Фарид Нагим - Танжер
– Да? А у меня нет. У меня же папы не было.
Я закурил.
– Ты, наверное, любишь эти сигареты, я заметила, что ты их всегда куришь.
– А-а, они для меня все на один вкус, я вообще хочу бросить это дело.
– А можно я у тебя закурю сигаретку?
– Ты чего, Ксения?
– Захотелось.
Я щелкнул зажигалкой.
– Противно. А я ведь раньше курила. Можно, я загашу?
– Га-аси, Ксения.
– А я ведь раньше толстая была.
– Я помню, когда вы с Гарником познакомились.
– Что, очень толстая?
– Ну не так, чтобы очень, сейчас ты другая.
– А меня парень бросил, он оказался «голубой», я была в депрессии. А потом Гарника встретила в вашей общаге. А ведь ты первый пригласил меня на танец.
– Но, а он подскочил, как испанский мачос, отстранил меня, и вы начали такие страстные испанские танцы танцевать под «Джипси кингс». Бамболео-о, бамболео-о…
Она счастливо засмеялась, глаза ее блестели.
– Анвар, давай пойдем к вам, позвоним, может быть, он уже дома?
– Сейчас, я искупаюсь, я весь день хотел искупаться.
– Ну не знаю, Анвар, как ты не боишься?
Я разделся. Обняв себя руками, вошел в воду по щиколотки, оглянулся. Ксения сидела на корточках и мелкими глотками отхлебывала из банки. Вода показалась грязной и липкой. И как-то холодно стало.
– Мне кажется, что ты права была насчет воды, Ксения. Не буду купаться, расхотелось, – я одевался, пощипывало щиколотки.
Наверное, так и не придется искупаться в этом году.
– Анвар, а давай еще купим выпить?
– Точно, давай, я сам хотел тебе предложить. Иду и думаю, может ей еще предложить выпить?
– Не надо, я сама куплю, у меня есть деньги. Только я не буду джин.
– И я, надоедает этот вкус. Всякий специфический вкус надоедает.
– Ага. Может, «Хванчкару» купим? Ты пил ее?
– Нет, – серьезно сказал я. – Но, говорят, вкусная. Очень. Советую.
Летом квартира не казалась такой страшной, как зимой. Я варил пельмени, разгонял наглых тараканов. Она сидела в моей комнате склонившись, приобняв трубку. Удивительно, как женщина может быть красива и грациозна во всем, даже когда звонит по телефону, даже когда на нее никто не смотрит.
– Ксения, а давай стол поставим напротив телевизора, будем пить и смотреть «Андеграунд».
– Что ты говоришь? Давай…
– Окно откроем, будто у нас там персиковый сад… Та-ак пельмешки-мельмешки, вино-шмино, стол-шмол, сделаем все, чтоб культурно-мультурно посидеть…
– Мне есть еще нельзя, наверное?
– Почему?
– А сколько времени прошло?
– Да уже часа три, точно, прошло… блин, как же время летит!
– Где же он может быть?
– Появится, лазит где-нибудь, хоть делом занялся. Ты просто привыкла, что он всегда рядом.
– Ну да, – обрадовалась она. – Точно. Вот почему. Ты это хорошо объяснил.
В дверь позвонили. Она вздрогнула. Димка был такой нарядный и модный, точно заскочил в дом с летнего карнавала. Туфли с узкими, квадратными мысками, черные джинсы «Версаче», ремень с железными пластинками и серебристая рубашка в клеточку – все поддельное.
– Пьете? – сказал он и посмотрел, будто ища третьего. – Хорошо. Я прямо как чувствовал. Я сейчас приду.
И ушел.
– Он смешной такой, так волосы аккуратно зачесаны, эти круглые очки, как отличник, – сказала Ксения. – И видно, что он такой хорошенький и послушный был в детстве. Его, наверное, мама очень сильно любила.
– У него тоже отца не было… Ксения, ты знаешь, как он поет, даже странно… Лучше бы он вовсе не пел!
– Можно я еще позвоню?
– Здесь мужик один, он сидел в тюрьме, так он даже плакал, что за воздействие такое?
– Ни за что бы не подумала, что Димка в тюрьме сидел!
– Нет, я говорю, мужик сидел, который здесь живет.
– Так и не появился Гарник. Может, я номером ошиблась, еще раз?
Вернулся Димка с двумя бутылками «Хванчкары».
– Дим, ты че, совсем что ли, зачем две-то?
– Да? А я все думал, может, три взять? Анварка, вот увидишь, мало будет! У меня сегодня настроение такое какое-то.
– Ксень, а ты знаешь, что Димка грузин?
– Не-ет.
– Смотри у него какие руки волосатые.
– Дим, ты грузин?
– Грузин.
– Ни за что бы не подумала.
– Ох, я так люблю этот момент, ребята! – Димка показал на экран. – Вот смотрите, он сейчас ей скажет: «Твои руки тако бели, тако нежни…» Анварка, сделай громче!
– А где пульт?
– Блин, я сейчас свой принесу! – Он убежал и вернулся с большим пультом от «Грюндика».
– «Твои руки тако бели тако нежни…»
– Блин, я сейчас назад перемотаю. А она скажет: «Лажешь, лажешь Марко».
– Анвар, может, вообще звук убрать, пусть Димка сам озвучивает?
– Она сейчас ему скажет: «Како лепо ты лажешь, Марко!»
– «Како лепо ты лажешь, Марко»!
– Как я люблю этот момент, когда их бомбят, а они танцуют, и он наливает ей вина из этого графина.
– Я так всегда хотела выпить из этого графина!
– Ты смотрела этот фильм, Ксения?!
– Конечно! А как она потом сама будет пить, а ведь она до этого вообще не пила, всегда вы так мужчины…
– Дим, оказывается, у Нины Васильевны есть еще один сын, и он сидит в тюрьме.
– У вас тут что, все сидели в тюрьме? – засмеялась Ксения. – Этот сидел, и Димка сидел.
– Я сидел? – удивился Димка.
– Да, мне же Анвар сказал.
– Нет, Ксения, я сказал, что Анатоль сидел.
– Да хрен с ними, Анварка… Выпьем за то, что мы сидим… мы сидим вне времени и пространства, – сказал Димка и поправил очки. – И может быть, мы монголо-татары или варяги, главное, что мы вдруг встретились в летящих с ужасной скоростью разных мирах… за вас, ребята. Может быть, мы никогда больше не увидимся.
Я пил с невероятным наслаждением это дешевое вино. И с какой-то жаждой.
– Мы увидимся, неудачник Джон, – сказал я. – Я вот сейчас почувствовал, когда мы все будем ТАМ, мы вдруг вспомним, как мы сегодня сидели, и вдруг узнаем этот земной момент, и узнаем друг друга и вспомним, как ты это все говорил.
Мы снова выпили.
– Я так сопьюсь с вами, а у меня бабушка алкоголичка. Ей недавно на соседней даче налили кружку водки, и она пошла к себе, и тут ливень ливанул, и она шла осторожно, чтобы не расплескать, и закрывала кружку ладонью, чтобы дождь не капал в водку. А дедушка был разведчиком в Италии, в сталинские времена…
– Правда, что ли, Ксень? Ничего себе у тебя дедушка!
– Это называется резидент, Энди неудачник.
– Да-а, он иногда в бреду пытается выкрасть какие-то секретные бумаги, типа книжки оплаты за коммунальные услуги, а потом гоняется за нами, хорошо еще, что наградной пистолет забрали…
Мы пили, а за окном телевизора пили и веселились югославы. Мне было так хорошо. Я веселился так, будто уже никогда не буду веселиться. Только жалко было Ксению. И я звонил Штрому, звонил Артемию и поздравлял его, а он испуганно и сонно переспрашивал, что случилось. Я даже позвонил давно забытому Петьке Николаеву, и мы все передавали привет ему и его жене, и тоже поздравляли их, но Гарника нигде не было.
– О, ка-ляй-ка ма-ляйка, о, каляйка маляу… – вдруг запел я, раскинув руки. – О, ка-ляй-ка ма-ляйка, о, каляйка маляу.
И мне так жалко было, что я не знаю других слов этой песни.
– Это что, какая-то татарская песня?
Они смеялись. Потом позвонил Гарник и сказал, что ищет Ксению, и я его позвал к нам. Мы допили вторую бутылку вина. Приехал суровый, скучный и недовольный Гарник и сел как-то отдельно. И мы наперебой с Ксенией стали говорить, как мы искали его, как он был нам нужен. Мне так хотелось развеселить его.
– А мы с Петькой Николаевым обсуждали один телевизионный проект, – сказал он, зевнув. – Задержался, его жена привет тебе передавала, – глянул он на Ксению.
Димка засмеялся. А Ксения посмотрела на меня черными, выпукло блестящими глазами.
– Что? Ты, наконец, вырвала свой зуб? – раздраженно спросил Гарник.
Ксения молчала и почему-то смотрела только на меня.
– Ты уже дома должна быть давно, а ты здесь пьешь с двумя…
Ксения молчала и смотрела на меня. Глаза ее заблестели сильнее.
– Я не пойму, Ксения, когда я не работаю, ты недовольна. А когда работаю, ты тоже недовольна!
– А давайте еще бухло купим, у меня есть деньги, – вдруг сказала Ксения.
– Я сам дам, – повел ладонью Гарник и полез в карман. – Только мне завтра рано вставать на переговоры.
– Слушайте! А давайте пойдем на пруд, и там будем пить! – сказал я. – Классно я придумал?!
Я так обрадовался этой своей мысли. Я взял редакторский диктофон, поставил кассету с музыкой из «Криминального чтива», и мы все вышли на улицу. Гарник шел с Ксенией и что-то говорил ей, она молчала.
– Неудачник, тебе жалко эту «Волгу»?
– Жалко, неудачник.
– Мне тоже так жалко ее всегда, Дим. Она меня удручает постоянно.
– И меня.
Возле дальнего подъезда, как всегда, сверкал в ночи «Мерседес».
– И этот «Мерседес» такой, да, Дим?
– Ага.
– Не спешите, пацаны, – Гарник приобнял Ксению за плечи.
