Фарид Нагим - Танжер
– Бери… одевайся… – мышцы живота передернуло волной.
– ………………………, – радовалась она.
– Уходи, уходи, я сказал! – тошнота наполнила рот, прыснула, я оглянулся, куда бы слить, и сглотнул ее назад.
– ………………, – говорила еще в коридоре.
– Иди ты, иди, – я был голый и не стеснялся Димки.
– Дай мне еще десятку на такси! – сказала в дверях.
Сильно оттолкнул ее пятерней в темноту площадки.
– Увидимся, – сказала она с этой женской простотой и уверенностью из темноты площадки.
Захлопнул дверь, ткнулся головой в унитаз и еще раз вытолкнул его из глотки вместе с желудком и трахеей. Как будто сделал выкидыш изо рта. Потом упал на пол. Увидимся, бля.
Ночью позвонили, я услышал в трубке далекий голос Суходолова, я трезво сказал, что звонил ему, но попадал на Морокова, и перевел дух, чтобы еще…
– …передавал, что ты звонил…………, – говорил он что-то о встрече.
– Да, да, конечно, хорошо, надо встретиться, – я хотел, чтобы он скорее уже заканчивал разговор, еще раз перевел дух.
– …деле………тра……ника….сево… – говорил он.
А меня уже тошнило прямо на пол.
Я отбросил трубку и изо рта ударил фонтан. Я поливал комнату.
Снилось, что кто-то пьет очень много воды и не может напиться. Опять вспоминал Асель или видел ее во сне.
Проснулся от громких коротких гудков в трубке возле моей головы. Думал о смысле жизни. Видел себя, худого, морщинистого с пустыми мутными глазами, алкоголически пляшущие ноги в белых тапочках. Задумался о смысле и понял, что нет его. Все, что есть – это смысл и отсутствие его, для кого как. Даже писать не знаю зачем, для чего и кого это надо. Показалось, что земная жизнь, все, что вокруг – это лишний этап в моем существовании. Все бессмысленно, все книги похожи друг на друга, все фильмы об одном и том же. Все. Дожил до потери смысла.
«Кам ту Марракеш… Кам ту Марракеш…»
Моча пахла этой бомжихой. Вода в ванной и зубная паста тоже пахли ею. Вспомнил, что звонил Серафимыч, и скривил лицо. Плакать слезами не могу после армии.
В автобусе так сильно пахло бомжихой, что я все оглядывался, искал, может быть, где-то рядом сидит бомж, а я не вижу.
За окном в черном салоне легковушки заразительно и неслышно для меня захохотал водитель.
Дождь. Сижу в ЗАО «Горнопроходческих работ I». Старое здание на Малой Дмитровке. Они роют тоннели. Димка придумал для них слоган: …И БУДЕТ СВЕТ В КОНЦЕ ТОННЕЛЯ.
Потом на запись в «КРАФТ ВЕЙ» недалеко от станции метро «Алексеевская». Устал уже от подобострастных, проплаченно-радостных отчетов про 850-летие Москвы.
Потом надо было ехать к Юлии Алексеевне.
На улице Чехова проезжающая мимо легковая машина с зеркальными стеклами резко схватила мое отражение и уволокла с собой. Я растерялся и замер перед дорогой, как перед пропастью.
Шестнадцать
Я вдруг заметил, что на мне улыбающееся лицо.
Как хорошо, что он позвонил! Хорошо, что мы снова встретились. Ехал и все собирал улыбку на лице, прогонял ее, а она снова проступала изнутри. Смешно, что все-таки боялся, что Суходолов «голубой», задолбали, бля, советчики всякие и завистники. И как всегда не было денег угостить его Массандрой, что за жизнь, бля…
Был в ЗАО «Вторчермет» – тоже отчитались по 850-летию. Усталый возвращался в душном автобусе. Выпукло золотился пруд. Много купающихся. Так захотелось искупаться.
Сейчас приду домой, переоденусь, куплю баночку джин-тоника и тоже пойду купаться, как молодой француз. Выгреб рекламки из ящика, кроме них, там ничего и не было. Зашел в свою комнату в пещере, посмотрел на матрас и понял, что спать хочу больше чем купаться. Разделся и лег. Лежал и успокаивал бьющееся сердце. Считал до десяти и наоборот. Дрочил просто так, чтобы успокоиться и не думать ни о чем. Зазвонил телефон. Блин, надо было выключить!
– Анвар, ты чего сейчас делаешь?
– Дро… так, ничего, Ксения.
– Анвар, мне вырвали зуб, я сейчас отхожу от заморозки, может быть, встретимся?
– Ксения, как хорошо, что ты позвонила! Я так хотел искупаться, а пришел и спать лег.
– А, ну ладно, прости, что я… просто Гарник уехал на какие-то свои переговоры.
– Да нет, нет, обязательно встретимся, искупаемся. Я все лето хотел искупаться. Ты где сейчас?
– Я? Я не знаю, я спрошу.
Я засмеялся.
– Ну да, я же на «Водном» стою.
– Садись на семьдесят второй и доедешь прямо до «Байкала», я буду ждать тебя на остановке.
– А как ты думаешь, мне можно пить после анестезии?
– Давай встретимся и там решим.
Так было радостно на душе. Я немного полежал, слушая, как бьется сердце. Потом оделся. Подвернул снизу джинсы и босиком вышел на улицу, радуясь от этого, как городской мальчик в деревне. С радостным чувством в душе прошел мимо этой грустной заброшенной «Волги», купил в киоске две зеленые банки джин-тоника. Сидел на корточках возле остановки, ждал автобус и с радостью слышал за спиной лай собаки, звук плюхающихся тел, крики детей, тихое радио из открытых дверей машины, большое гудение города. Солнце жарко давило на веки, холодные банки джин-тоника стояли на земле передо мной. Подъезжали автобусы, выходили люди, смотрели на меня и, наверное, думали, что я жду свою девушку. С радостью покурил, но пить не стал. Появился длинный семьдесят второй. Она вышла из дальней двери и поразила меня своей красотой. Короткие черные волосы, черные, блестящие глаза и белое трикотажное платье до пят. Оно так облегало ее фигуру, и оказалось, что она худенькая и очень стройная.
– Ты сидишь тут такой пафосный, как хулиган.
– Так здорово, что ты позвонила, я б так никогда и не собрался купаться, наверное. А уже лето. Лето, а вот только казалось, блин, как время летит.
– Я, наверно, не буду пить, Анвар, мне же анестезию делали, еще как-то не так повлияет.
– Ладно, Ксень, надо подождать.
– Ой, смотри, Анвар, какой котя, прямо как наш Женька, – она проводила взглядом маленького мальчика с мамой. – А покажи, как ты показываешь, как наш Женька улыбается незнакомым.
Я замер, доверчиво и беззащитно посмотрел на нее и вдруг широко улыбнулся, будто защищаясь. Она счастливо засмеялась.
– А ты знаешь, мы однажды с Гарником ругались, не однажды, мы теперь всегда ругаемся, а он лежал в кроватке, и мы что-то замолчали, знаешь, как передышка. И вдруг он говорит: «Папу жалко». Мы даже испугались: кто это сказал?
Я засмеялся.
– Почему папу, а не маму? Может быть потому, что он мальчик, как ты думаешь, Анвар?
– Не зна-аю.
Мы обошли пруд, сели в траве. Я открыл банку.
– Интересно все-таки, можно мне пить или нет, как ты думаешь?
– Думаю, что уже можно.
– Почему?
– Анестезия, это же не антибиотик, понижающий давление, правильно?
– Думаю, да.
– Тогда можно. Спиртное опасно только вместе с понижающим давление препаратом, точно.
– Думаешь?
– Точно, я прямо почувствовал сейчас, что можно и ничего не будет.
– Тогда выпью. Ты будешь виноват, если я умру, и наш Женька останется сиротой.
– Не дай бог.
– Не дай.
Мы стукнулись с ней тонкой жестью банок и выпили. Тонкие пальцы ее казались морщинистыми, как у многих брюнеток.
Холодный, радостный и приятный запах новогодней елки. Я крутил банку в руке.
– Так надоело, Анвар, эти любовные романы переводить! Мне кажется, что у меня из-за них зуб разболелся.
– Да?
– Ладно, если б были французские, а то ведь американские.
– А сколько они тебя платят?
– Шестьсот долларов. А где Гарник может быть, как ты думаешь?
– Он же что-то про итальянцев каких-то говорил, что он будет насчет дизайна их торговой марки говорить.
– Вкусный этот тоник, я именно Greenalls люблю, Анвар.
– А я только его и беру, Ксения.
– Ой, смотри, Анвар, какая маленькая котя!
– Кто?
– Девочка, маленькая, как наш Женька.
– Где ты их видишь всех?
– Да вон же.
– А, там. А где Женька?
– С бабушкой, на даче. Я тоже хотела уехать. Анвар, а ты Асельку любил?
– Я… я тут зимой так напился, что понял, что я все-таки очень сильно ее любил, Ксения.
– А она тебя любила?
– Иногда, кажется, что любила, а иногда, кажется, что нет.
– Прости.
– Нет ничего, уже проходит. Да, проходит. Время – лучший доктор, говорят.
– Хорошо, что у вас детей не было.
– Славу богу, Ксения. Если можно так говорить.
– Тебе тогда совсем плохо было бы, да, Анвар? Ты бы скучал по сыну?
– Точно, Ксения, э-эх…
– И не говори, Анвар.
Вода блестела ртутью, и гладь пруда казалась дырявой, эти дыры переливались с волны на волну, растягивались во все стороны.
– Я не буду купаться здесь, Анвар, тут какая-нибудь зараза плавает. А они еще и детей здесь купают.
– В «МК» смотрел, Ксения, этого пруда не было в числе запрещенных для купания.
– Да? Анвар, а ты кого в детстве больше любил, маму или папу?
– Смешно, Ксения, у меня в детстве всегда спрашивали: а ты кого больше любишь, папу или маму?
