Владислав Картавцев - Династия. Под сенью коммунистического древа. Книга первая. Лидер
В ответ она только улыбалась, но потом посерьезнела, перешла на деловой тон и попросила отправить ей более подробную информацию по факсу, когда Рабочев вернется в Москву. На что тот радостно согласился и пообещал сделать это немедленно и как только, так сразу. На чем обсуждение деловых проблем было прервано, и Снежанна Вениаминовна тигрицей нырнула к Рабочеву, который уже нагрел место и теперь, вальяжно развалившись, наблюдал за ее спокойными уверенными манерами.
На сей раз Снежанна Вениаминовна решила в первую очередь позаботиться о себе, что, конечно, было совершенно логичным. А потому что инструмент, которым природа наградила мужчин, не должен простаивать без дела, а приносить удовольствие и радость бытия всем окружающим. К тому времени Рабочев уже достаточно отдохнул, чтобы ответить ей взаимностью – тем более, что он был человеком еще очень молодым, полным сил и сохранившим энтузиазм.
Снежанна Вениаминовна быстро перешла от слов к делу. Как всегда, средством контрацепции послужили презервативы, и их, конечно – о чем все время подчеркивает Минздрав и даже сам главный санитарный врач – необходимо постоянно иметь под рукой – мало ли, что в жизни может случиться. Справившись с резинкой и водрузив ее на Рабочева (в смысле не на голову, или, например, ногу, руку), она по-хозяйски уселась на него и принялась скакать, как наездник, объезжающий дикого мустанга. Впрочем, в нашем случае – как наездница.
Она работала, не покладая ног, время от времени сдерживая себя, чтобы громкими вздохами не перепугать некстати раскричавшихся галок за окном, пока не почувствовала, что Рабочев уже находится на пределе и может опустошиться в любую секунду. Что, конечно, не входило в ее планы, но, наоборот, ему следовало дать немного отдохнуть, чтобы потом он мог с новыми силами слиться с ней в любовном экстазе. Но Снежанна Вениаминовна не успела вовремя остановиться – Рабочев забился в пароксизмах удовольствия и через полминуты обмяк, словно из него в мгновение выдернули всю костную арматуру. Он закрыл глаза и так и лежал недвижимо, пока Снежанна Вениаминовна самолично заваривала кофе и резала хлеб на бутерброды.
Она облачилась в яркий махровый халатик с надписью во всю спину: «За лучшие производственные показатели по пошиву парашютов» и, воспользовавшись перерывом в отношениях, сделала пару необходимых звонков, приглашая к себе на совещание начальницу и мастера пошивочного цеха через полтора часа. Потом она связалась с секретарем (опять же по телефону), выспросила ее, не случилось ли за время ее отсутствия на предприятии каких-нибудь неотложных дел, и, успокоившись, вернулась к Рабочеву уже с кофе и бутербродами.
Рабочев являл собой картину подлинного блаженства, и с него легко можно было писать всемирно известную картину «Подсолнухи» (если бы этого в свое время не сделал Ван Гог) – настолько его лицо сейчас было светлым и умиротворенным. Он сонно разлепил глаза, принюхиваясь к вкусному кофейному аромату, лениво поелозил под заботливо наброшенным на него теплым одеялом (само собой, ивановского производства) и соизволил вернуться к жизни, принявшись поедать хлеб с маслом, поистине, со звериной жадностью.
Снежанна Вениаминовна смотрела на своего любовника и лениво размышляла, через какое время он вновь станет пригодным к использованию. Успеют они еще раз до производственного совещания или же нет? Пока что она была вполне удовлетворена, ее страсть немного поутихла, и она уже могла позволить себе просто наслаждаться кофе и неспешным разговором с московским гостем. Скромно потупив глаза и ласково взъерошив Рабочеву волосы, она попросила его рассказать какие-нибудь свежие новости о жизни столичного бомонда и околопартийной тусовки.
После кофе и бутербродов Рабочев и сам не прочь был поболтать – тем более, с такой женщиной, как Снежанна Вениаминовна. Он тут же принялся рассказывать обо всем подряд – о том, как нелегко сейчас живется трудовому народу, и даже холсты для картин приходится заказывать дополнительно на производстве (а потому что в магазинах ничего не купишь), как вороватые бизнесмены постоянно пытаются обмануть ни в чем неповинных граждан и навязать им невыгодные условия покупки/продажи или же драконовские проценты по кредитам, и что никому нельзя верить, и жизнь стала совершенно непредсказуемой.
Снежанна Вениаминовна слушала его, и словно бальзам проливался на ее сердце. Она, как директор крупного производства, прекрасно понимала, насколько нечестными и бессовестными могут быть коммерсанты – но себя, конечно, к ним не относила, а, напротив, считала настоящей подвижницей, бессеребренницей и честным человеком во всем. И единственное, что пока не давало ей спокойно жить, так это отсутствие рядом достойного мужчины – такого, например, как Рабочев – который может поддержать добрым словом, полон сил и энергии и обладает крепкой мужской хваткой не только руками, но и кое-чем пониже (или же повыше, если руки опущены вдоль тела).
А Рабочев тем временем разглагольствовал, не переставая. После жалоб на бессовестных бизнесменов, которые стараются постоянно всех обмануть, он перешел на смешные истории из жизни политиков и олигархов, которыми особенно повеселил Снежанну Вениаминовну. Конечно, никаких имен он старался не называть, но видно было, что его так иногда и подмывало выложить всю правду, как есть. Единственное, что помогало ему держать себя в руках, это многолетняя партийная дисциплина, суровая школа борьбы под началом Ивана Ивановича и воспоминания о жутком плакате, что так напугал его в детстве. На нем был изображен простой советский солдат с колючим взглядом, который одной рукой держал винтовку Мосина и тыкал закрепленным на ее конце трехгранным штыком в брюхо зведно-полосатого толстого буржуя в цилиндре, а другую прикладывал к губам (не всю, конечно, но только указательный палец) и думал про себя: «Тихо, враг не дремлет!». Дума о враге была прорисована полностью в соответствии с канонами изобразительного искусства – ярко-красными буквами в выделенном пунктиром овальчике. Ярко-красной была и кровь, хлещущая из брюха буржуя, а его лицо было перекошено смертельной судорогой, и в глазах стоял немой вопрос: «И где же я так прокололся?»
Рабочеву тогда только-только стукнуло три годика, и плакат, который приволок домой и повесил на стену новоиспеченный лейтенант КГБ и по совместительству отец Рабочева, вызвал у него настоящую истерику – от осознания того, что если он тоже что-то разболтает, то и его обязательно рано или поздно насадят на вертел, как кусок баранины. Жизнь тогда была суровая, и люди вокруг тоже были не менее суровыми, чем жизнь, а посему, нужно было с детства учиться держать язык за зубами – и особенно, если пьешь в компании закадычных друзей с производства.
Сейчас на дворе стояли совсем иные времена, и, конечно, теперь повсюду была свобода слова, однако привычка держать язык, завязанным в узел (впитанная с помощью наглядного агитационного материала), осталась у Рабочева на всю жизнь, и он никак не мог от нее избавиться. А потому Снежанна Вениаминовна так и не узнала подлинных имен олигархов и политиков, с которыми приключались разные смешные истории.
Но все равно, рассказы Рабочева были интересными, смешными и живописными, и под конец он сам настолько от них распалился, что принялся бегать по комнате в голом виде и размахивать трусами с серпом и молотом, изображая, как один раз его знакомый бизнесмен поехал на охоту на уток в кубанские плавни и там был настолько искусан комарами, что ему пришлось стянуть с себя трусы и отмахиваться ими, чтобы его не загрызли заживо. И за этим занятием его застали друзья, которые поначалу решили, что таким образом он завлекает самцов-селезней, и посоветовали ему впредь использовать трусы с нарисованными на них портретами уток в профиль и анфас.
Может быть, сама эта история была не слишком уж и смешная, но ее образный пересказ Рабочевым и его натурные сцены вызвали у Снежанны Вениаминовны такой подъем настроения, что она, перехватив его на полдороге и отбросив в сторону пролетарские трусы, снова повалила его на тахту и воспользовалась его возбуждением по прямому полезному назначению. Понимая, что у него сил уже не слишком много, и ему нужна определенная поддержка, она поначалу перевернула его на живот и принялась делать массаж спины (и не только), время от времени стимулируя его эрогенные зоны нежными прикосновениями своего шикарного тела и ласковых горячих рук.
От такого массажа Рабочев поначалу расплылся, как квашня, и чуть не уснул, но от него требовалось вовсе не это. Суть момента прямо призывала его к решительным поступкам – на что ему нужно было внятно намекнуть – поэтому действия Снежанны Вениаминовны не заставили себя долго ждать. Она принялась энергичными, растираниями разгонять его застоявшуюся кровь, защипывая и перекатывая его кожу волнами и массируя шею и голову. Ее напор становился все сильнее и сильнее, и вскоре Рабочев возродился к жизни и даже самостоятельно предпринял попытку перевернуться на живот и страстно овладеть Снежанной Вениаминовной. И она с удовольствием уступила его настойчивым требованиям, со вздохом становясь рядом с ним на колени и локти.
