Игорь Соколов - Двоеженец
Неожиданно послышался треск ломаемых сучьев. Я раскрыл глаза и увидел женщину. Она шла ко мне с корзинкой грибов, а глаза у нее были страшно черные, холодные, как неживые. Я привстал и даже тихо охнул от странного виденья, потому что я только сейчас заметил, что она восторженно машет руками, из-за чего грибы у нее падают из корзинки, летающей взад-вперед как маятник.
– Сумасшедшая, – мелькнуло в моей голове, и я еще сильнее испугался.
– Можно я с вами полежу?! – спросила меня незнакомка и, не дожидаясь ответа, сбросила с себя куртку, постелила ее на опавшие листья и легла рядом со мной, и закрыла глаза.
– А здесь хорошо, – прошептала она, – и можно ни о чем не думать!
– Кто вы?! – вырвалось у меня.
– Нет, лучше вы ответьте, – улыбнулась она, так и не раскрыв своих глаз.
– Я Горев, а вы кто?! – я продолжал глядеть на нее с необъяснимым волнением и разжигающим меня любопытством.
– Ну, а я Мухина, – засмеялась она и тут же раскрыла глаза, и я увидел, что глаза у нее добрые и живые.
– Вообще-то, я Аркадий Давидович, – кашлянул я в кулак.
– А я Александра Станиславовна, – приподнялась женщина, – ну, что ты так на меня глядишь, как дурачок?!
– Вы сами сюда пришли, Александра Станиславовна, – сконфузился я.
– Конечно, сама! – громко засмеялась Мухина, и я подумал, что все-таки она ненормальная, раз может так смеяться, и словно в подтверждение моих собственных мыслей она вдруг бросилась на меня и стала целовать.
– Да, отпустите вы меня! – крикнул я, отталкивая ее от себя, – сумасшедшая, да еще к тому же блядь!
Я встал и повернулся к ней спиной, и уже сделал первый шаг, чтобы навсегда уйти, как неожиданно услышал ее плач, и мне стало стыдно, стыдно и хорошо, и я опустился к ней, и прижал ее к себе, и наши губы снова соприкоснулись, и еще я ощутил соленый вкус ее слез у себя на губах.
– А ты меня не бросишь?! – всхлипнула она.
– Не брошу, – вздохнул я, хотя никаких мыслей во мне не было, только где-то глубоко внутри во мне просыпалась любовь, внезапная, как буря с наважденьем… Я быстро расстегивал на ней кофту, а она зубами расстегивала у меня молнию на брюках… Ее лицо горело, как в огне, а глаза безумно блестели, она плакала и смеялась одновременно, все сильнее сжимая меня в своих неистовых объятиях… Листья кружились и падали, как души потерявшихся людей, а мы молча вздрагивали и плакали, обнимая друг друга…
Потом мы стали встречаться. Она была старше меня на девять лет, как мне казалось тогда, на целую Вечность. Она научила меня ощущению собственной пустоты: когда я проникал в нее, я трепетал всем своим существом и плакал от внезапного ощущения счастья…
Правда, это счастье длилось недолго, и потом мне всегда надо было спешить, чтобы не встретиться нос к носу с ее мужем. После таких безумных и кратковременных соитий я очень долго бродил по ночному городу. В эти минуты мне иногда просто невероятно хотелось покончить с собой любым более-менее подходящим, т. е. щадящим способом.
Однажды я даже бросился в реку с моста, но чудом выплыл и не разбился. С тех пор я ощутил некоторое охлаждение в своих чувствах к Александре Станиславовне и решил больше с ней не встречаться, о чем и сказал ей напрямую.
Тогда она стала преследовать меня. Она дожидалась меня у патолого-анатомического корпуса или у моего дома и тут же бросалась мне на шею, упрекая меня в чрезмерной холодности по отношению к ней и душевной черствости.
На мое желание расстаться с ней она почти никак не реагировала, но после того, как я несколько раз бросил телефонную трубку и не открыл ей дверь своей квартиры, она стала угрожать мне. Она заявила, что подаст заявление в прокуратуру о том, что я ее изнасиловал.
Это заявление ее еще больше укрепило меня в моем желании расстаться с ней. К тому же последнее время она уже грубой силой затаскивала меня в постель и насиловала меня в самом прямом смысле этого слова.
Как будто какой-то огромный страшный паук выскользнул из пустоты и схватил меня своими безжалостными челюстями… Писать об этом в письмах родителям было бессмысленно и стыдно, поскольку я и сам, как чувствовал, мог решить свои проблемы. Наконец мое терпение лопнуло, и я обратился к своему знакомому следователю Францу Иосифовичу, с которым по долгу службы часто сталкивался.
Франц Иосифович тут же дал мне маленький диктофон и посоветовал записать всю нашу беседу, вызвав ее на откровенный разговор, и чтобы все ее угрозы оказались на пленке. После этой беседы с Францем Иосифовичем я довольно-таки поспешно назначил Александре Станиславовне свидание в городском парке у фонтана. Мое предложение очень удивило ее и в то же время обрадовало. Я весь, как на иголках, стоял и ждал Александру Станиславовну, часто поглядывая на часы. В нагрудном кармане едва ощущались контуры спрятанного мной диктофона.
С волнением я думал, как она придет и как я при ней смогу нажать на нужную кнопку. И вот она появилась. Мое волнение заметно усилилось. Впрочем, она это приписала новому порыву моих неожиданных чувств, а также моей сексуальной невостребованности. Правда, на кнопку я так нажать и не успел. Она очень сильно обняла меня и тут же ощутила его у меня под пиджаком.
Ее грудь была очень чувствительной, объятие сильным, а руки ловкими и сильными. Она тут же вытащила его у меня из нагрудного кармана, с усмешкой разглядела и бросила в фонтан.
– Неужели ты думаешь, что меня можно обмануть?! – она улыбнулась весьма злой и безумной улыбкой, а потом поцеловала меня, одновременно больно кусая мне губы.
– Пошли, – шепнула она, и я безвольно подчинился. Конечно, внутренне я все еще пытался сопротивляться, хотя уже было очевидно, что моя воля полностью сломлена. Ведомый ею за ручку и ужасно пристыженный, я всего лишь один раз попытался вырвать свою руку из ее крепкой руки.
– Но-но, – шепнула она, и этого было вполне достаточно, чтобы я больше не сопротивлялся.
– Ну, вот, теперь она меня опять изнасилует, – подумал я, глядя, как Александра Станиславовна достает из сумочки ключ.
– Признайся честно, что сейчас ты обо мне подумал какую-то гадость? – она решительно поглядела мне в глаза, и я понял, что отпираться бессмысленно.
– Ну и подумал, ну, и что?!
– Да так, ничего! – усмехнулась она и стремительно втащила меня в квартиру, тут же усаживая на диван.
– Скажи, ну, зачем тебе я?! Ну, неужели ты не видишь, что мне уже ничего не надо, что мои чувства давно уже пропали?!
– Ну, что же у тебя есть всего один шанс, – усмехнулась она, доставая из сумочки пистолет и направляя его в меня, – если ты меня сейчас же не трахнешь прямо на этом диване, то я тебя вряд ли оставлю живым!
– Боюсь, что мои чувства помешают задуманному тобой!
– А ты просто ложись на диван и не двигайся! Все остальное я сделаю сама!
Она помогла мне раздеться и лечь на постеленное ею одеяло и с нетерпением стала меня раздевать.
– А как же муж?!
– Муж в командировке, и, пожалуйста, я тебя умолю, ничего не говори!
Я закрыл глаза, оставаясь неподвижным, я боялся говорить и даже видеть ее. В душе у меня все было омерзительно, и спасало только хладнокровное ощущение собственной пустоты. Еще я попытался о чем-то подумать, но мысли не возникали, они как будто тоже уснули и не хотели никак просыпаться, и даже не от страха, не от ощущения душевной боли, а от какого-то зудящего поползновения в абсолютную пустоту.
– Почему ты не возбуждаешься?! – спросила она.
Я раскрыл глаза, рыжая стерва сидела на мне, как наездница на коне, и безуспешно теребила мой безжизненный конец, окончание моей природы.
– Я просто устал и ничего не хочу!
– Может, ты хочешь умереть?!
– В этом нет никакой необходимости. Хотя, если ты дашь мне время, то мои силы смогут восстановиться и у нас все получится.
– Сколько тебе надо времени?! – нахмурилась она.
Пистолет лежал рядом с ней на диване. Я бы смог до него
дотянуться, если бы захотел, но если она это заметит, то сможет опередить меня, и тогда…
– Так сколько тебе надо времени?! – повторила она свой вопрос.
– Не знаю! А как ты думаешь?!
– Ты что?! Издеваешься надо мной?! – складка между ее бровей увеличилась соразмерно ощущаемому гневу.
– Кажется, мы с тобой о времени не договаривались, – попытался улыбнуться я.
– Ага, – она уже успокоилась и, неожиданно изогнувшись, проглотила его в себя целиком.
Как будто ток пробежал по моему телу, и я вцепился ей в волосы, все еще продолжая глядеть на рядом лежащий на диване пистолет.
Ее длинное тело и узкие бедра, красное одеяло, зеленый диван и черный пистолет, ее двигающееся тело, ее вздрагивающие бедра, скомканное, похожее на лужу крови красное одеяло, скрипящий диван и мертвый холодный пистолет, и возбуждение, уходящее вверх на небо, как стезя к немыслимому спасению, как дорога в полное Ничто, как шаг безмолвный в пустоту…
