Валида Будакиду - Буковый лес
А как раньше было хорошо!
Зажив семейной жизнью, до того, как увидеть две заветные полосы в тесте на беременность, Линда просто, чтоб развлечься, начала делать переводы. Сначала маленькие тексты с греческого на русский, потом побольше. Так она открыла для себя совершенно новый мир иностранной литературы и основ психоанализа. Ей нравилось делать анализ работ не очень известных греческих авторов. Линда внимательно изучив произведение, пыталась воссоздать характер, образ писателя. Ей нравилось заниматься исследованием их душевных качеств, жизненных обстоятельств в которые те попадали. Вот эту вещь автор писал раньше – обороты речи упрощённые, много диалогов, скудная лексика. Вот в этот период он скорее всего начал обнаруживать в себе математические способности – в текстах появилось много деепричастных оборотов и само повествование стало более чётким и уверенным. Что-то произошло в жизни автора. Интересно, очень интересно.
Линда научилась восстанавливать картину биографии писателя по его работам. В такие минуты она себя чувствовала опытным криминалистом, полностью воссоздающим картину убийства по уликам, найденным на месте преступления. Это было так увлекательно, так потрясающе, она безумно радовалась когда её выводы совпадали с реальными вехами жизни писателя. У Линды только-только начало всё получаться, и вот… Что, собственно «вот»?! Стыдоба! Семья для женщины – прежде всего!
«Да?! – Возражала она сама себе, – Даже сам сэр Артур Конан Дойль говорил, когда у Шерлока Холмса не было новых запутанных историй, он, чтоб не перегорели в голове батарейки и чтоб не сойти с ума, вводил себе морфий и потом играл на скрипке. Это было его единственным выходом, потому что нечеловеческой мощности, тяжёлый мозг сыщика нуждался в работе гораздо больше, чем крылья ветряной мельницы нуждаются в порывах ветра».
Отсутствие пищи для мозгов доводило Линду до истерики, до исступления. Внутренних, конечно, «истерики про себя». Да… как то так… Внешне всё оставалось идеальным.
Эндрю на курсы для безработных так и не пошёл. Он купил дивиди-плейер и развлекался, принесёнными из проката, стрелялками. Иногда в гордом одиночестве спускался на набережную, говорил, что ему надо «отдохнуть». Смотреть за Алькой, пока Линда вела приём, он отказался категорически, поэтому теперь каждое утро Линда шла на работу, толкая перед собой коляску. На работе ставила её в подсобке и оставляла дверь открытой, чтоб слышать чем маленькая Сашка там занимается.
Но к счастью Сашка не была капризной и росла очень спокойным, не плаксивым ребёнком. Знакомые часто спрашивали:
– Пу инэ то моро? (Где ваш ребёнок?)
Линда смеялась и говорила, что «то моро» играется со своими игрушками, а гости удивлялись, почему ребёнок не плачет. И болела Сашка не часто. Но, зато когда температура поднималась, то она зашкаливала. Линда уже не боялась детских болезней, кашля, поносов, аллергий, она давно научилась отличать действительную опасность от паники. Теперь у неё всегда всё было наготове, поэтому Сашка больше трёх дней в кровати не залёживалась. Зато у Эндрю по этому поводу начиналось настоящее буйство. Он метался из угла в угол, громко и с чувством, почти в рифму декламировал, что-то жарко доказывал, эффектно жестикулировал как бы рассекая воздух в квартире невидимым мечом. Так он «отпугивал» болезнь, но больше пугал Линду. Потом в изнеможении кидался в сторону дивана, с разбега падал на него, докладывал, что «сам уже от нервов весь больной» и всё пытался вызвать врачей. Его обвинительная речь звучала веско и обоснованно. Он говорил, что Линда «виновата во всём», что это из-за неё ребёнок «постоянно болеет», что она – «и как хозяйка и как мать на нуле». В доказательство Линдиной никчемности, Эндрю с болезни переключался на «общие проблемы» в «их семье». Он торжественно проводил указательным пальцем правой руки по стеклянному столу в центре комнаты, совал Линде палец под нос и интересовался:
– Ну вот скажи мне честно, сама скажи – ребёнок может жить в такой грязи?!
Нет! Нет! Тысяча раз нет! Конечно, не может, но, ведь рядом в двадцати метрах строят станцию метро, знаменитое салоникское столетнее метро. Пыль можно стирать каждые две минуты, и стол всё равно будет седым, а «столетнее» оно из-за археологических находок. И ещё: что, собственно, произойдёт, если молодой супруг сам смахнёт эту пыль?!
Однако, это были только мысли, голые мысли. На самом деле Линда просто часто-часто моргала, глупо улыбалась и снова вешалась Андрюше на шею, жадно вдыхая его запах абрикосовой косточки.
Когда Александре исполнилось два с половиной года, Линда ухитрилась устроить её в государственный детский сад, теперь снова появилось время для работы в компьютере. Чтоб спокойно заниматься любимым делом, ей надо было заслужить позволение. Первое – надо заработать денежку на приёме, далее: по дороге домой забежать в маркет, купить, принести, приготовить, накрыть, убрать, помыть, прибрать; чуть попозже засунуть «стиралку», погладить из вчерашней «стиралки», начать готовить ужин, сбегать в садик за Сашкой, покормить её, переодеть, замочить заляпанное, просмотреть счета за коммунальные услуги, составить маршрут платежей, снова сбегать на работу в вечернюю смену, придти, покормить обоих, скупать Сашку, уложить, ну а там можно и книжку почитать, и телевизор посмотреть, и в сетях повращаться. Можно в «Одноклассниках», можно в «Фейсбуке» написать смешные или прикольные комментарии. А самое интересное – можно снова переводить. Оказывается и сам перевод можно сделать по-разному. Можно из трагедии откатать сатиру, можно комедию превратить в фарс, можно … ого-го сколько всего можно! Вон уже на сайте куча посещений. Гратуляцион! Толль гемахт! (Хорошо сделано (Нем.). Людям нравится – значит жив курилка, не совсем швабра и кастрюлька вытеснили из черепушки человеческие качества. Но, хотелось бы ещё чего-нибудь… ну нибудь, ну чтоб не каждый день одно и то же, как сейчас, а хоть ещё одно такое событие, как недавно произошло. Тогда вышло совершенно потрясающе!
Линда начала понемногу писать сама. Она развлекала себя сама, собирая рукописи в «стол». Так продолжалось довольно долго. Однажды, совершенно случайно её познакомили с Ингой. Инга, оказывается, была журналисткой и сейчас работала редактором газеты. Разговор в душевный не перетекал, больше обсуждали обтекаемые, ни к чему не обязывающие проблемы: распад СССР, вынужденная эмиграция, репатриация. Оказалось, Инга из того же Города, что и Линда.
– Это ты? Ты та самая «Инга»?!
– Что значит «та самая»?! «Та» это, с вашего позволения, какая? – Редактор резко прищурилась, и её глаза за толстыми стёклами очков стали колючими и холодными.
– Это ты тогда чуть не упала в пустой фонтан?!
Стало не важно, кто первым начал всматриваться в полу знакомое лицо, с надеждой ища давно забытые черты, важно – обе сразу поняли о каком фонтане идёт речь.
Линда вдруг совершенно отчётливо вспомнила, как она вот с этой самой Ингой вместе собирали кору и ветки в Александровском саду.
Тебе пять лет от роду, рыжая осень окутывает сладким хмелем самый прекрасный Город на земле – обитель твоего детства. Эти неподражаемые звуки вокруг, «голос» Города, эти яркие краски, ощущение света прямо на коже… ты можешь задохнуться от счастья, от всего этого и ещё… ещё от того, что у тебя есть такая подруга. Волшебный Город принадлежит только им, двоим. Город снов, сказок, Город пирожных «корзиночка» и букетиков фиалок в подземных переходах. Ладно, и ещё пускай чуть-чуть их дедушкам. Они оба красивые импозантные, в длинных драповых пальто с резными тросточками в руках чинно прогуливаются по проспекту, а если встречают знакомого, то кланяются и набалдашником трости приподнимают свою фетровую шляпу. Они проходят мимо театра Оперы и Балета, мимо аэрокасс с двумя пластмассовыми самолётами под шикарной люстрой, мимо гастронома с, текущей по оконному стеклу, ажурной водой и живым шпинатом на подоконнике. Дедушки частенько не лишают себя удовольствия спуститься в подземный переход и купить в киоске «Союзпечать» «свежую» газету. Смешно, смешно! «Свежая» как будто это булка и её можно есть! «Газета» – просто бумага!
В парке дедушки сбрасывают со скамеек на землю опавшие листья, дуют на неё и, закинув ногу на ногу, вальяжно усаживались рядом «почитать». Они не торопясь, торжественно и в предвкушении раскрывают на своей странице один – «Советский спорт», другой – «Вечёрку».
Вот когда девчонкам раздолье! Теперь можно бегать на свободе сколько угодно. Они играют в «ловитки», «прятки», в «птичку на дереве», во всё, во всё. Распахнув руки, как крылья, бегают наперегонки прямо по устланным битым кирпичом аллеям Александровского сада. Если устанешь – ничего страшного! Можно собирать «экспонаты» для «гербария» и всё норовить общипать газон.
Кто из них много лет назад чуть не свалился в пустой фонтан, Линда с Ингой в тот праздничный вечер так и не вспомнили.
