась, как обычно.
Я накрыла превосходный стол. Все своими руками – и варила, и крошила, и резала, и фаршировала.
Главный дорогой гость – Бейнфест. Он у нас не объявлялся с первого дня рождения Эллочки.
Бейнфест пришел заранее и долго разговаривал с Мариком. Я не слышала, мне не надо, у меня же готовка.
Элла от нетерпения вынесла картину к столу и громко позвала:
– Папа-а-а-а! Выходи, я тебе буду дарить!
На картине изображено следующее: волнистое море, водянистое, серо-голубое, над волнами две фигуры – вроде одна в штанах, другая в платье; под волнами тоже две фигуры – одна в штанах, очень широких клешах, другая маленькая и круглая, непонятно в чем одетая. По всем краям надпись: с днем рождения, с днем рождения, рамка такая. И все какое-то грязное, неопрятное. И листок покоробленный, насквозь неровный. Элла буквально искрилась от радости предвкушения похвалы.
На зов вышли Марик и Бейнфест.
Элла громко сказала:
– Дорогой папочка! Поздравляю с днем рождения!
Я сама нарисовала, и мне никто не помогал.
Марик рассматривал живопись вскользь, ему было не важно. Ему было важно то, что дочка помнила и старалась.
Бейнфест тоже смотрел. Он как юрист пристально вгляделся и строго спросил:
– Эллочка, наверху папа и мама. Понятно. А внизу, в море? Не понимаю кто?
– Миша и я. Он служит на подводной лодке.
– Марик, так Миша на флоте? Подводник? Ты в курсе, что срочникам-подводникам обязательно положен отпуск. Он сколько уже служит?
Марик без запинки ответил:
– Восемь месяцев.
– Так еще немного потерпите, и прикатит в отпуск. Ну, Эллочка, а что ж ты под морем делаешь?
– Я Мише помогаю. Я скоро буду пионеркой. А пока я октябренок, меня не пускают в лодку, там военная тайна, и я под водой. Миша вышел из лодки меня проведать и передать привет папе.
Бейнфест громко засмеялся. И Марик тоже улыбнулся.
Да. Говорили-говорили. Марик с Бейнфестом говорили наедине час в Мариковой мастерской. А про Мишу ни словечка.
И Эллочка хороша. Привет папе. А маме?
И Бейнфест тоже. «Ты в курсе, Марик». А я, что, совсем не могу быть в каком-нибудь курсе?
Я вынесла свой подарок. Просто из-за досады, я раньше хотела, когда все сядут за стол. Такое требует зрителей, это же искусство. Ну ладно.
Марик долго рассматривал часы, ходил кругами, легонько трогал, смотрел в лупу и прочее.
Бейнфест горячо одобрил и внес свою лепту:
– Мне перед самой войной Изя подарил шахматные часы. Тогда модно было – шахматы. Все такое. Они только-только наладили выпуск. Куда-то жена их засунула. Найду. Тоже, между прочим, можно считать, антиквариат. Двадцать восемь лет назад.
– Двадцать восемь – не антиквариат, – вступила я. – Это старье. Вы одними и теми же глазами смотрите на разные вещи, а нужно настраиваться, чувствовать.
Такие слова вырвалось у меня помимо воли. Я не терплю глупостей.
Бейнфест ответил примирительно:
– Конечно. Двадцать восемь лет – не срок. Я образно выразился. Я привык как адвокат в последнее время говорить образно. Я имел в виду, Майечка, что это историческая вещь. Со всех сторон историческая. Тем более с годами. Может, они сломанные.
Марик вставил слово:
– Если не жалко, Натан Яковлевич, отдайте мне. В крайнем случае, если они сломанные, я исправлю и вам обратно отдам. Мне очень интересно. Вспомню молодость. И дядю тоже. Так сказать, отдам долг памяти.