Светлана Смолина - Медвежьи сны
– Что с тобой приключилась, что ты такая… недоверчивая. Вроде бы рядом, и тут же сбегаешь, как будто не доверяешь. Ты меня боишься, что ли? Или себя?
– Вы не должны такое спрашивать, – тихо сказала она и пошла к окну.
– Я сам знаю, что должен, а чего не должен! – вспылил мужчина и поднялся, напугав пса. – Ты все играешь со мной, играешь… Вся на сцене, вся театральная! Ты себя кем возомнила, а? Надо мной, небось, весь город потешается. На тебе свет клином не сошелся, ты хоть знаешь?
– Знаю, – всхлипнула с подоконника женщина. – Не сошелся. И не ходите, не надо…
– Ты чего? – Он стремительно преодолел пространство комнаты и развернул ее к себе. – Чего ревешь? Ну, покричал я…
– Я старалась, я очень-очень старалась, – шептала Маруся сквозь слезы. – Я все готова была сделать, лишь бы опять было, как вначале. Ведь раньше все было настоящее, самое лучшее, и ничто не предвещало… – Дмитрий Алексеевич держал ее за плечи и ничего из этого сумбурного монолога понять не мог. – Что я делала не так? Я жизнь за него готова была отдать, а ему было не надо. Сначала надо, а потом нет. Как же так?
– Ты про мужа, что ли? – наконец догадался он и полез в карман за платком. – А ты как хотела? Двадцать лет конфетно-букетного периода? Кто ж такое выдержит!
– Да, было все, и конфеты, и подарки, я не об этом!
– И я не об этом, – вздохнул он, понимая, что слов не подобрать. – Невозможно через весь брак пронести любовную лихорадку. Проходит она, любовь-то!
– У меня не прошла! – пожаловалась она и спрятала мокрое лицо в платок.
– В этом твое горе, – глухо сказал он и погладил ее по голове, как маленькую. – Должна была пройти, а у тебя не прошла. Когда проходит – легче. И измены, и раздражение, и разные проблемы совсем по-другому воспринимаются. А ты вон, болеешь сколько лет. Как с открытой раной живешь.
– Любовь – это болезнь? – усмехнулась она и посмотрела на него несчастными глазами. – А по мне, так лучше бы он тоже любил, и ничего бы плохого с нами не случилось.
– Все вы бабы эгоистки! – Он хмыкнул и прижал ее голову к груди. – Больше нам делать нечего, с вашей любовью маяться.
– С ней не надо маяться, – всхлипывала она. – Мы же были счастливы, были…
– Были, наверное, – с некоторым сомнением ответил хозяин и крепче прижал ее к себе. – А теперь тебе пора начинать жить. Сколько можно реветь о том, чего уже не будет.
– Ничего не будет?
– Откуда мне знать, – нахмурился он и зацепился взглядом за серебристое облако, ползущее с юга. – Может, ты еще замуж выйдешь и детей нарожаешь.
– Не выйду и не нарожаю, – возразила Маруся и подняла голову, вытирая щеки.
– Хватит уже со мной спорить! Этого ты не можешь знать. И никто не может. Начни жить, как нормальные люди, а там видно будет, – едва заметно вздохнул он и встряхнулся, как попавший под дождь пес. – В общем, я зашел сказать, что уезжаю до осени, Маша. Дела у меня, будь они неладны. А ты дождись меня, не делай глупостей. Обещаешь?
– Каких глупостей? – тихо спросила она, ничего не обещая, но готовая к любым глупостям прямо сейчас, потому что от этого неуклюжего медведя, который то бросался в бой, то неведомо почему отступал и спасался бегством, исходило невероятное, настоящее человеческое тепло.
– Не провоцируй меня! – как-то слишком быстро догадался он и даже руки убрал, чтобы не искушаться. – Или хочешь поцеловать на прощанье?
Наверное, она что-то ответила, что-то такое, чего говорить не следовало, потому что он вдруг решился и сам поцеловал, а потом цыкнул на залаявшего Фильку и хлопнул дверью так, что под обоями в углу зашуршала штукатурка. Филька продолжал лаять, обернувшись к потрясенной хозяйке. Маруся села на кровать, потрогала губы со следами его поцелуя и запоздало вспыхнула краской стыда. Филька запрыгнул на одеяло и рухнул рядом, привалившись теплым боком.
– От тебя пахнет псиной, – вздохнула Маруся и обняла собаку за шею. – Он тебя испугался и ушел. Или меня испугался и ушел? Ты слышал, он сказал «до осени». У нас еще есть время подумать, собака!Глава 5. Дети и собака
Стоило Дмитрию Алексеевичу уехать, как весенний беспредел вернулся в летний город. Диджей запил, в ресторане дважды били зеркала повздорившие посетители, мурселаго каждый день катала новую девицу, а Люська коротала пустые вечера в компании Любани и Марусиных песен, словно именно она была приставлена следить, чтобы примадонна не завела роман или не сбежала из города до возвращения хозяина. К счастью, хозяйский столик они не занимали, и когда Марусе хотелось отдохнуть от лиц и мелькания в зале, она смотрела на табличку «зарезервировано» и улыбалась своим мыслям.
Иногда она проезжала с Филькой мимо кремового особнячка за кованой оградой и видела играющих детей, но различить своих знакомых не могла, потому что все они были одинаковыми – и мальчики и девочки, толпились, шумели, с большой скоростью перемещались по лужайке перед домом. И от этого броуновского движения у Маруси рябило в глазах.
– Филь, я с тобой обсудить хотела, – сказала она как-то, притормозив напротив детского дома, и повернулась к псу. – Не идут у меня из головы эти дети. Ну, ты помнишь, Маша и барбос. – Она взяла манеру разговаривать с ним вслух в отсутствие других собеседников. – Димка. Мальчишку Димкой зовут. Я тебе говорила, что у меня муж тоже Димка? Впрочем, это неважно… В общем, я как увидела этих двоих – у меня сердце зашлось. Не спрашивай. Я сама не знаю, чего хочу. Увидеть их снова. Вот, наверное, так. Только это странно, прийти и попросить увидеть чужих детей. Давай что-нибудь придумаем, а? Ну, чтобы все выглядело прилично.
Филька ухмыльнулся во всю пасть и вдруг поставил одно ухо торчком. Маруся всмотрелась в своего бессловесного спутника. Пес никогда не поднимал уши, они всегда болтались на его здоровенной башке маленькими нежными лоскутками. На этот раз ухо твердо стояло, глаза были внимательными, а улыбки на широкой морде не было и в помине.
– Я глупости говорю? Думаешь, не надо? Может, ты и прав. Что я могу дать этим детям! У самой ничего нет. Живу в чужом городе чужой жизнью. И вообще я всегда детей избегала. Я тебе не рассказывала эту историю? Ну, не сейчас, это надолго. В общем, дети и собаки – это мое табу. Так, подожди-ка! Филь, а ты точно собака? Почему я собак не люблю, а ты здесь сидишь и совершенно нахально пялишься на меня? И, кстати, спишь на моей кровати. А я за нее, на минуточку, отдала свою прежнюю жизнь. За кровать, за сцену в ресторане, черт знает за что! И как-то все изменилось вокруг… или во мне… как думаешь, Филька? Что-то творится с этим городом? Или со мной?
Пес уронил ухо и, потеряв интерес к сумбурному монологу, посмотрел на играющих детей. Маруся замолчала и тоже принялась наблюдать за детьми, пока в ее голове медленно созревала мысль. И когда пес поскреб лапой по стеклу, попросившись на улицу, мысль окончательно родилась и заявила о своем существовании, а Маруся, выходя из машины, впервые за долгое время была по-настоящему довольна собой.
Кованая калитка была гостеприимно приоткрыта. Она толкнула ее и посторонилась, пропустив Фильку, а потом вошла следом. Навстречу им тут же бросились несколько ребятишек, наперебой крича, что с собаками сюда нельзя, но тут раздался знакомый хрипловатый голосок: «Отвали, это же Филька!», и Маруся обрадовалась.
– Тим, как здорово, что ты тут! Где вы пропадаете? Давно вас не видно.
– Мы проштрафились, – пробасил Тим, не горя желанием развивать тему. – А вы на экскурсию?
– Что-то вроде того. – Маруся пыталась среди детских лиц, окруживших ее, увидеть брата и сестру, но их нигде не было. – Можешь проводить меня к вашему директору?
– К директрисе, – поправил ее Тим и вдруг насторожился: – А что случилось-то?
– Ничего, – легкомысленно сказала она и помахала Сашке, который пробивался к ним сквозь толпу. – Просто у меня есть к ней предложение.
– От которого она не сможет отказаться? – запыхавшись, спросил Сашка и подмигнул другу.
– В общем-то, да… – Маруся переводила удивленные глаза с одного на другого. – Надеюсь, что не сможет.
– Это вы ее не знаете. Если что не так, она откажется, и никакая волына не поможет.
– А откуда ты знаешь про предложение, от которого невозможно отказаться?
– Да что мы, деревня, что ли! Я «Крестного отца» раз сто смотрел, – значительно пробасил Тим.
– Это мой любимый фильм, – поддакнул Сашка.
– Надо же, и мой.
Она зауважала их художественный вкус и, довольная, в сопровождении мальчишек пошла в здание, оставив Фильку на растерзание местным детишкам, которые тут же взялись тискать его и гонять за палкой. Филька разок оглянулся в спину уходящей хозяйке и, по-щенячьи подпрыгнув, побежал выполнять команду «апорт».
Директорский кабинет располагался на третьем этаже с окнами на лужайку, где дети и пес носились как угорелые и визжали, что есть мочи. Просторная желтая комната была заставлена подставками с цветочными горшками, как начинающая оранжерея, и завешена детскими рисунками.
