Александр Самойленко - Долгий путь домой
– Он мизинцем показал на текст. – Возмущает? Допустим. Ну и что? Кому не нравится – пусть опровергнет. А мы можем поспорить. Как говорится, в споре рождается истина.
– Вот ты и будешь с ними спорить, – мрачно буркнул под нос Лядов, имея в виду руководителей региональных силовых структур. Ефим Моисеевич не расслышал реплики, но переспрашивать не стал. Эта тема была исчерпана и он чуял, что надо сменить её на более невинную.
– Матвей Алексеевич, у нас интересное событие… Мной установлен первый член дворянского собрания, это графиня Грушницкая, правнучка графа Грушницкого, его склеп находится на мемориальной аллее вашего кладбища.
– Что значит моего кладбища?! – озлился Лядов. – Ты выражения выбирай!
– Не дай бог, что вы такое подумали! – деланно возмутился Ройзман. – Я имел ввиду исключительно вашу… руководящую роль в этом важном для населения вопросе.
Последнюю фразу Ефим Моисеевич произнес патетически, чем несколько успокоил Лядов.
– Так насчет графини Грушницкой… Я думаю, это очень даже интересная, можно сказать, важная новость!
– Где ты её выкопал? – спросил Лядов в тон кладбищенской теме, он с трудом выплывал из кошмара, испытанного при чтении генеалогического компромата.
– Что значит «выкопал»?! – мягко возмутился Ефим Моисеевич. – Это её прадедушка закопан. А она сама пришла.
– И что это значит? – тупо спросил Лядов.
– В первую очередь это значит, что ваша идея создания данного энпэо оказалась прозорливой! – грубо польстил Лядову Ефим Моисеевич. – Факт появления графини Грушницкой прямо указывает на то, что вы начали работу по преемственности поколений… Я выдал ей свидетельство, так сказать, узаконил её исторический статус.
Монолог Ефима Моисеевича вызвал у Лядова приятное волнение. Он встал, уперся в стол кулаком, вторую руку простёр вперед.
– Правильно! Именно так! Это движение должно иметь общественную значимость, популярность! Продолжай выявлять потомков!
Они проследовали через блошиный рынок. Машенька была в шикарном одеянии, под руку с респектабельным господином, и никто из завсегдатаев рынка её не узнал, бедный торговый люд только подивился на роскошную даму.
Войдя в храм, едва миновав притвор, они невольно притихли под высоким гулким куполом в лучах солнечного света, струившегося сверху на сусальное золото алтаря, темные иконы и на каменный пол, отшлифованный до тусклого блеска стопами верующих. Справа и слева, источая восковый дух, пылали свечи за здравие и за упокой. Мужчина и женщина степенных лет, стоявшие, прижавшись друг к другу плечами и сомкнув ладони, были сразу замечены. К ним подошел священник, тихо и ласково спросил:
– Я могу помочь вам?
– Нам бы поговорить с вами… батюшка. Можно где-нибудь присесть? – просительно спросила раба Божия Мария. Священник указал на скамью в притворе, движением руки пригласил садиться и сел сам рядом с ними в ожидании. Сел боком, чтобы быть лидом к вошедшим в храм.
– Я настоятель храма, отец Никон. Слушаю вас…
Грим и Машенька, сробев, молчали, не зная, как приступить к разговору о своей требе. Отец Никон незаметно улыбался в бороду, ждал, пока они наберутся духу начать разговор. Машенька слегка пнула Грима, мол, давай, начинай! Грим встрепенулся, неожиданно выпалил разбитным тоном:
– Батюшка, мы тут денег вам… то есть на храм принесли! – и деловито начал щелкать замками своего кейса. Звуки открывшихся замков прозвучали в тиши храма как пистолетные выстрелы. Машенька еще раз пнула Грима, останавливая его, дескать, что ты как торгаш какой-то! Но было поздно, отец Никон неодобрительно нахмурился.
– Для такого дела там есть специальное место, – он указал за притвор в сторону церковной лавки, рядом с которой стояло вместилище для подношений.
– Так они туда не влезут, – простодушно сообщил Грим и достал из кейса пакет размером с кирпич. Увидев пакет, Отец Никон мимолетно, только движением бровей, удивился:
– Да-a, действительно, это туда не влезет, – и слегка повысив голос, позвал:
– Тосенька!
Из глубины храма к батюшке шустро просеменила старушка, молча замерла, не подымая глаз, в полупоклоне.
– Тосенька, отнеси это ко мне, на стол положи, – ласково попросил старушку отец Никон. Тосенька проворно подхватила пакет и так же беззвучно посеменила обратно, скрывшись за колонной. Отец Никон вновь обратил свое внимание на Грима и Машеньку.
– Благодарствуйте за заботу о храме. Я вас слушаю…
Графиня несколько осмелела, подняла на отца Никона взор и решительно сказала, глядя прямо в глаза настоятелю:
– Батюшка, обвенчайте нас. Мы решили!
– Не откажите в любезности! – ляпнул Грим. Отец Никон поморщился, ладонью дал отмашку Гриму: ты бы лучше помолчал, прости Господи! Грима, однако, это не остановило, он спешил взять бразды правления в свои руки. Вынул из кейса и протянул отцу Никону файл с документом, полученным от директора историко-краеведческого музея.
– Разрешите представить, графиня Грушницкая Мария Владимировна! – Грим положил руку на плечо Машеньки, которую она нервно скинула резким движением: нашел, где обниматься! Грима не остановило и это:
– Кровная правнучка графа Грушницкого. Обратите внимание, задокументировано!
Отец Никон бросил короткий взгляд на рабу Божью Марию и углубился в чтение. Читал долго, вдумываясь… Машенька в крайнем волнении и робости сидела, как ученица перед учителем, который проверял её диктант. Грим с любопытством глазел по сторонам, удивлялся благолепию, задерживал взгляд на ликах святых, силился что-то увидеть, разгадать в их неживом взоре.
Закончив чтение, Отец Никон вернул Гриму документ. Грим и Машенька посмотрели на настоятеля, Отец Никон пребывал в крайнем волнении. Он мелко моргал, будто в глаза ему дунуло пылью, губы дрожали. И по щеке его покатилась слеза… Вдруг он встал, пошел, сгорбившись, к алтарю, опустился на колени, сотворил молитву. Из-за колонны за ним наблюдала одним глазом напуганная происходящим старушка Тосенька. Вернулся отец Никон облеченный, сказал даже с легкой веселостью в голосе:
– Чудны дела Твои, Господи! Надо же, явление какое приключилось! Вы правнучка графа Грушницкого, а мой прадед венчал вашего прадедушку. Вот я и разволновался. Но главное в другом… В этом документе, – он показал на кейс Грима, в котором лежало заключение Ройзмана, – о графе Грушницком сказано не все. Он ведь кроме прочих своих усилий во благо государства российского занимался и благотворением. Строил часовни, церковно-приходские школы, направлял в уезды врачей для осмотра и лечения простых людей. Себя в миру держал в скромности, а вот простолюдинам помогал. За это был благословлён самим Патриархом с вручением Святого Евангелия. В наших архивах эти сведения имеются…
Графиня Грушницкая была растрогана, слушала и смотрела при этом на батюшку широко раскрытыми глазами, повлажневшими от такого свалившегося на неё благословенного открытия, связанного с её фамилией.
– Надо же! – удивился Грим и вспомнил, как он гладил череп этого человека в его склепе, дурашливо поручив ему сохранение семисот тысяч евро. Отец Никон осудительно посмотрел на жениха графини. Машенька перехватила этот взгляд священника, сказала ему:
– Батюшка, он человек хороший, только уж больно… шустрый.
Отец Никон, продолжая строго смотреть на Грима, смягчился.
– Ну, это не грех. Только в храме не шустри, – назидательно погрозил Гриму пальцем. И обратился к Машеньке.
– Вот ведь каков промысел Господний! Теперь вам, графиня, продолжать богоугодные усилия вашего славного предка и тем соответствовать благородной фамилии…
– Так мы уже начали! – напомнил настоятелю Грим, имея в виду пакет с деньгами, размером с кирпич. На сей раз отец Никон оставил реплику шустрого Грима без внимания.
– Теперь о вашем венчании… Я так понимаю, в ЗАГСе вы не были?
– Я ей говорил, что надо в ЗАГС, – встрял Грим, – а она сказала, что там противно!
– Ты бы еще про брачный контракт сказал! – разозлилась графиня Грушницкая.
– Ну вот, милые бранятся – только тешатся, – отец Никон разулыбался, примиряя, взял их за руки.
– В ЗАГСе мы, батюшка, не были. И не пойдем мы туда, – сказала Машенька с непреклонностью в голосе. Отец Никон вскинул брови, Машенька поняла это как вопрос.
– Потому что там… контора. Придешь, а тебя сначала в очередь поставят, ждешь, как в сберкассе. Потом дверь налево – регистрация браков, дверь направо – выдача свидетельств о смерти. Недушевно, понимаете?
– Понимаю… Я сам обвенчаю вас, с дорогой душой. Перед Богом вы будете вместе, для вас ведь это главное?
Машенька и Грим дружно кивнули. Отец Никон, удовлетворенный, также ответил им кивком.
– Послезавтра вас устроит? Успеете?
Машенька и Грим переглянулись и опять дружно кивнули.
– Вот и хорошо. После утренней службы, к одиннадцати, и приезжайте.
